Варлам Шаламов

 


 "Местом своим в русской поэзии, в русской жизни XX века я считаю свое отношение к природе, свое понимание природы.
Длительность многолетнего общения с природой один на один – и не в качестве ботаника – дает мою формулу поэзии".
         (В. Шаламов)



СУБЪЕКТИВНЫЙ ВЫБОР

***
Сыплет снег и днем и ночью.
Это, верно, строгий Бог
Старых рукописей клочья
Выметает за порог.
Всё, в чем он разочарован –
Ворох песен и стихов, –
Увлечен работой новой,
Он сметает с облаков.

***
Цветы на голом горном склоне,
Где для цветов и места нет,
Как будто брошенный с балкона
И разлетевшийся букет.
Они лежат в пыли дорожной,
Едва живые чудеса…
Их собираю осторожно
И поднимаю – в небеса.

Лунная ночь

Вода сверкает как стеклярус,
Гремит, качается, и вот –
Как нож, втыкают в небо парус,
И лодка по морю плывет.
Нам не узнать при лунном свете,
Где небеса и где вода.
Куда закидывают сети,
Куда заводят невода.
Стекают с пальцев капли ртути.
И звезды, будто поплавки,
Ныряют средь вечерней мути
За полсажени от руки.
Я в море лодкой обозначу
Светящуюся борозду
И вместо рыбы наудачу
Из моря вытащу звезду.

***
Замолкнут последние вьюги,
И, путь открывая весне,
Ты югом нагретые руки
Протянешь на север ко мне.
С весьма озабоченным видом,
Особо наглядным с земли,
На небе рисунки Эвклида
Выписывают журавли.
И, мокрою тучей стирая
Летящие вдаль чертежи,
Всё небо от края до края
Затягивают дожди.

         
      Гроза

Смешались облака и волны,
И мира вывернут испод,
По трещинам зубчатых молний
Разламывается небосвод.
По желтой глиняной корчаге
Гуляют грома кулаки,
Вода спускается в овраги,
Держась руками за пеньки.
Но в сто плетей дубася тело
Пятнистой, как змея, реки,
Гроза так бережно, умело
Цветов расправит лепестки.
Всё то, что было твердой почвой,
Вдруг уплывает из-под ног,
И всё земное так непрочно,
И нет путей, и нет дорог.
Пока прохожий куст лиловый
Не сунет руку сквозь забор,
И за плечо не остановит,
И не завяжет разговор.
И вот я – дома, у калитки,
И все несчастья далеки,
Когда я, вымокший до нитки,
Несу за пазухой стихи.
Гнездо стихов грозой разбито,
И желторотые птенцы
Пищат, познав крушенье быта,
Его начала и концы.


  Сосны срубленные

Пахнут медом будущие бревна –
Бывшие деревья на земле,
Их в ряды укладывают ровно,
Подкатив к разрушенной скале.
Как бесславен этот промежуток –
Первая ступень небытия,
Когда жизни стало не до шуток,
Когда шкура ближе всех – своя.
В соснах мысли нет об увяданье,
Блещет светлой бронзою кора, –
Тем страшнее было ожиданье
Первого удара топора.
Берегли от вора, от пожара,
От червей горбатых берегли –
Для того внезапного удара,
Мщенья перепуганной земли.
Дескать, ждет их славная дорога –
Лечь в закладке первого венца,
И терпеть придется им немного
На ролях простого мертвеца.
Чем живут в такой вот час смертельный
Эти сосны испокон веков?
Лишь мечтой быть мачтой корабельной,
Чтобы вновь коснуться облаков.




***
Луна свисает, как тяжелый,
Огромный золоченый плод
С ветвей моих деревьев голых –
Хрустальных лиственниц, – и вот
Мне кажется – протянешь руку,
Доверясь детству лишний раз,
Сорвешь луну – и кончишь муку,
Которой жизнь пугает нас.

 
***
Я забыл погоду детства,
Теплый ветер, мягкий снег.
На земле, пожалуй, средства
Возвратить мне детство нет.
И осталось так немного
В бедной памяти моей –
Васильковые дороги
В красном солнце детских дней,
Запах ягоды-кислицы,
Можжевеловых кустов
И душистых, как больница,
Подсыхающих цветов.
Это всё ношу с собою
И в любой люблю стране.
Этим сердце успокою,
Если горько будет мне.


***
Память скрыла столько зла –
Без числа и меры.
Всю-то жизнь лгала, лгала,
Нет ей больше веры.
Может, нет ни городов,
Ни садов зеленых,
А жива лишь сила льдов
Да морей соленых.
Может, мир – одни снега, –
Звездная дорога.
Может мир – одна тайга
В пониманье Бога.


      Наверх

В пути на горную вершину,
В пути почти на небеса
Вертятся вслед автомашине
И в облака плывут леса.
И через горные пороги,
Вводя нас молча в дом земной,
Ландшафты грозные дорога
Передвигает предо мной.
Хребты сгибающая тяжесть
На горы брошенных небес,
Где тучи пепельные вяжут
И опоясывают лес.
Скелеты чудищ допотопных,
Шестисотлетних тополей,
Стоят толпой скалоподобной,
Костей обветренных белей.
Во мгле белеющие складки
Гофрированной коры
Годятся нам для плащ-палатки
На случай грозовой поры.
Всё вдруг закроется пожаром,
Огня дрожащего стеной,
Или густым болотным паром,
Или тумана пеленой.
И наконец, на повороте
Такая хлынет синева,
Обнимет нас такое что-то,
Чему не найдены слова.
Что называем снизу небом,
Кому в лицо сейчас глядим,
Глядим восторженно и слепо,
И скалы стелются под ним.
А горный кряж, что под ногами,
Могильной кажется плитой.
Он – вправду склеп. В нем каждый камень
Унижен неба высотой.



        Камея

На склоне гор, на склоне лет
Я выбил в камне твой портрет.
Кирка и обух топора
Надежней хрупкого пера.
В страну морозов и мужчин
И преждевременных морщин
Я вызвал женские черты
Со всем отчаяньем тщеты.
Скалу с твоею головой
Я вправил в перстень снеговой.
И, чтоб не мучила тоска,
Я спрятал перстень в облака.


***
С тоской почти что человечьей
По дальней сказочной земле
Глядит тот ястреб узкоплечий,
Сутулящийся на скале.
Рассвет распахивает горы,
И в просветленной темноте
Тот ястреб кажется узором
На старом рыцарском щите.
Он кажется такой резьбою
Пока крыла не распахнет
И не поманит за собою,
Пересекая небосвод.


***
Я жаловался дереву,
Бревенчатой стене,
И дерева доверие
Знакомо было мне.
С ним вместе много плакано,
Переговорено,
Нам объясняться знаками
И взглядами дано.
В дому кирпичном, каменном
Я б слова не сказал,
Годами бы, веками бы
Терпел бы и молчал.


***
Говорят, мы мелко пашем,
Оступаясь и скользя.
На природной почве нашей
Глубже и пахать нельзя..
Мы ведь пашем на погосте,
Разрыхляем верхний слой.
Мы задеть боимся кости,
Чуть прикрытые землей.