У пляшущих струй тайного источника

Предисловие к книге Виолетты Барковой «Источник Мелюзины» 


Только далеких от литературного цеха, людей может обмануть кажущаяся легкость прозы, по сравнению с поэзией. Проза требует не меньше, а то и больше творческих усилий и скрупулёзного писательского труда.
Свидетельством и венцом подобного самоотверженного творчества и явилась новая книга Виолетты Барковой «Источник Мелюзины» (- Москва, ЛМИ "Открытие", 2025). 
В книге четыре раздела, каждый представлен тремя новеллами - казалось бы, четкая структура… Части разделены временем и местом действия и, формально, ориентированы на четыре стороны света, четыре времени человеческой жизни и суток. Однако глубинная суть деления книге значительно сложнее, многослойнее.  Простота архитектоники оказывается обманчивой.
Дух смелой творческой фантазии, столь знакомый читалось по книгам стихов Барковой, проявляет себя уже в построении общей художественной формы так же, как в стилистике, морфологии, семантике и других аспектах авторского стиля. После завершения объявленных 12-ти частей появляется еще одна, финальная новелла, превращающая цикл в «чертову дюжину».
Последняя новелла отличается от всего, прочитанного ранее, и поворотом сюжета, и формой, и лексикой, и мифологией. Она открывает совершенно новые сюжетные перспективы, оставляя читателя в интригующем ожидании продолжения столь внезапно начатой повести, самой захватывающей из всех предыдущих.
Если сюжеты новелл напоминают изяществом изложения, творения Челлини и Фаберже, то впечатление, навеянное контекстом, интерьером эпохи, не столь невесомо и радужно. Такая литература, с ей анфиладами смыслов и отсылок, взывает не столько  к эрудиции,  сколько к интуитивной активности. По осязаемо воссозданной между строк, исторической ситуации дух и отдельных историй, и всего цикла Барковой, состоит в тонкой параллели с «Декамероном». Та же любовь к зримым, ощутимым деталям, тот же закадровый, фоновый напряженный тон социальной катастрофы. Но если у Боккаччо это, повсеместно довлеющее, трагическое сознание вызвано чумой, по сути - временной катастрофой местного масштаба, то здесь мы чувствуем нечто иное, уровнем выше: мы будто постоянно слышим душой низкий, неотступный, бархатный гул далёкого всемирного Армагеддона, приближающегося, на протяжении повествования, чуть заметно, но неуклонно. Пир и Любовь во время чумы – благодатная яркостью драматических возможностей, тема, издавна привлекающая вдумчивых мастеров, - нашла у Барковой новое, свежее воплощение, актуальную инструментовку.
Особенную остроту придали детали реальной современности и сознание автобиографичности письма. Пикантности добавили места и даты описываемых событий. Измененные имена не сделали прототипов главных героев менее узнаваемыми. Фантазийность сюжетных поворотов, среди реалистического повествования, выявлена столь неожиданно и талантливо, что завороженность, неотразимая увлеченность чтением предсказуема. Именно подобный, нечасто встречающими у новых авторов, слог и характер изложения сценария, не даёт «оторваться» от чтения до конца книги, и потом не сразу позволяет «перевести дух».
В заключении акцентируем внимание на клятвенном заверении автора, что описываемые в книги события и лица не имеют ни малейшего отношения к реальной хронике жизни московской художественно-музыкальной богемы конца прошлого-начала нынешнего веков, с довоенных лет до наших дней.
Приятного чтения!





Примечание
И что еще интересней - найдутся ведь люди. которые будут честно искать эту книгу...




29.03.25