Глава 14

— Я так устала, — сказала Таня, когда Студент привёз ее домой после напряженного трудового дня в учебной части. Горы никому не нужных бумаг и толпы учащихся, всем что-то надо.

— Поменяй работу, — предложил Студент, — если на этой тяжко.

— Посмотрите на него, — возмутилась Таня, — нет, чтобы сказать мне, дорогая, не работай! Когда мне было 22 до рождения Кристи, у меня была астма, Георгий мне сказал, сиди дома, так много лет, вот это любовь! А ты… Поменяй работу. Почему сам себе хорошую не найдёшь, кормил бы меня.  Только говорите!

— Ты ж сама говорила, тебе нравится работать? Скучно без неё? Тебя и так кормят!

— А так бы ещё и ты, Студентушка!

— Мы и так работаем! —  Он напоминал бросившего свою сырую туманную псковщину и ринувшегося в холодный Питер за куском золотого счастья «тамбовца» или «великолукца», изначально одно и то же, ядовитый на преступления Кумарин объединял и тех, и тех пока не потерял руку, потом стал «ночным губернатором». Санкт-Петербург всегда процветал за счёт таких кочевников, гайдуков, как в Москве Кастрюля или Студент, другие ему были не нужны, декабристы, Троцкий, идея перманентной криминальной революции под предводительством матушки России, поэтому там обосновались «казанские», настолько страшные, что упоминать о них в своей книге боится даже Ося, Сергей Буторин, прочитают и достанут даже на пожизненном, подсядет к нему в камеру какой-нибудь Раджа, и нет больше ещё одного крутого парня по-русски, вернее, по-московски, то есть по-ордынски, бояре, полюбившие ханские порядки, единственная возможность социального лифта полная преданность главшпанам, не спасавшая, если надо, от мучительной казни в бане, берёшь лицензию на княжение, собираешь дань со своих подшефных вассалов, караешь и награждаешь.

Имя Сильвестр в Питере ничего не значило, «Кресты» морили братву ледяными карцерами, все равно выживала, раз за разом доказывая, на Лиговке надо, значит, будет, деловые люди особая криминальная среда, в которой, надо сказать, мало кто приживался из местных и нет, в Питере возникло настоящее небольшое гангстерское государство наподобие Косово. Любая инициатива попадала в руки бандитов сначала в погонах, потом в  аким же чёрных кожаных куртках, но без погон, в Москве и Киеве эти две структуры были параллельны, горизонталь, кто быстрее придёт к финишу пока кто-то кого-то  не приземлит за сантиметр до него надолго или же навсегда, перемирия и переговоры между этими двумя апокалипсисами были странным явлением, круче солнцевских только «шаболовские», войны между ними находились в состоянии замороженного конфликта отбывать за доказанное, а как его докажешь, пропадали очевидцы, в дальнейшем Литвиненко приоткрыл вуаль, мы тоже есть, отравили, в городе на Неве, как сами питерцы привыкли шутить, пригороде Стокгольма, бандитизм был вертикальным, вернее, точечным, ОПГ, МВД, КГБ в одном лице, не связанные никакими ограничениями точки до Большого взрыва нашей Вселенной.

Пятая власть без всякой морали, а именно — многие жили за границей, решения принимали из Финляндии, из Норвегии, это вам не навязшая в зубах  криминальная московская Марбелья, Питер всегда был викингом, царем горы, смотревшим с неё на рязанские равнины, вытоптанных тамошними «слонами», таксист из города создал настоящую машину смерти, за толстыми пуленепробиваемыми окнами огромных квартир с евроремонтом на заложенных итальянскими архитекторами набережных, несущих веками тяжесть бурого гранита, год от года все более престижных, братва счастливо пила чай и ещё покрепче.

Хайдер позвонил Ильясу Казанскому в Москву, с детства их двоих связывали разные приключения, не тиран, не деспот, не восточный сатрап, а прирожденный убийца, решительный и хладнокровный, прекрасно отличающий добро от зла и осознающий свою личную ответственность за победу или поражение, как таблицу умножения. Главное нанести максимальный ущерб врагам пока они не уничтожили тебя самого, долго ему это удавалось, к Аллаху бригадир-лидер из славного города на Волге отправил человек двести, в том числе и из славного города на Неве, не давая себе побыть добрым, это расслабляло, в бой и снова в бой только. Гений преступного мира Радик Галиахперов, мозг их казанского квартала, хвалил своего ученика Закирова, понимает и умствует, настоящая татарская хтонь, главная передача его трансмиссии для сцепления зубцов в криминальных шестерёнках квартала Жилка, Ильяса объял непонятный страх, хотя вроде слышал и не такое, нехорошее предчувствие, что-то этот звонок обязательно изменит. В белокаменной он корешился с «таганскими», Коля Бес, Жирноклеев, «Жирный», иногда Губа, Радже предлагали стать депутатом, даже мэром, отказался.

— Пацаны, как  только я стану избираться, все, что случилось десять лет назад, преподнесут, случилось сегодня! Упакуют… Я и так правило, а депутаты исключения, — так оно и было. Настоящих криминальных депутатов видели только ночью с их буквально неотразимыми мандатами.

— Что там произошло с Петром? Ваши вчера видели в Шереметьево на посадке Стению! — О девушке с мужским ударом ходили легенды. — До Нью-Йорка! К кому, к нему? Его ищут.

— Она вроде менеджера турфирмы задушила в каком-то московском голыми руками, кинотеатре, я узнаю.

— Узнай, узнай, — нажал на кнопку ON/OFF молодец Хайдер. — Есливас всех… —  Ильяс испугался ещё больше, разжалуют на «две звезды», прострелит татуировки на коленях, тогда точно ни перед кем на них не встанешь, не на чем. Будешь лежать целый день на животе, ожидая в ягодицу укол, а в коричневый тоннель между двумя выпуклыми клизму с холодной жидкостью, а то и кое-что похуже, инвалид Движения. Ильясу хотелось дожить до ветеранов, он хорошо понял на себе, казанская братва красна только для внутреннего использования, на внешний рынок ее можно вывезти, но вряд ли продать, не тот товар, конек самобытность, в список Братского круга, составленный спецами-аналитиками ФБР, они с Хайдером и Линаром не входили. Когда погиб ореховский Саша Прокурор, Жириновский закричал за всю мазуту:

— Убивают моих людей! — Саша был помощником депутата от ЛДПР, на что главный спикер Думы Геннадий Селезнёв невозмутимо ответил:

— Успокойтесь, Владимир Вольфович, мы знаем, кто они такие! — Вопрос исчерпан не сто назад каким-то жиганским Босхом, а теперь, сейчас гробах обмениваются посмертными мнениями, многого можно было и не делать, а если и делать, то не совсем так.

Законные жулики не любят, когда их переспрашивают, говорят иногда с акцентом,  многие выходцы из кавказских республик, тихо, учат уметь слушать, все большие авторитеты сами делают это превосходно, Шакро Молодой всегда дослушивал любого собеседника до конца, никогда не перебивал. Что такое вообще воровская прослойка или была? Тонкий лёд. В конечном счете потомки аристократических преступных фамилий, кланов, похожие на крылатых лебедей, всю жизнь в полёте, в руках резные трости с головами чёрных дельфинов. Вне их преступных сходок, конференций делились по мастям, домушники, карманники, форточники, медвежатники, взломщики сберегательных касс и сейфов, майданники, воры на поездах, много мастей, у каждой своя специфика. Они зеркально отражались в арестантах, и наоборот, арестанты в них, русский православный инок создал концепцию обычного Третьего Рима, иначе конец света, Москва вместо Византии, они воровского, ненавидели государство и хотели его уничтожить, поделить между собой, «раздербанить» его богатства, гениальная мысль проста. Истина всегда на поверхности,  у всех сидящих за колючей проволокой после года-двух отсидки появлялась жгучая тоска по команде новых идеологов, которые придут и все «разрулят», кухарка преступным государством управлять не сможет, женщине веры нет, а вот кухарь пожалуйста, криминальная революция единственное, что было им интересно хотя бы в масштабах одного лагеря. Игнорируя каждодневную реальность закона, трепыхания той или иной власти, они жили на острие того или иного срока головой в прошлом, как на воле все было хорошо, и в будущем, когда выйдут, настоящий серый день мало интересовал, зэк всегда живет или во вчера или в завтра внутри своей свободы, а не снаружи, большевизм наоборот, которому иные граждане начальники, бывало, и завидовали. Что такое воровская интеллигенция?

Секта борцов за эти самые права арестантов, защитники «общего», отстаивающие иногда насмерть перед администрацией интересы своих «мужиков», по-старому просвещенные феодалы, любой Вор, криминальный авторитет, Человек ни в коем случае не демократ. Кто же разгромил этих самых феодалов, что мы сейчас можем наблюдать почти полностью с тремя цифрами 210? Их самые постулаты! Это поначалу прогрессивное и достойное течение русской криминальной мысли составляло неотъемлемую часть преступного пейзажа с 20-х годов и сложилось в кулак как его ударная сила против засилья лагерных охранников и разных «неправильных» сидельцев, педофилов, маньяков, беспредельщиков, однако достаточно было в конце уже 70-х промелькнуть на этом небосклоне призрачной идее западной экономической свободы, соответственно личного обогащения, как секта померкла! Не сразу, потихонечку стала затухать, ещё долго искря своими Именами.

Бродяги и босяки, их народ не хотели идти за своими образованными сектантами, появились цеховики, потом «перестройка», стало возможным воровать легально, класть себе в карман огромные суммы до 500 миллионов $ и ни за что не отвечать, по стране прокатилась волна убийств в первую очередь самих ВорОв, которые стали не нужны и мешали. Лаки Лючиано перетряхнул в Америке всю старую мафию, поставив Движение итальянских семей на бизнес, в СНГ все сделали сами, выражение «Москва Чикаго 30-х годов (или Питер, или Киев, или Владивосток)» было буквально буквальным! Русская тюрьма, единственный честный диалог победившего пролетарского государства со своим многонациональным населением менялась, ее институты исчезали, из камер можно было выходить на вокзал за сигаретами, проводить в СИЗО сходки с участием тех, кто решал вопросы реально, Отари Квантришвили, Сильвестр, Кумарин, Пуля, Рыбка, за что их могли посадить, могли дать условный срок, а могли и нет, говоря языком домино, любимой каторжной игры, получалась «рыба». Раньше босяки годами томились в заключении, некоторые по 25 лет «били четвертак» в своей капсуле в перевёрнутом мире «чёрного», напрасно их недооценивали, на самом верху они не знали никого, зато о них знали, пауки вышли на свет, стали «получать»! Появились коммерческие фирмы, обменное пункты, за день нагребающие на Канары, ларьки у станций метро с прибылью в 1000%, за кулисами Вахтанговского театра на Арбате бывшие дипломаты, министры и прямые носители линий передач православной веры охотно общались с такими, как Цыган и Япончик, взаимно обмениваясь опытом, когда Петр, наконец освободившись, увидел все это своими глазами, был в шоке, новая эра!

И решил, не дожидаясь, пока Запад придёт в страну, уехать туда, где он уже давно все создал и решительно потребить, что делать, найдём, угадаем, займёмся, он знал, на Западе ценится умение угадать, оказаться в нужное время в нужном месте, гангстеры его не пугали, менты тоже, он с ними вырос, не боги горшки обжигают, поехали! Оставалось под каким-то предлогом снять с себя корону, сложить статус, обезличится, забыть своё Имя и поклонников, исчезнуть и раствориться где? Европа маленькая, найдут, Австралия конец света, оставалась Северная или Южная Америка, сначала выбрал Бразилию, там опасно, худшие тюрьмы в мире, потом Аргентину, пересмотрел, тоже убьют, ну их с вечными ножевыми боями в стиле танго, не тот возраст уклоняться, потом в Аргентине свои Люди, «гаУчо», ишние казаки, казак изначально на Руси значило «бандит», особо не разнежишься, их бросали с вертолетов во время диктатуры, а они победили, выжили, сильные ВорЫ. И индейцы, те вообще! В зад сразу изнасилуют, к своим женщинам никого не подпускают, моджахеды прерий, недооценивать которых опасно, Гойко Митич скольких вон «отгрёб в попу», пальто носила летом вся Болгария. В Болгарии вообще это дело любят.

— Покажи что-нибудь,  — попросила Петю Мэри, они подходили к воротам для выхода из компаунда, Петр посмотрел на неё колдовским взглядом, чистым-пречистым.

— Смотри! — На выходе из ворот спиной к ним стоял охранник, здоровенный чёрный парень, подходить к которому народ боялся, никого не пропуская без нужного ID. Петр коснулся на ходу правой рукой поочередно правого и левого колена, потом лба, щелкнул ей перед грудью, громкий щелчок пальцами, словно привлекаешь внимание, охранник исчез, они с Мэри спокойно вышли.

— Топ нотч, — сказала она чисто по-американски, Петя ответил:

— Все есть пустота. — Давным-давно в Канаде после уборки урожая осенью между мужчинами проводились соревнования по броску огромного камня двумя руками через перекладину на двух шестах, сооружение, похожее на ворота для мини-футбола, после каждого броска ее поднимали, повышая уровень, который назывался «нотч», побеждал тот, чей камень пролетал через самый вер, то есть, «топ». Чемпиону присваивали звание «топ нотч», мастер, выражение вошло в обиход американского как синоним чего-то наиболее успешного, «а топ нотч кампани« значит   по-настоящему солидную фирму, «a top notch lawyer» исключительно надежного поверенного в делах или юриста. Петя щелкнул пальцами ещё раз, материализовал перед Мэри из воздуха бело-синюю банку советской сгущёнки, которую она любила, слаще и натуральнее американской в тюбиках, в США банок со сгущеным молоком нет. Железо экономят для гонки вооружений. И открыл ее… носом, старый тюремный фокус, обьяснить, как он это делает, наотрез отказывался, кто сидел, знает.

— Сталин ваш хороший был, — благодарно сказала Мэри.

— Конечно, хороший, — ответил Петя. — Хорошо знал французский язык, лучше иного переводчика! Так и сказал одному, лучше вас французский язык знаю, синхронисту из русской миссии ООН, тот в момент исчез, отвели и расстреляли. Говорил, заканчивал Институт военных переводчиков…

— Ну у тебя и знания, — сказала Мэри. Сталиным она восхищалась,   профессиональный священник, возглавлявший 1/6-ю суши. Сделал то, что не удалось Гитлеру, новый сорт людей, готовых посвятить ему свои жизни, небесный садовод, вырастивший в своём саду могучие фрукт, ее муж вон какой фрукт и его бригада, Петю она считала главным, пока Петя открывал водительскую дверь с ключа, мимо их «мерседеса», машину недавно поменяли, прошло двое взрослых дядей в шортах, бейсболках и коротких майках, ноги которых были более накачаны, чем руки, фигуры гребцов или штангистов, один сказал другому:

— Рогат пък са от елен, застрелян в Монтана! Аз не си падам по стрелбата и убийствата на живи твари. Създавам живот.

— Като бог!

— Е, товарищ щеше да провали изненадата. — Славяне ушли. Они  сели в машину и покатили по Маями, Мэри пила «дайкири с манго»,  собирались посетить 14-й участок кладбища Вудлон Парк, в переводе «парк лужайки с большими деревьями», мавзолей генерала Жерардо Мачадо, которого в 1933-ем году с поста президента Кубы отправили в бессрочную ссылку — el exilio — в одной пижаме, с собой он взял семь сумок с золотом, пять револьверов и пять их хозяев, своих лепших кОрешей. В 1952-ли году его злейший враг Карлос Сокаррос, сажавший генерала на пароход, сам последовал за ним, и был погребён на 3-ем участке в мраморной могиле с трехцветным кубинском флагом на обелиске не так далеко от Мачадо, много гаванских эпилогов случились во Флориде, Петр надеялся на хороший пролог, поклониться святым мощам, попросить.

— Почему ты этим совсем не пользуешься? — спросила Мэри, намекая на только что произошедшее колдовство. — Своей пустотой? (От себя и от другого.) Могли бы выступать в цирке! — Американский совсем не наш на проспекте Вернадского, почтенное заведение с семью нолями, там злые клоуны.

— Для себя настоящему колдуну разрешено являть чудеса всего семь раз в жизни, имею в виду большие… Иначе после смерти попадёшь в ад навсегда.

— Навсегда? — переспросила Мэри. Зеленые роля штата, орошаемые специальными фонтанчиками быстро проносились мимо, слившись в одну сплошную алюминиево-травяную полосу.

— Не совсем навсегда, но очень надолго! — Когда Карлосу сказали, что он был худшим президентом за всю историю за все четыре года его правления, он ответил, возможно, но он был лучшим, который когда-либо возглавлял власть на острове.

Конец четырнадцатой главы