Еврей-меняла

Это было в 2022 году, уже после начала СВО. Но еще до объявления частичной мобилизации в России.

Когда-то Магадан и Анкоридж связывали узы побратимства. Примечательно, что договор о побратимстве между Магаданским горисполкомом и мэрией самого крупного города на Аляске подписали 22 июня 1991 года. А через два месяца Советская власть у нас капитулировала перед Западом, не победившим на поле боя могучий СССР. Восторжествовала контрреволюция, которую активно приветствовали находившиеся тогда в Магадане члены аляскинской делегации ротарианцев. Один из них, кстати, масон 33 градуса, много лет спустя как-то в приступе расслабленной болтливости рассказывал мне, что после победы Ельцина в Москве над законными властями - ГКЧП он и его аляскинские коллеги сидели в магаданском ресторане "Золотинка", куда пришли старшеклассники и студенты местного пединститута, ребята с иняза. С самодельными плакатиками, на которых было написано их требование, очень похожее на те, что сегодня выдвигает своим заокеанским хозяевам просроченный преЗедент незалёжной, коричный гетман, который не может быть нацистом, потому что ходит в синагогу. На плакатиках у магаданских молодых ребят и девчат было написано "Возьмите нас 51-м штатом в Аляску!".

Ну, сейчас-то они выросли, те ребята. Давно выросли. Им уже за сорок пять должно быть, под полтос. Интересно, кто из них еще остался в Магадане, кто не уехал в Питер, Европу, Америку, Таиланд? Кто сохранил идеалы либертарианской юности. Антисоветской. Нерусской...

На самом деле, не интересно.

Так вот в тот тревожный период начала очередной войны с Западом оказался я в Америке. Надо было по линии побратимства Магадана и Анкориджа срочно спасать эти отношения, уже сильно трещавшие по швам. Вылетел, как и за десять-одиннадцать лет до того, из Магадана в Москву, оттуда в Нью-Йорк, затем надо было на попутных узкофюзеляжных местных бортах лететь через Финикс (Аризона), Денвер (Колорадо) до Анкориджа (Аляска). Очень неудобный маршрут, занимающий практически два дня. Все 1990-е, вплоть до начала 2000-х, когда обанкротился "Мавиал", магаданцы летали в Анкоридж напрямую, через Чукотку. Это занимало четыре часа лёту. А тут два дня добирайся кружным путем до Аляски. Тяжело.

Вылетел в Нью-Йорк не один, а с двумя своими сокурсницами, одна занимает довольно высокий чин в правительстве, так что называть ее не могу. А вторая живет в Подмосковье и работает в сфере культуры.

Прилетели. Из Нью-Йорка после пятичасового томления в аэропорту имени Кеннеди, вылетели мы в Аризону. И там нас застали тревожные новости с Родины. По всем телевизорам и мониторам в аэропорту передавали сообщения о том, что Путин подписал указ о мобилизации, американские телеведущие накачивали аудиторию страхом перед русским Мордором. Мы переглянулись с девочками и решили до Аляски не летать. Тем более, что нам уже позвонила в Финикс из Анкориджа наша бывшая землячка, магаданочка, что около тридцати лет живет на Аляске, она замужем за местным мужиком, и сказала, что их заксобрание проголосовало за аннулирование побратимства между Анкориджем и Магаданом. Так что спасать уже нечего, а в свете напряжения отношений между США и Россией лучше нам троим побыстрее покинуть Америку, пока нас, не дай бог, не интернировали, как граждан вражеской страны. Что мы и попытались тогда сделать.

Лететь обратно из Финикса в Нью-Йорк не рискнули. Решили на автобусе поехать. А там взять билет до Европы, и через Франкфурт-на Майне, или Варшаву вернуться в Москву. Страшновато было. И неприятно. Мы старались говорить на английском, даже когда рядом никого не было, чтобы не выдать себя русским словом. Я взял три билета на междугородний автобус из Финикса. Однокурсницы мои попытались всучить мне доллары, я только улыбнулся им задорно, проехали, мол, девчонки, я угощаю. Гусары с дам денег не берут-с!

Сели в длинный автобус "Грейхаунд" и поехали. С пересадкой, конечно. В следующем городе оказалось, что я как-то незаметно для себя уже истратил все наличные доллары, а снять с российской карты МИР деньги не рискнул. К счастью, мой кошелек был туго набит пятитысячными купюрами, но, к сожалению, ни одного завалящегося доллара среди них не нашлось. Следующий автобус уже готов был стартовать, поэтому мы ринулись внутрь, рассчитывая как-нибудь позже рассчитаться с водителем. Увы, в автобусе оказалась кондукторша. Толстая негритянка средних лет с рябым от пубертатных прыщей лицом. Настоящее воплощение движения "МеняТоже". Ее физиономия, больше схожая с обратной стороной Луны, изъеденной метеоритными рытвинами, смотрела на нас без привычной у американцев улыбки в 33 зуба.

Я зашарил по карманам, попытался заигрывающим тоном очаровать эту страхолюдину, но она была непреклонна. Девочки мои уже достали свои бумажники, и у них хватало наличных баксов, чтобы оплатить проезд и за себя, и за меня. Но тут во мне взыграло ретивое, кавказские гены, не иначе. Как?! Женщины станут платить за меня?! Да ни в жисть! Я потребовал у водителя остановить автобус. А он уже довольно далеко отъехал от того небольшого городка, где мы пересели на свой следующий маршрут, и приблизился вообще к очень крохотному населенному пункту под названием Дазен Слип (Двенадцатый сон). Судя по дорожному знаку на въезде, в этой деревеньке, которая гордо называла себя - тауном - городом, проживало всего 254 человека. Я вышел из автобуса, который тут же и исчез в облаке пыли. Асфальтового покрытие здесь оставляло желать лучшего. Лет за дюжину до этого я уже проезжал тут. И запомнил это ковбойское местечко. Всего одна улица, несколько десятков домов. В центре стоит памятник - обычная повозка, на которых поселенцы пересекали Америку с Восточного побережья на Дикий Запад. Одна заправка, пара магазинов и все. Медвежий угол.

Название Двенадцатый сон означает, что отсюда до крупного города на востоке двенадцать перегонов на лошади с ночевками. Дюжина ночлегов. Все просто.

Я остался один. День клонился к закату. Кляня себя за гордыню и упертость, думал, ну где я сейчас тут разменяю свои рубли на доллары, чтобы купить билет на следующий автобус?

Пошел по дороге и вдруг, о чудо, разглядел в пригороде, за традиционными одноэтажными каркасными домиками, новый микрорайон из пятиэтажек, очень похожих на наши хрущевки. Двенадцать лет назад тут таких не было. Пошел в сторону этой застройки, где и обнаружил много киосков. Там чего только ни продавали. И шаурму, и сувениры, и была меняльная лавка с надписью на двух языках - английском и украинском.

Подошел поближе, заглянул в окошечко. Внутри сидел грузный, пожилой дядя в ермолке. Спросил его, не поменяет ли он рубли на доллары. Седовласый бородач с пейсами глянул на меня снизу вверх из-под очков с толстыми стеклами и внезапно осклабился: "Товарищ-таки из Москвы приехал?". Его одесский акцент почему-то подействовал на меня успокаивающим образом. "Да, - говорю, - из Москвы, а Вы из Одессы?".
Еврей-меняла кивнул и спросил, сколько я хочу поменять денег. Я достал свой бумажник, туго набитый пятитысячными купюрами и вытащил толстую пачку. Он покачал головой и ответил, что здесь на рабочем месте не держит столько денег и пригласил меня к себе домой.

Мы пошли в один из близстоящих пятиэтажных домов. Они все были аляповато раскрашены в разные цвета. И уже с довольно потрепанными фасадами. "Ветер тут сильный, - заметил банкир, - дома построили в 2014 году, как мы сюда переехали с Украины, а на отделку поскупились, вот эти дома и выглядят так не очень презентабельно. Но внутри нормально".

На этой украинской улице было довольно грязно. Повсюду носились стайки детей. Между ними, радостно гавкая, прыгали собаки. Никто и не думал убирать следы их жизнедеятельности, и я осторожно ступал между кучек. Ну прямо, как по всей Украине в постмайданный период.

Мы зашли в дом к меняле. Поднялись на второй этаж. В квартире было так же грязно, как и на улице. Стойкий запах прогорклого масла и несвежей рыбы не перебивал даже одеколон, которым изрядно обрызгался хозяин.

Он был похож на одного моего старого магаданского знакомого Излишне тучный, неряшливый, суетливый. Тот был ученым. Умер за год до майдана. Старику довелось посидеть в лагере. Правда, не долго. Молодым студентом за длинный язык сел. Как раз в тот день, когда умер Сталин. Поэтому вместо определенных судом двадцати пяти лет, вышел уже через три года, после ХХ съезда. В лагере, как он вспоминал, его  оберегали и защищали бывшие военнопленные, власовцы, от бандеровцев. Много разных баек он травил, лагерных. Страшный матерщинник. А так вообще он был довольно славным стариканом. Мы дружили много лет. Пока дед не умер от рака.

Заходим в кабинет менялы, заставленный от пола до потолка стопками книг, еще советских книг. Я достаю свои деньги и смотрю на несколько хозяйских визиток, небрежно раскиданных по письменному столу. На них по-английски напечатано: "Джейкоб Мозес Розенбаум".

Улыбнувшись, спрашиваю: "Яков Моисеевич, вы не родственник барду Розенбауму?". Он проворчал, что нет, никоим образом. И что ему больше Утесов нравится, да еще Бернес с Козиным.

Я еще больше обрадовался. "А знаете, Яков Моисеевич, я был знаком с Вадимом Алексеевичем, пока тот был жив. Сам-то я из Магадана". Думал, что меняла поведется на мои реминисценции, станет приветливее, но не тут-то было. Крепкий орешек был. Еще тот!

Насупившись, он открыл сейф с наборным замком, старательно закрывая от меня код. Достал доллары. Я передал ему рубли, он начал их пересчитывать, слюнявя палец. Сосчитав, Яков Моисеевич пощелкал на калькуляторе соотношение валют по текущему курсу и сказал, что выходит одна тысяча семьсот шестьдесят семь долларов. "Нормально, - говорю, - меняйте. И я побегу на следующий автобус".

В глазах Джейкоба Мозеса разлилась ветхозаветная печаль, выплеснувшись на морщинистые холмы небритых щек солеными капельками Мертвого моря.

"Молодой человек, в нашем городе нет автовокзала. Чтобы сесть на автобус, вам придется пешком идти миль семь назад, или сто пятьдесят миль дальше по трассе. Если вас высадил шофер из автобуса, это не значит, что у него здесь есть официальная стоянка. Так что вы тут застряли надолго".

Он начал отсчитывать грязноватые однодолларовые банкноты. Насчитал тысячу и остановился. "Фима, - громко возопил седовласый патриарх, - неси сюда аккредитивы!".

В кабинет мигом влетел рыжий мальчик, удивительно похожий на деда, но еще не такой грузный, как он, а только с намечающимся будущим брюшком.

Фима принес какую-то лиловую облигацию с американским орлом и флагом. На ней было напечатано - 500 долларов.

"Что это за бумажка, - спрашиваю, - на хрена она мне?".

"Молодой человек, вы-таки не понимаете своего профита. Это казначейский аккредитив Федеральной резервной системы. С ней вам обналичат деньги в любой аптеке. Не нервничайте так!".

Я своими глазами видел, что на столе у менялы еще оставалась целая груда наличных долларов. Но он наотрез отказывался давать мне их помимо уже отслюнявленной тысячи. И вернуть часть пятитысячных рублевых купюр тоже не горел особым желанием.

Он показал мне какой-то квадратный чип на своей лиловой бумажке, прижал его большим пальцем и заверил, что активировал аккредитив, теперь он подтвержден его биометрическими данными.

Вздохнув, я забрал у старика Джейкоба тысячу грязных долларов и этот аккредитив. Я даже не стал требовать недостающие сто шестьдесят семь баксов. Понуро вышел я в закатный вечер. Сумерки уже сгущались над городком Дюжина снов. Идти пешком семь миль, где уже больше не ходят, в виду приближающейся ночи, междугородние автобусы, или переночевать здесь? На улице ни души. Откуда ни возьмись задул пронизывающий ветер. Осень.

И тут я проснулся. В своей магаданской квартире. На следующее утро после Дня работников культуры. Завтра еще и Международный День театра. Вот такие сны нередко посещают меня. Цветные, настолько реалистичные, что, продрав глаза, я долго не мог поверить, что я в родном Магадане, а не в этом медвежьем углу посреди одноэтажной Америки. За окном дул знаменитый магаданский ветер. Ветрище. А городок Дюжина снов зыбким миражом все никак не хотел растворяться в колымской семичасовой утрешней полумгле.

Постскриптум. Не приемлю национализм в любом виде, который всегда оборачивается своей крайней формой - нацизмом и фашизмом. И антисемитизм отвратителен, юдофобия, и палестинофобский сионизм из той же оперной арии. Как и популистские вопли одноухого рыжего шоумена про "Грейт эгейн-таки". Россия всегда жила по Слову и Духу нашего Спасителя. В чьей Нагорной проповеди несть ни эллина, ни иудея. А все мы дети Бога Единого. За то и воюют уже три года русский солдат, освобождая Донбасс и другие территории несчастной страны 404 от бандеровской нечисти и американских "ценностей свободы и либерализма". Конечно, бывшая польская окраина не жилец, разумеется, воюем мы не только против киевского злого клоуна, кровавого комика, самозванного отца украинской цеэуропейности и зашкаливающей коррупции, но прежде всего, против его хозяев в Лондоне, Брюсселе и на Восточном и Западном побережьях "Грейт эгейнщины". И когда несчастная Анти-Россия смоется волнами выкопанного древними украми Черного моря, а точнее, беспощадными цунами Русского гнева, то нам останется договариваться о новом мироустройстве с хоть и одряхлевшем, но все же пока еще сильным гегемоном.
Но наше дело правое, и победа неизбежно будет за нами. А когда аляскинские законодатели снова захотят возобновить побратимство с Магаданом, то нашей мэрии еще очень сильно стоит подумать, а надо ли это нам...

26.03.2025 г.

На фотографии автор летом 2011 года на Аляске