Приписанная Пушкину Гавриилиада. Приложение 9. 4

Оглавление и полный текст книги «Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада» – в одноимённой папке.


Приписанная Пушкину поэма «Гавриилиада»
Приложение № 9.4. Выписки из очерка Модзалевского Б.Л. «Работы П.В. Анненкова о Пушкине»


     Выписки сделаны из источника: Модзалевский Б.Л. «Пушкин». «Прибой», Л., 1929 г., стр. 277-396.

     Модзалевский Борис Львович (1874-1928) – библиограф, историк русской литературы, литературовед.


     Пушкиноведение – наука ещё новая: ей всего около 70 лет, если считать от первых наших пушкинистов – Бартенева, Анненкова и Грота. За эти 70 лет она дала обильную литературу; но обилие это скорее количественного, чем качественного значения, – ибо, тогда как работы о Пушкине исчисляются не сотнями, а тысячами, – мы до сих пор не имеем ни одной монографически-полной, научно написанной биографии поэта, которая удовлетворяла бы всем требованиям, какие к такой биографии могут быть теперь предъявлены. Причин этого прискорбного явления много, – и одна из них, едва ли не главнейшая, то обстоятельство, что к работам над Пушкиным, – были ли то вопросы текста или истории творчества, или вопросы биографии поэта, подходили без выработанных методологических приёмов, принимались за дело с лёгким сердцем, брались за него, как за дело простое, обычное, чуть ли не всем доступное. Этими чертами некоторого легкомыслия грешили многие, даже очень известные пушкинисты, имён которых не называем, так как за каждым из них, кроме грехов, имеются и заслуги, за которые мы должны быть им благодарны, если вспомним, какую работу они в общем проделали. Лишь в последние 15-20 лет изучение Пушкина становится на должную высоту, становится наукой. Пушкиноведение из области просвещённого любительства или более или менее случайного занятия переходит на степень пристального исследовательского труда, начав с проверки того, что в области изучения текстов и биографии Пушкина сделано было в предыдущие десятилетия. Такой цели призван служить и служит вот уже двадцать пять лет основанный в 1902 г. Академический сборник «Пушкин и его современники», из недр которого вышла целая плеяда пушкинистов-исследователей, в работах своих вновь поставивших и окончательно разрешивших ряд общих и частных вопросов пушкиноведения, запутанных подчас, казалось, до полной неразрешимости. Задачами пересмотра, ревизии того, что сделано было по вопросам пушкиноведения, посвящены многие капитальные работы П.Е. Щёголева, покойного М.О. Гершензона, Н.О. Лернера, М.Л. Гофмана, Б.В. Томашевского, Ю.Г. Оксмана и наконец М.А. Цявловского, который недавно издал в своей, как всегда, ювелирно-тонкой и изящной обработке записанные много лет тому назад П.И. Бартеневым рассказы о Пушкине нескольких современников, друзей и знакомых поэта.  Хотя П.И. Бартенев (род. 1829, ум. 1912), основатель «Русского Архива» не пользуется теперь, как пушкинист, такою известностью, как Анненков, Грот, Ефремов, Майков и другие, – его заслуги в области пушкиноведения весьма значительны: его, собственно говоря, следует считать главою научного пушкиноведения, основателем «науки о Пушкине». Человек с большим научным и литературным образованием, с обширнейшими историческими и историко-литературными познаниями, с редкой склонностию к русской словесности и с благоговейной любовью к Пушкину, – он был первым русским ученым, который, спустя лишь десяток лет после смерти поэта, начал собирать материалы о нём и об его литературном наследии. Метод собирания этих материалов был прост, но верен: Бартенев расспрашивал лиц, близких к Пушкину, и затем немедленно заносил вызнанное от них на бумагу, а иногда давал ещё свою запись рассказчику и на проверку. 
     Из таких записей составлялся ценнейший биографический и историко-литературный материал, предназначавшийся Бартеневым для дальнейшей обработки в форме связной, подробной биографии Пушкина. Как известно, Бартенев успел обработать лишь начальные главы жизнеописания своего любимого писателя и затем, уступив место Анненкову, приобретшему право на издание сочинений Пушкина, он исключительно отдался «составлению» и изданию своего детища – «Русского Архива» и к Пушкину возвращался уже редко и то лишь по отдельным поводам, – а собирание материалов совсем прекратил; но тетрадь с его ранними записями, по счастливой случайности, сохранилась в руках известного московского любителя книги – Л.Э. Бухгейма – и недавно, – в 1925 г. – издана просвещённою фирмою М.В. Сабашникова на радость и на пользу всех, кто любит и изучает Пушкина.
     Свои работы по собиранию материалов для биографии Пушкина Бартенев начал около 1850 года и вёл их в 1852-1853 гг.*. Тогда же и с теми же приёмами приступил к работам по изучению Пушкина и Павел Васильевич Анненков, которого судьба вовлекла в это дело довольно неожиданно для него**; одновременно с работою над текстами он стал собирать материалы и для биографии поэта***, литературный и человеческий облик которого постепенно завлёк этого деятельного исследователя, а затем и окончательно покорил его своим обаянием. 
     До настоящего времени мы знали мало подробностей о путях, которыми шёл Анненков к достижению поставленной себе грандиозной задачи – издания первого научного собрания сочинений Пушкина и такой же его биографии. Из работ Л.Н. Майкова, Д. Сапожникова и И.А. Шляпкина, в руки которых попали и которыми были использованы некоторые остатки от «пиршеств» Анненкова, мы могли лишь догадываться о том, чем обладал последний и как он работал. И если приёмы издания текстов Пушкина и способы обращения его с подлинными рукописями поэта вызывали справедливую критику позднейших исследователей****, а подчас и негодование на кощунственное с нашей точки зрения отношение к драгоценным автографам, бывшим в его бесконтрольном распоряжении, – то знаменитые «Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина», составляющие I том «Сочинений Пушкина» под ред. Анненкова и вышедшие одновременно со II томом этого издания*****, – до сих пор остаются не опороченными и служат исходным пунктом при исследовании многих биографических и иных вопросов пушкиноведения******. Если мы припомним то плачевное состояние, в котором находилась пушкинская историография ко времени появления в свет «Материалов» Анненкова, наличие большого числа поклонников поэта и лиц, хорошо помнивших его ещё в жизни, а также огромное количество новых, совершенно свежих и чрезвычайно интересных, собранных Анненковым материалов, которые заключала в себе эта первая биография Пушкина, – нам станет понятным тот хор приветствий, какими встречен был замечательный труд Анненкова*******. 

     * О работах Бартенева по Пушкину см. в названном издании «Рассказов», стр. 7-10.
     ** См. ниже в переписке И.В. Анненкова с П.В. Анненковым.
     *** См. письмо Погодина к Плетнёву от 17 декабря 1851 г. – Переписка Я.К. Грота с П.А. Плетнёвым, т. III, 1896, стр. 757. Из письма M.Н. Каткова к Анненкову от 3 ноября 1854 г. видно, что между Бартеневым и Анненковым было своего рода соперничество в работе («Анненков и его друзья», т. I, СПБ. 1892, стр. 491-492).
     **** См. «Русская Старина» 1884 г., №2, стр. 416, и «Критико-биографический словарь» Венгерова, т. I, стр. 602-604.
     ***** Цензурная помета этого I тома (как и И) – 22 октября 1854 г. (помета под предисловием II тома – 1-е сентября 1853 г.); том VII (дополнительный) вышел в 1857 г.
     ****** «Что совершенно устарело и что сохраняет свою ценность в пушкинских работах Анненкова?» – одна из частных тем предлагаемой «пушкинской студией» Н.К. Пиксанова общей темы: «П.В. Анненков как пушкинист» («Пушкинская студия», изд. «Атеней», Пгр. 1922, стр. 83).
     ******* А.Я. Головачева-Панаева ошибается, говоря, что «по общему мнению» издание Анненкова вышло плохое («Воспоминания», 1890, стр. 249; изд. Academia 1928, стр. 301).
(стр. 277-281)

     Познакомимся теперь с некоторыми данными по истории издания Анненкова и его трудов, связанных с этим изданием, пользуясь для этого печатными и рукописными материалами, хранящимся в Пушкинском Доме.
     Из публикуемой ниже переписки Ивана и Фёдора Васильевичей Анненковых с их младшим братом Павлом Васильевичем видно, что главным побудительным основанием к работам последнего послужило желание вдовы Пушкина – Натальи Николаевны Ланской и её мужа – генерала Петра Петровича Ланского (одного из членов опеки над детьми и имуществом Пушкина) – осуществить новое издание сочинений Пушкина. Желание диктовалось как спросом на произведения поэта, так и соображениями о выгодах детей Пушкина, наследников его литературных прав. К концу 1840-х гг. так называемое «посмертное» издание сочинений Пушкина, выпущенное опекою в 1838-1841 гг., окончательно было распродано и было находимо лишь у букинистов и притом, по высокой цене*. Из писем H.Н. Ланской к мужу в 1849 г. мы узнаём, что вопрос о приискании издателя на сочинения Пушкина очень занимал её в то время.   

     * «Современник» 1854 г., т. XLVIII, отд. V, стр. 119.
(Модзалевский Б.Л. «Работы П.В. Анненкова о Пушкине» // Модзалевский Б.Л. «Пушкин». «Прибой», Л., 1929 г., стр. 282)

     Таковы были главнейшие отзывы печати, и недаром наиболее крупный из преемников Анненкова в работах по Пушкину и живой свидетель времени появления в 1855 году сочинений поэта под редакцией Анненкова – Л.Н. Майков уже на склоне дней вспоминал о том «сильном впечатлении, которое произвело в обществе и особенно – в литературных кругах» это издание. «Среди однообразия тогдашней литературы какою свежестью пахнуло от этих красиво напечатанных страниц, на которых читатели, рядом с давно знакомыми и давно любимыми произведениями славного поэта, встретили новые, дотоле неизвестные в печати откровения его музы и затерянные в старых журналах яркие блёстки его гениального дарования и могучего ума! Какою драгоценностью казались сведения о жизни и творчестве Пушкина, собранные во введении, которое автор-издатель скромно назвал «Материалами» для биографии поэта! Что издание Анненкова не вполне исчерпало литературное наследие, уцелевшее в бумагах Пушкина, – об этом стало известно очень скоро, и сам издатель поспешил пополнить по возможности пробелы своего труда, выпустив в 1857 году седьмой, дополнительный том к шести, изданным зa два года перед тем. Но сила впечатления, произведённого изданием, зависела не от новых дополнений, а от того, что в труде Анненкова создания поэта являлись впервые в исправном, не испорченном опечатками тексте, расположенные в правильном хронологическом порядке и умно объяснённые трудолюбивым и внимательным биографом. На читателя благотворно действовало то благоговение, с которым издатель относился к своему делу. Если за Белинским остаётся заслуга первой критической оценки Пушкина в связи с общим развитием новой русской литературы, то прекрасное начало научному истолкованию художнической деятельности поэта в связи с событиями его жизни положено было без сомнения, П.В. Анненковым»*.

     * JI. Майков, Пушкин, стр. 318-319.
(стр. 329-330)

    Один из лучших пушкинистов той эпохи, Е.И. Якушкин в 1858 году также писал, что «Издание г. Анненкова во многих отношениях может быть названо образцовым. На это название дают ему право: система, принятая издателем, многочисленные примечания и превосходно составленные материалы для биографии поэта, которые, при всей неполноте своей могут по справедливости считаться лучшим биографическим трудом в русской литературе»*. Последующие редакторы Сочинений Пушкина – Г.Н. Геннади и Н.В. Гербель – широко пользовались изданием Анненкова и не опорочивали его; зато П.А. Ефремов в своём издании 1880 г. сделал, со свойственной ему резкостью и неблагожелательностью, много выпадов против Анненкова, находившегося тогда ещё в живых**. По поводу ожесточенных полемических нападок Ефремова Анненков дал горькую, но справедливую отповедь в специальной статье об издании самого Ефремова, напечатанной в «Вестнике Европы» 1881 г. (№ 2)***.
     Немного позднее строго критиковал издание Аненнкова и В.Е. Якушкин, считавший, что Анненков «пренебрёг значительною, большею частью бывшего у него в руках материала» («Русская Старина» 1884 г., № 2, стр. 416). Упрёки эти поддерживал и цитированный выше Венгеров, говоривший, что Анненков в отношении пушкинских текстов сделал далеко не всё, что следовало сделать историку литературы и библиографу, которому выпало счастие получить в своё распоряжение такую драгоценность, как бумаги Пушкина (Крит.-биогр. словарь, т. I, СПБ. 1889, стр. 602), а по поводу «Материалов для биографии» писавший, что это «действительно, одни только «материалы», в которых лично Анненкову принадлежащее и в количественном, и в качественном отношении занимает совершенно второстепенное место. Как сборник документов, выписок из бумаг Пушкина и устных рассказов лиц, знавших поэта, «Материалы» Анненкова, однако, имели чрезвычайно важное значение в своё время», признается Венгеров. Но если их рассматривать, как литературное произведение, то ценность «Материалов», по мнению Венгерова, будто бы «донельзя темно, вяло и малоинтересно написанных», совсем не велика. «Страстная, кипучая натура Пушкина совершенно пропадает в бледном изображении Анненкова, – вместо полной высокого драматизма картины жизни несчастного поэта получается какой-то ряд сухих справок». Впрочем, Венгеров готов был объяснять последнее обстоятельство причинами, вне автора стоявшими, т.е. цензурными условиями времени появления «Материалов» (ib., стр. 604), на которые, напомним кстати, указывал и сам Анненков в статье своей «Любопытная тяжба» («Анненков и его друзья», стр. 397).

     * «Библиографические Записки» 1858 г., № 10, стр. 307.
     ** Ср. ещё такие же выпады Ефремова против Анненкова в «Русской Старине» 1880 г., № 6, стр. 320-328.
     *** Перепечатана в книге «Анненков и его друзья», стр. 424-447; ср. о нападках Ефремова и об этой статье в письмах Анненкова к Стасюлевичу – в изд. «Стасюлевич и его современники», т. III, стр. 387-388, 388-389, 392, 394, 395.
(стр. 331-333)

     Благоприятен для Анненкова и отзыв современного пушкиноведа Н.О. Лернера, который признаёт, в свою очередь, что работа Анненкова «не утратила до сих пор своего значения, и что, не смотря на то, что позднейшая специальная критика обнаружила и до сих пор продолжает обнаруживать много недостатков в его комментаторском, редакторском и биографическом труде, обличая и ошибки в освещении предметов, и шаткость метода, и общую небрежность, – нельзя не признать, что именно Анненков положил начало наукообразному пушкиноведению, и что его «Материалы для биографии Пушкина» «в некоторых отношениях служат даже первоисточником» и «изучение Пушкина без них немыслимо»*. Наконец, новейший исследователь текстов Пушкина Б.В. Томашевский считает издание 1855-1857 гг. «первым критическим изданием сочинений Пушкина», говоря, что Анненков «основательно изучил библиографию произведений Пушкина и почти
все его рукописи», но что «к сожалению, изучение это шло в процессе издания, в основу же текста легло посмертное издание, к которому Анненков относился с излишней доверчивостью и исправлял лишь самые очевидные промахи» и т. д.**

     * Новый Энцикл. Словарь Брокгауза-Ефрона, т. II, ст. 918-919.
     ** «Пушкин. Современные проблемы историко-литературного изучения», Лгр. 1925, стр. 20-21.
(стр. 334)

     Выпустив свои «Материалы», Анненков не переставал собирать сведения о Пушкине. Так, напр., уже 12 апреля 1856 г. он писал Погодину: «Тот же неотвязчивый проситель, которого вы видели в Москве, снова прибегает к вам. Дело всё о Пушкине. Ради Бога, отверзите руку вашу, соберите материалы ваши и пособите ему! Время всё идет: вот уж весна на дворе и весна в обществе*. Я считаю обязанностию моею перед публикой договорить начатую речь о Пушкине, когда речь начинает бежать вообще из-под льда со всех сторон. А как заговорить без вашей помощи? Я буду в Москве на Фоминой неделе, проездом, и постучусь у вашей двери. Впустите меня! Если вы дадите мне тогда кусок живого хлеба, я увезу его в деревню и потружусь над ним. Обстоятельства у нас переменчивы. Кто не торопится сказать того, что сказать имеет, тот, может быть, и не скажет уж ничего. Сколько у нас таких молчальников, пропустивших свою очередь слова, – сами знаете. Будьте же добры ко мне и разрешите мне слово: это от вас зависит»**. 
     Но Погодин, по-видимому, так и не собрался написать для Анненкова просимые им записки о Пушкине. Зато в 1857 г., при содействии Л.Н. Толстого, Анненков получил замечательные записки М.И. Пущина о встрече с Пушкиным на Кавказе в 1829 году***. На этом, однако, поскольку мы знаем, работы Анненкова по собиранию материалов о Пушкине прекратились, – и все последующие статьи его, касавшиеся Пушкина, были написаны уже по ранее собранным данным, ни одной публикации новых материалов, – которых, конечно, он мог бы разыскать немало, – он не сделал. Печатаемые ниже материалы представляют собою часть того, что накопилось в рабочем портфеле Анненкова в период его работ над Пушкиным в 1850-1854 гг.; это, конечно, не всё, что было в бумагах Анненкова, – но всё, что из них перешло в Пушкинский Дом; некоторая часть тех же материалов хранится ныне в бумагах Л.Н. Майкова в Рукописном Отделении Библиотеки Академии Наук, небольшая часть приобретена была П.Е. Щёголевым в 1923 г. у одного букиниста и готовится им к изданию.   
     Материалы Пушкинского Дома мы разделим на 15 групп, сообразно отдельным листам рукописей Анненкова, писанных в разное время, по разным поводам****.

     *  Намек на либеральные веяния начала царствования Александра II.
     ** Барсуков, Жизнь и труды Погодина, кн. XIV, стр. 171.
     *** Л. Майков, Пушкин, стр. 386 — 387.
     **** 16-ю группу составляют выдержки из переписки братьев И.В., Ф.В. и П.В. Анненковых, относящиеся к изданию Пушкина.
(Модзалевский Б.Л. «Работы П.В. Анненкова о Пушкине» // Модзалевский Б.Л. «Пушкин». «Прибой», Л., 1929 г., стр. 335-336)


                XVI
               К истории анненковского издания сочинений Пушкина
                Письма И.В. и Ф.В. Анненковых к П.В. Анненкову

                1.
                21-го Апреля [1852 г. Петербург]   

     В дополнение к тому, что я тебе писал в прошлом письме, Павлуша, на счёт сочинений Пушкина, имею прибавить, что я решительно взял от Генерала* право их печатать за 5.000 серебром, – и приступаю к нему на днях. – Проект распределения всех его стихотворений я пришлю тебе на будущей почте, дав его здесь просмотреть кому следует; он очень близко подходит к твоему, – ты увидишь. – Теперь я отыскиваю в его бумагах что-нибудь новое, что не было в печати. — Но теперь вот что самое главное – написать разбор его сочинений; положим, люди найдутся и сделают это; но ведь это стоить будет больших денег; это раз; потом у меня есть предположение не писать его биографии особо, а к стихотворениям каждого года сделать небольшую выноску, в которой оговорить, где он был в течении такого-то года, куда уезжал и вообще всё, что делал. – Эти выноски также нужно мне поручать другому. – Всё сие сообразивши, я полагаю, почему тебе не приехать сюда на один месяц и всё что нужно написать и устроить; это выгодно будет очень в денежном отношении, потому что сбережёт расходы на заказ его разбора и вообще дело это довольно
серьёзное, за которое если приниматься, так нужно основательно. – Некрасов мне намекал, что у него есть этакий человек, какой-то Дурышкин или что-то вроде этого**; но при сём случае он сказал, что он возьмёт за всё это около 1,500 р. серебр. – Вопрос – зачем-же эту сумму отваливать другому, когда ты можешь это сделать. – А что тебе стоит подняться и доехать до Москвы; а оттуда сесть в брик; отсюда-же ты можешь до Москвы доехать с Фединькой. – Уведомь обо всём этом поспешнее, а я с будущей почтою с своей стороны уведомлю, в каком положении это дело. – А также уведомлю и об денежном предположении на счёт этого оборота. – А теперь будь здоров. Твой   
                И. Анненков

     21 Апреля.
     Приписка Ф.В. Анненкова: Предприятие Ванюшино очень серьёзное, и он за него взялся горячо; не знаю, доставит-ли оно ему денежные выгоды, но все говорят, что 5 т. сер. дёшево взял Ланской, да ещё в долг. А так как жена Ланского едет за границу на воды 19-го Мая, то Ванюша торопится с нею сделать законным образом контракт и также роется в бумагах Пушкина и нашёл очень и очень много хороших вещей как для сведения, так и для печати, что тобою без внимания были пропущены, – и твоя леность и самоуверенность была тому причиною, что не до основания были пересмотрены все рукописи...

     * Пётр Петрович Ланской, второй муж H.Н. Пушкиной; генерал-майор и генерал-адъютант, он в 1852 г. был командиром л.-гв. Конного полка, в котором Иван Васильевич Анненков 7-й, флигель-адъютант, числился старшим полковником, исправляя в то же время должность вице-директора Инспекторского Департамента Военного Министерства.
     ** Так здесь и далее Анненков называет по недоразумению С.С. Дудышкина.


                2.
                12-го Мая [1852 г. Петербург]
 
     Насчёт Пушкина слушай, Павлуша, что я буду тебе говорить и говорить основательно, вникнув в дело. – Более, чем сколько «ты думаешь, знал я, как важно это предприятие, и приступаю к делу, разобрав его со всех сторон. – Я вижу в этом деле две главные стороны: во-первых, чтобы не осрамиться дурным изданием, и во-вторых не оборваться в денежном отношении. В первом случае я видел, что нужно следующее: 1) Такой человек, который бы следил за всем ходом этого дела; а именно: написал бы критический разбор сочинений А. С. Пу., написал бы биографию его из материалов, которые я ему дам, написал бы замечания, которые встретятся от издателя, или выноски; просмотрел бы все старые журналы, для составления (в критическом разборе) мнения тогдашних критиков об произведениях Пушк. и для отыскания забытых последним изданием сочинений его. – Этот человек есть ты, Павлуша; значит мне нужно знать, берёшься-ли ты за это, или нет. Если берёшься, то тебе нужно нарочно для этого приехать сюда и не медля приступить к делу, написать здесь статью, подготовить выноски и вообще всему делу дать ход; сделав это, ты можешь отправиться, куда хочешь, потому что пока будет идти печатание, мы можем продолжать дело перепискою. – Если ты на это не согласен, то для этой работы Некрасов рекомендует мне какого-то Г-на Дурышкина, редактора «Отечественных Записок», говоря, что он за всё сие возьмёт не менее 1,500 р. серебром. – Если ты не возьмёшься, то я возьму Дурышкина, если только не найду кого-нибудь лучше; значит твой решительный ответ мне необходим и поспешнее, да без двусмысленных фраз; а прямо пиши: можешь-ли ты это сделать, или нет, и когда можешь приехать. – Полагаю, что тебе за это дело нужно взяться; а впрочем, как знаешь. – Между прочим Некрасов предлагает мне быть со мною в доле и говорит, что это есть отличнейшее предприятие и весьма выгодное; но я не желал бы с Некрасовым иметь дело, только потому, впрочем, что он, как человек безденежный, не принесёт мне пользы, особенно если будет нанят кроме его редактор. – Напиши своё мнение об предложении Некрасова и об Дурышкине, если только его знаешь. – 
     2) Нужно, чтобы над сим редактором был ещё кто-нибудь, человек известный и достойный, и который смотрел бы за ходом издания; таковыми людьми будут Плетнёв и Вяземский, которые охотно изъявили готовность принять участие в этом деле, и я ничего, ниже двух слов не напечатаю без их одобрения. –
     3) Успеху предприятия способствовать будут новые, не бывшие в печати сочинения Пушкина. – Твоё резкое суждение, что их нет, – несправедливо. – Я нашёл около 50 стихотворений достойных печати и от которых Некрасов и Боткин были в восторге, когда я им читал. Найдены они мною в его бумагах; некоторые из них – цельные, а большая часть неоконченных; но как их не включить в новое издание? – Все они пойдут на рассмотрение Государя. – Вот, например, можно-ли оставить эти неоконченные стихи:

Два чувства дивно близки надо;
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам. –
На них основано от века                Эти
По воле Бога самого                4 стиха
Самосостоянье [sic! – Б. М.] человека,      зачёркнуты
Залог величия его. –                автором
Без них нам целый мир пустыня,
И жизнь без них мертва;
И как Алтарь без божества
Ду... (конца нет).

     Или вот ещё:

Воспоминание в Ц.С. 18 декаб. 1829.
Воспоминаньями смущенный,
Исполнен сладкою тоской,
Сады прекрасные! под сумрак ваш священный
Вхожу с поникшею главой. –
Так отрок библии, безумный расточитель,
До капли расточив раскаянья фиал,
Увидя наконец родимую обитель
Главой поник и зарыдал.

                *      *
                *
В пылу восторгов скоротечных,
В бесплодном вихре суеты,
О, много расточил сокровищ я сердечных
За недоступные мечты. –
И долго я блуждал, – и часто утомленный
Раскаяньем горя, предчувствуя беды,
Я думал о тебе, приют благословенный,
Воображал сии сады. –

                *      *
                *
(и за тем еще 3 строфы об Лицее и Царскосельском саде).

     Одним словом, новых стихотворений наберётся порядочно довольно.
     4) Статья о распределении стихотворений почти что кончена; основанием было твоё распределение с некоторыми незначительными переменами. – Некрасов и Боткин нашли её дельною; теперь она покажется Плетнёву и Вяземскому, и с мнением их я к тебе перешлю.
     5) Образчик бумаги и печати при сём тебе посылается; это будет очень хорошо, как все находят*.
     6) Типографический корректор будет, разумеется, выбран лучший.      
     При таковом распоряжении почему полагать, что я осрамлю своё имя; тут будет не один мой глаз; ты видишь: я на себя немногое беру. – А вот опасаюсь не затемнить твою громкую литературную славу; но ты об этом вздоре не беспокойся. – Система, принятая мною в издании, пойдёт также на утверждение людей дельных и тебе перешлётся; ты увидишь, что она сделана не зря. – А если сделана зря, то она пройдёт через многие руки и будет исправлена. – Никогда не делал я вещей зря, а тем более этой вещи. Неуважения к Пуш. у меня нету, потому что хочу сделать издание классическое, какого до сих пор не было в России. – А что ты ужаснулся, услыхав, что я взялся за это дело, то ты прав, потому что ты не знал всех побочных обстоятельств, об коих я тебе пишу теперь, – и об чём я тебе ещё напишу с следующей почтою, где ты увидишь, что издание украсится двумя его портретами, виньетками, рисованными самим Пушкиным, и может быть рисунками Гагарина, – снимками с почерка Пуш. и биографией в следующем порядке: у каждого года будет выноска, в коей будет сказано: где Пушкин был в течение того года, что делал, чем занимался, какие были с ним случаи. – Это всё будет независимо от разбора критического его сочинений, приложенного в начале. – Но это всё ты увидишь подробнее в том, что получишь с следующей почтою. – Всё сие есть следствие трёх месяцев постоянного моего труда и занятия сим предметом; долго я думал о нём и не очертя голову принимаюсь за него. – Право, так. –   
     Затем другое обстоятельство, об коем следовало подумать, – это денежное; об нём скажу тебе одно только: 5 000 серебр., которые я плачу за право печатать, я взношу не теперь, не сейчас, а когда пойдёт распродажа напечатанных уже экземпляров с 4% на всю сумму, со дня совершения условия. – Чтобы тронуть дело или, лучше сказать, пустить его в ход, нужно 5 000 р. серебром, которые я думаю занять, да хоть под залог самого предприятия; если ты у своих приятелей можешь их достать; то не опасаясь ничего, сделай это. – Здесь все, кто даёт денег, ломются на то, чтобы быть в доле со мною. – Какая же мне в том выгода? Поделиться доходом и платить ещё проценты на занятую сумму. – А впрочем можно достать денег и без этого условия. – Теперь в заключение скажу: печататься будет 5.000 экземпляров; а чтобы окупить все расходы по изданию (и Генеральские и проценты), нужно, чтобы продалось 2.500 экземпляр. – Если они продадутся, то спекуляция – удалась; в противном случае она будет не удачна. – Вот на этот предмет нужно обратить внимание, – разойдётся-ли 2.500 экземпляров; это мне давало много заботы; но обнадеживают все. – В Петербурге и 50 экземпляров нет старого издания, в Москве – ни одного, теперь он стоит 25 р. серебром. – Желающих иметь Пушкина – много; в одной Москве, как пишет Стрекалов, книгопродавцы нарасхват желают иметь Пушкина. – Обо всём этом: я думал, и долго. – И так, вот мои предположения, рассветы и мысли. – Теперь для окончания прибавлю, в каком положении находится это дело в сию минуту. – Условие с Генералом мною уже подписано, – значит, назад нельзя, да я и сам не хочу. – В нынешнем месяце собираются сочинения, не бывшие в печати; составляется проект распределения статей, всё приводится в систематический порядок и показывается Плетнёву и Вяземскому; в июне ненапечатанные сочинения идут на рассмотрение к Государю; а там начинается печатание и вместе с ним составление критического разбора и всего нужного к изданию. – Теперь слушай, Павлуша: если ты уведомишь меня, что скоро сюда приехать не можешь, то есть, если раньше, эдак, месяцев 3-х или 4-х; то я беру Дурышкина (или другого кого-нибудь); если же ты можешь приехать; то я остановлю весь ход и самое печатание до твоего приезда. – Пожалуйста, подумай об этом хорошенько и дай решительный ответ; а я бы желал, чтобы ты приехал, и это право нужно. – Тогда вот как распоряжусь: дождусь тебя и когда ты напишешь разбор, биографию и всевозможные и нужные выноски, тогда все вместе за один раз пойдёт к Государю и по Высочайшем разрешении начнётся печатание, а ты уезжай восвояси. – Остальное уже будет дело корректора по части поправок и моё – по части типографии. – Затем писавый ждёт ответа; устал от непривычки долго писать и от учений, которыми замучили; остальное место посвящаю на некоторые пьесы Пуш., найденные мною в его бумагах и не бывших в печати [карандашом отметки 13.17.22.37.].   

Подруга дней моих суровых**.
[и т.д. до стиха:]
То чудится тебе...

     NB. Стихотворение неоконченное, писано в одно время с V главою Онегина, то есть около 1828-го года.

Конечно, презирать не трудно
Отдельно каждого глупца;
Сердиться также безрассудно,
И на отдельного страмца. –
     Но что чудно! –
Всех вместе презирать их трудно.

     К о к е т к е

И вы поверить мне могли,
Как простодушная Аньеса?
В каком романе вы нашли,
Чтоб умер от любви повеса?
     [и т. д.].

     NB. Подчеркнутые стихи были зачеркнуты автором.

[Рукою И.В. Анненкова:] Отвечаю тебе, Павлуша, на последнее письмо твое от 28 Апреля. – Присланные тобою деньги 850 р. серебр. получены нами; они помогли нам заткнуть кой-какие дыры, и мы тебе за это очень благодарны. Твои замечания об Пушкине, то есть об пе-
чатании его сочинений заставили меня местами улыбнуться. – Послушай, Павлуша! – Почему ты думаешь, чтобы я на эдакое серьёзное дело кинулся так, как на обед к Дюме; почему же ты не предполагаешь во мне столько здравого рассудка, чтобы понять важность этого предприятия, и столько понятия, чтобы сделать его основательно? – Три месяца я думал об этом деле и рассмотрел (да не один) со всех его сторон. – Значит, я могу говорить об нём основательно; а ты говоришь поверхностно: а именно: 1) ты пишешь – подожди тебя и не говоришь, когда ты можешь приехать; 2) что я решительно на всё смотрю [легко?], –неправда, потому что до окончательного моего решения я долго думал и, сообразив всё, приступаю; 2) опозорить своё имя, – я не сделаю; я очень хорошо знаю, что я сам один с этим предприятием не справлюсь и уж устроено, что [далее карандашом:] что начатое письмо заменено другим, в этих же листках № 1, 2, 3; но не уничтожается, ибо время нет с этим возиться. 

[Далее рукою Ф.В. Анненкова:] Сейчас получил от Голицына письмо

                *      *
                *

Когда в объятия мои
Твой стройный стан я заключаю
И речи нежные любви
Тебе с восторгом расточаю, –

[и т. д. до:]

И слезы их, и поздний ропот.

     NB. Сие стихотворение написано в одно время с Полтавою.

     * Этих образчиков, к сожалению, при письме не сохранилось.
     ** Далее — рукою Ф.В. Анненкова.


                12-го Мая. С.П.Бург.

     Из 4-х номеров Ванюшинова писания ты увидишь и узнаешь, Павлуша, решительное его намерение приступить к изданию сочинений Пушкина, и так как сие дело и условие генеральшей подписано (и она сегодня с детьми на пароходе уехала заграницу), то и видя в этом предприятии со временем и выгоду и не желая при том сделать какого-либо упущения, то выслушай по сему случаю и моё мнение.   
     Ванюша неутомимо всё пересмотрел в оставшихся бумагах, – и есть вещи, которые могут быть и в печати. План и распределение, сделан им, был нелицемерно одобрен Некрасовым и Боткиным; теперь его ещё пересмотрят Плетнёв и Вяземский, которые убедительно просили генеральшу отдать непременно Ванюше, а не связываться с книгопродавцами и хотят и просили её познакомить [их] с Ванюшей, обещая ему всё, что они знают о Пушкине, ему сообщить и содействовать. И так, теперь нужен человек, который напишет [всё], исключая биографии, и даст сему делу направление, – и по справедливости Ванюша тебя о том убедительно просит, и я тоже нахожу, что ты легко можешь теперь отлучиться из деревни и сюда приехать, чтобы это серьёзное дело покончить и устроить; и даже так можно рассчитать, что ты со мною можешь уехать обратно в Москву, ибо я решительно отсюда уезжаю 20-го июня (и взял уже места два внутри и один сзади в Маль-Посте); но если сие для тебя неудобно – так скоро привести в исполнение, то можешь меня подождать в Москве и одному приехать. К тому-же если ты уже взялся быть нашим благодетелем, то и тут тебе предстоит ещё сделать доброе дело, а именно: в проезд через Москву меблируй и устрой мою квартеру порядочным и приличным и недорогим образом, и если даже будет возможность взять напрокат до генваря, то будет ещё лучше.
     Обо всём, что здесь писано, будем ждать твоего решительного ответа, при чём полагаю, что если ты не решишься приехать, а наделишь своими наставлениями, что на будущее время может нам принести пользу, но в существенном отношении мы от того много потерпим. Подумай хорошенько. Да, я забыл еще упомянуть, что 1 500 р. сер. дать Дурышкину есть вещь, не совсем благоразумная: или ты бы мог от сего избавить расхода, или по крайней мере лично мог-бы с ним откровенно переговорить и согласоваться; а что г-н Некрасов без капитала хочет участвовать, то об этом и не нужно писать и не следует говорить. – Аминь. 
     За неимением времени Ванюши, я несколько (выбранных) переписал стихотворений, кои предполагаются к печати. – Но вот заглавных ещё которые тобою были пропущены (для сведения мною списанные): 1) К О которой Митрополит прислал плодов из своего сада, 1817 г.; 2) Второе послание к цензору; 3) Эпиграмма; 4) Изыде сеятель сеяти семена свои; 5) Богоматерь; 6) Христос Воскрес; 7) Пропуск из Чеодаева послания; 8) Сказали, что Риего; 9) Песня девственницы; 10) Кишинёв; 11) На голос Вальца Дюпорова; 12) Цыгане (бесподобная).
     Напиши, если они у тебя уже находятся. За сим прощай, ждём твоего ответа. Твой брат Ф. Анненков. 

                3.
                19 Мая [1852 г. Петербург]

     Отвечаю тебе, Павлуша, на твоё письмо от 4 мая. Оно, по расчёту, было написало тобой до получения ещё моего длинного письма; значит, ты писал его, полагая, что я взялся за издание Пушкина очертя голову; не знаю разуверит-ли тебя моё последнее письмо, но только я тебе спешу отвечать; если твоя боязнь в этом деле происходит от опасения, чтобы я не взвалил новых долгов на имение, то можешь быть покоен. – Я буду занимать денег под
залог самого предприятия и у таких людей, которые гадости не сделают; кроме того, я могу пойти в дело с человеком денежным, несмотря на всю невыгоду, которая мне от того предстоит; если ты боишься, чтобы издание это не осрамило всех нас, то опасения твои напрасны при всех мерах благоразумных и осторожных, принятых мною; а впрочем, почитая память Пушкина святынею, как пишешь ты, приезжай взглянуть на ход дела. – Если ты опасаешься, чтобы я не запутывался или не запутался в этой спекуляции, то я вполне ценю твою братскую привязанность и покоряюсь своей судьбе; один я потерплю в этом деле и никого другого с собою в пропасть не потяну; а если паче всякого чаяния будет успех, то рады будем все. –
     Когда я объявил, что беру на себя печатание, то все единодушно обрадовались тому, что это буду делать я, а не какой-нибудь книгопродавец; все изъявили готовность помогать мне всеми возможными средствами, а именно: Вяземской, Плетнёв, Соболевской, Виельгорский и много им подобных, которых не называю, потому что в них пользы не нахожу. – Об Некрасове и Боткине не говорю, ибо уже писал тебе их мнение на этот счёт. – Лица, в начале приведённые, были только удивлены малой ценой, взятой за позволение печатания; но так [как] никто больше не давал, то и согласились на сию цену.   
     Теперь далее: в опеке было 7 картин Гагарина к Кавказ. Пленнику; по нерадению, они неизвестно куда девались, но начинают, кажется, отыскиваться; когда отыщутся, – они мне даются даром; Айвазовский обещал нарисовать для сего издания несколько картин; мне предоставлен выбор сюжета, где бы находилось море, разумеется; я тебе это передаю с тем, чтобы ты немедля указал бы на такие места Пушкина, из которых можно было бы дать Айвазовскому сюжет. – Мне думается два места: я помню море перед грозою (из Онегина 1 части) и Ты видел деву на скале (4 том, 214 страница). – Поищи и ты. –   
     Орлов маленькой* принимает участие в этом и будет полезен для исходатайствования позволения на печатание новых пьес. – Затем вся переписка, просьба и всё касающееся до издания будет от имени опеки, где имя малолетних будет играть немаловажную роль. – Генеральша по возвращении из-за границы даёт мне переписку Пушкина с сестрою, когда ему было 13 лет. Ланского племянник рисует мне на камне портрет Пушкина, когда ему было 12 лет. – И много, много ещё я мог бы тебе насчитать вещей, которые все были: взвешены, когда я брался за дело. – Скажи, кто может иметь все эти удобства; скажи мне, если я передам издание, разве я передам все эти выгоды, которые делаются собственно для меня, и ни для кого другого. – Это печатание приняло теперь такой оборот, что уж это не спекуляция книжника какого-нибудь; а намерение выдать соч. Пушк, в достойном его виде, с помощью всех его бывших друзей; я же играю тут только ту роль, что взял на себя все издержки и хлопоты по изданию. – Обо всем етом, Павлуша, подумай. – Обещанные программы и распределение статей я не посылаю, ибо всю неделю как пиявка сидел за черновыми книгами Пуш. и ей Богу не без успеха. – Напрасно называешь ты это плесенью: ты разуверишься, когда увидишь толстую тетрадь небывших в печати стихов. – А впрочем, твой ответ на последнее моё письмо даст мне основание, что мне предпринять и как распорядиться, чего с нетерпением ожидаю.
                Твой А.

     19 Мая.
     Для картинки: Я помню море перед грозою, полагаю, хорошо выйдет: женщина в задумчивой пoзe, сидя на скале или стоя на берегу, облокотясь на балкон, – и волна плеснула ей в ногу. – Как ты думаешь?

     * Флигель-адъютант граф Николай Алексеевич Орлов, младший полковник л.-гв. Конного полка (где в то время И.В. Анненков был старшим полковником).

                4.
                26-го августа [1852 г. Петербург]

     Письмо твое, Павлуша, от 12 Августа застало ещё меня в Петербурге, но уже укладывающегося в чемоданы. Я выезжаю из Петербурга 28 августа на Москву и в Чугуев. Не знаю, с тобой ли Феденька... Государь дал мне поручение осмотреть там всех юнкеров до его приезда, – вот я и тороплюсь... Теперь отвечаю на твоё письмо.
     1) У Пушкиной я могу собрать нужные тебе сведения по моём возвращении, потому что теперь её здесь нет, – она уехала в деревню, а это жалко, ибо может задержать твою работу.
     2) Вместо оглавления стихотворений с 1830 года я посылаю тебе мою продолговатую тетрадку: она заменит тебе мою выписку.   
     3) Твоя фраза: «перешли мне все отдельные листки со стихотворениями дли заметками или начатками, какие ещё есть в пакетах», – совершенно не понятна: чего ты хочешь? Какие ещё есть листки, которые мы уже не пересмотрели? Да и потом ведь отрывки, не бывшие в печати, находятся не в одних пакетах, а и в книгах. – Я распорядился так: посылаю тебе все пакеты с стихотворениями и мою тетрадь, где я сделал выписку того, что не было в печати; она тебе заменит напрасный труд самому рыться в лоскутках. – Равным образом я затрудняюсь в просьбе твоей переслать все тетради Пушк., которые с 30 года идут. – Что тебе нужно: прозу или стихи? да и у него нигде не сказано, которые бумаги идут с 30 года. Я распорядился так: посылаю тебе тетради, но не книги стихов и опять повторяю, что моя тетрадь тебе будет в этом случае полезна. Наконец, посылаю тебе пакет от Катенина, это есть такая чушь, гиль и вздор, что Боже упаси, и переписка твоя с ним только в том отношении будет полезна, что упрёка не сделает, что упустили его из виду; а то вот ты увидишь, какой вздор он написал. 

                5.
                [Письмо 1 без даты. Петербург.]

     ...Вышли мне, пожалуйста, 12 часть сочинений Пушкина и тетрадь, в которой выписаны ненапечатанные его сочинения. – Это не для других, а для меня собственно нужно; пожалуйста, не замедли. Затем будь здоров...