БИ 7 КВП

ВЕТА МООР


- Вера Павловна, мы познакомились совсем недавно, а у меня возникло ощущение при первой встрече, что я Вас знала всегда… Вы захватили меня в плен. Мне захотелось поделиться своим открытием со всем миром! Я решила, что целесообразно использовать метод биографического интервью, автором которого является независимый социолог Докторов Б. З., 25 лет проживающий в Америке. В этом интервью будут и мои впечатление от первой встречи с Вами в Ялте. Наша с Вами беседа – естественное продолжение нашего общения, но уже в виртуальном скоростном режиме. О чем мне хотелось бы с Вами поговорить? Конечно, в первую очередь, о Вашей многогранной  профессиональной деятельности, разностороннем опыте жизнедеятельности красивой и умной женщины, о литературном опыте, конечно же – о Ваших стихах…
Но начнем с истории Вашей семьи (назовем это предбиографией). Пожалуйста, расскажите, насколько глубоко Вы знаете историю Вашей семьи?

- Здравствуйте, Вета!
В нашей семье было пять детей, папа и мама. Папа работал на спиртзаводе небольшого городка Ичня, Черниговской области кочегаром, кузнецом, а перед пенсией — стоял на выдаче браги колхозным фермам и хозяевам, у которых был домашний скот. Жили мы очень бедно. Зарплаты рабочего не хватало для семьи из семи человек, приусадебного участка не было, жили в коммунальной  квартире старого барского дома, который стоял на балансе завода. Маме приходилось батрачить у людей, которые были обеспечены немножко лучше, чем наша семья. Мы никогда не спрашивали о наших предках. Иногда мама нам говорила:
- Дети! Вам грех обижаться на жизнь. У вас есть и папа, и мама, крыша над головой. А то, что всегда не доедаете, полуголодные, то сейчас все так бедно живут. Всё-так, мы выжили в такую страшную войну, с каждым годом идет понижение цен, слава Богу вы все здоровые, а это самое главное. Я в семь лет осталась  сироткой с братиком трех лет и сестричкой пяти лет. Добрая  невестка, жена старшего брата, оставила нас у себя, чтобы я была нянькой для их годовалого ребенка и присматривала за своими. Вот так мы выжили. В то время многие люди вымерли от тифа, как и мои родные, которые были крестьянами, имели немного земли возле дома. В то время старший брат уже в семнадцатом году был среди «свидомых», молодых революционеров, потом воевал в гражданскую. Мои младшие подросли, и невестка отдала меня нянькой в другую семью. Вот так у меня прошло в батрачестве детство и юность, пока не встретила вашего папу. Так что, не гневите Бога.
Вот так я узнала про род моей мамы. А про род папы — это другая история.
Когда мы были школьниками, папа по субботам водил нас в заводскую баню. В городке общественной бани не было. Когда мы проходили мимо райкома партии, отец, показывая на дом, говорил:
- Дети, это дом был наш. Я здесь жил с родителями. Нас у родителей  было (и есть  сейчас) десять детей. Отец был нотариусом. В доме были: нянька, гувернантка, конюх, повариха и свой экипаж. Красные бандиты в двадцать первом году выгнали нас из дома во флигель, расстреляли отца, мать с нами, меньшими детьми, приютил еврей Басанский. Он имел свой магазин, и я с тринадцати лет работал у него лотошником (торговал на базаре с лотка  булочками и пряниками).
Я думала, что отец фантазирует. Но прошло много лет, я узнала, что это правда от папиного друга детства. Еще в нашей комнате висела старая, потемневшая картина, на которой украинские конные казаки мчатся между деревьями по снежной тайге с саблями наперевес.  Я спросила у отца:
- Папа, зачем этот хлам висит на стене, да еще обернут в красивый рушник?
- Не смей, дочь, называть эту картину «хламом». Здесь история нашей фамилии. Она еще висела на стене комнаты моих родителей, - с негодованием возразил отец.
- Так почему ты не рассказывал нам об этом?
- Я сам мало об этом знаю. У моих родителей было десять детей. Я был седьмым ребенком. До меня родились три брата и три сестры. Старший брат Михаил в семнадцатом году был уже офицером-белогвардейцем, сестра Полина — преподавала музыку детям из богатых семей, брат Саща - учился на финансиста, брат Федя с сестрами Нюрой и Катей - учились в гимназии. Вот от них я и узнал, что наша фамилия не — Рудьковы, а — Рудько.
Еще при царе, моего деда Григория Рудько, сотника черниговских казаков послали в Сибирь на усмирение вольнодумцев. В то время чин сотника казаков приравнивался к офицерскому чину. За выполненный долг перед государством, Григорию Рудько пожаловано звание — дворянин и к фамилии Рудько добавили букву «в», и получилась фамилия — Рудьков. Мой отец Пантелеймон в Петербурге получил юридическое образование и был направлен в Черниговскую губернию на службу нотариусом. Потом женился. Были ли у него братья и сестры — мы не знаем. Картина ему досталась от родителей. Из всех десяти нас детей, только один я остался в Ичне, и потому книги с его библиотеки, иконы, эта картина остались у меня. Вот такая история этой картины.
Эта старая картина находилась в нашей квартире до самой смерти моих родителей. Когда пришлось освобождать жилплощадь для новых жильцов, все старые вещи пришлось выбросить на помойку и раздать соседям. В этом городке из нас, детей Павла и Марии, никто не жил. Все мои братья имели семьи  в Киеве, я с семьёй - жила в Харькове.
В  двухтысячных годах, когда я уже жила в Крыму в Ялте, краевед из Ични Терещенко Н. Ф.,  прислал мне оригинал документа, заверенного моим дедом Рудьковым Пантелеймоном Григорьевичем. Еще он мне сообщил данные из архива, где он собирал материал для книги про интеллигенцию Ични, что женой моего дедушки (моя бабушка по отцу) была Стефания Яновна Полуботко (после венчания Степанида Ивановна Рудькова), из рода гетьмана Павла Полуботка. Я с интересом ознакомилась с Википедией рода бабушки и разместила в 67 альманахе «Планета друзей»

Вот то, что мне удалось узнать про своих предков.



- Вера Павловна, очень интересная родословная. Расскажите, пожалуйста, когда и где Вы родились? Что особенно запомнилось из детства до школы?

 -Родилась я 18 октября 1941 года в маленьком городке Ичня, Черниговской области в Украине. Мама рассказывала, что родилась я ночью в подвале. В это время бомбили, и вокруг дома упало шесть бомб, а наш дом уцелел. Четыре бомбы взорвались, а две выкапывали из-под деревьев после войны, предварительно выселив всех из домов. Потом их погрузили в машину с песком и вывезли за город и там взорвали.

Послевоенное детство.

На всю жизнь запомнила день Победы 9 Мая 1945 года, хотя мне еще не было четырех лет. Вот так я написала об этом событии в воспоминаниях:
Я принадлежу к поколению, которое родилось в СССР, где множество союзных республик жили и работали вместе. И в страшном сне не могло присниться, что в наше время на части этих территорий разразится братоубийственная война. Простой народ терпит лишения и на Украине, и в России. Очевидно, что у каждого политика - своя правда, но сейчас развязывать войну - это безумие! Гибнут молодые бойцы, умирают старики и дети, рушатся города, всей планете грозит уничтожение, а войне - конца и края не видно… Кому это выгодно - политикам, бизнесменам?
Невольно вспомнился счастливый день Победы 9 мая 1945 года. Мне тогда еще не было и четырех лет, но этот замечательный день я помню до мелочей.
Проснулась я от шума в доме и во дворе. Братья радостно прыгали на диване и, подбрасывая пилотки (которые когда-то нашли возле речки), кричали во весь голос: - Ура-а-а! Победа! Потом мы выбежали во двор, где собрались соседи с детьми. Под цветущей вишней сидел на скамейке Вакула. На нем была новая рубаха, на пиджаке сверкали ордена и медали. На всю жизнь запомнился холодок, пробегавший у меня по телу при виде этого человека: у него по локоть не было рук. Он потерял их на войне. Десятилетний сын подносил ему папиросу-самокрутку, и Вакула глубоко затягивался, а из глаз по щекам текли слезы. Соседки обнимались, смеялись и тут же горько заливались слезами. Многие из них уже давно получили похоронки на близких. Только о нашем отце никакого сообщения не было. Мы свято верили, что он жив. Мама каждый вечер, укладывая нас, четырех детей, спать, читала молитву и всех нас крестила. Её молитва не только сохранила нас, но и наш дом. Ведь рядом с домом упало шесть бомб, две из которых не взорвались. Их разминировали уже после войны, предварительно выселив всех жителей нашего квартала. Две из шести бомб угодили в наш огород и в огород соседки, третья бомба упала на дом Басанских, который был рядом с нашим домом. Четвертая - упала на дом Шубиных, что был расположен напротив нашего дома. Вот мы и верили в силу маминой молитвы. Фактически эти бомбы падали вокруг нашего дома. Правда, все стекла окон в доме и некоторые двери были выбиты. Мама тоже была во дворе и вместе со всеми радовалась и плакала. Мимо нашего крылечка куда-то бежали люди. Когда мама возвратилась в комнату, она надела праздничную блузку-вышиванку с пушистыми бубонами и принялась одевать на меня ботиночки. Я игралась с бубонами и мешала себя одевать.
- Доню! Не мешай мне. Мы должны успеть на площадь, чтобы услышать важное сообщение товарища Сталина, - произнесла мама. Услышав слово «Сталин», я тут же перестала играть с бубонами. В то время Сталина все любили, как Бога. И даже я, маленькая девочка, понимала это. Ведь вокруг только и говорили:
- Сталин разбил фашистов!- Сталин одержал Победу над фашистской Германией!
Когда мы прибежали на площадь, людей там было больше, чем когда привозили в хозяйственную лавку керосин и свечки. Тогда электричества не было и приходилось выстаивать огромные очереди, чтобы запастись необходимым до следующего привоза. На площади стоял гул от голосов собравшихся. И тут из черного репродуктора раздался громкий голос (теперь я знаю, что это был Левитан) и все вокруг замолчали. Слушали сообщение о безоговорочной капитуляции фашистской Германии. Потом прибежали мои братья и сообщили, что во дворе церкви стоят огромные котлы с кашей, борщом и киселем. Будут всех угощать в честь Победы, только нужно иметь при себе ложки и миски с кружками. Мы с мамой направились в церковь, а братья побежали домой за посудой. Тарелок в то время в нашей семье не было, но у каждого из нас была своя посуда. У Шурика (десяти лет) и Коли (восьми лет) были солдатские котелки, а у Валика (шести лет) и у меня - крышки от этих котелков. У мамы была металлическая миска и солдатская кружка, а у нас вместо кружек были гильзы от больших патронов. Я до сих пор помню тот восхитительный аромат борща, вкус каши и киселя, которым нас угощали в церковном дворе 9 мая 1945 года. Самым большим счастьем для нас и всего народа было окончание войны. Хотелось бы, чтобы на всей Земле снова наступил Мир!
Еще четко помню:
Я проснулась от звенящей тишины. Надо мной склонялись цветущие травы, а вдали на голубом небе с белыми облаками сияло солнышко. Я испугалась и громко закричала:
-Мама!
Тут же вскочила и за бугорком увидела маму. Она, отбросив в сторону нехворощь, которую собирала для веников, бросилась ко мне.
-Доню! Испугалась?
-Я думала, что ты меня бросила, – сказала я сквозь слёзы.
Сев в траву, взяв меня на руки, мама принялась меня успокаивать:
-Да, разве я могла оставить единственную доченьку, такую умненькую, добрую, заботливую хозяюшку? А что бы я сказала твоим братикам и папе, который вот-вот возвратится с войны? В маминых объятьях я успокаивалась, впитывая в себя такой любимый, неповторимый запах мамы.
-Мама, давай ещё полежим в траве. Я спала, а ты  работала. Отдохни. Здесь так хорошо.
Со стороны леса доносился голос кукушки. В траве пиликали кузнечики  и гудел вблизи шмель.
-Доню, какая же ты у меня заботливая. Ласточка ты моя. Конечно, давай ещё полежим.
- Мамочка, а что ты сейчас видишь перед собой?
- Цветочки цикория, а сбоку стебелёк ромашки, по которому ползёт божья коровка, и небо с белыми, как пух, облаками.
- А где это всё взялось?
- Всё, что живое, сотворил Бог.
- И нас тоже?
- И нас тоже.
- А где он живёт? В иконе, что  висит в нашем доме в углу?
- Творец живёт на небесах.
- На этом  большом облаке?
- Нет, доню!  Он живёт далеко, далеко в небесах.
- А почему ты сказала, когда поставила пасху с крашеными яйцами на стол, чтобы мы не трогали эту пасхальную еду, пока её не освятили в церкви, иначе, Боженька увидит нас из святого угла и накажет.
- У Творца есть помощники. Их называют ангелами-хранителями и они обо всём докладывают Боженьке.
-А кого они хранят?
- Всех нас. У каждого человека есть его ангел-хранитель и поэтому Боженька всё видит и всё знает про нас.
- И у меня есть ангел-хранитель?
- И у тебя, моя девочка, и у братиков твоих, и у меня, и у папы. Видишь, папа прошёл через войну и возвращается домой живым. Это ангел сохранил его.
- Мама, посмотри, в конце поля небо соединяется с землёй? А за ними что?
- Ласточка моя! Через три года ты пойдёшь в школу и обо всём узнаешь. Мне не пришлось ходить в школу. С семи лет я была круглая сиротка и, сколько помню своё детство, всё нянчила у хозяев их маленьких детей. Так я зарабатывала себе на пропитание. А у тебя есть мама и папа, и ты сможешь посещать с братиками школу.
- Мама, а кто здесь посеял так много травы и цветов?
- Я же тебе объяснила, что всё живое на земле сотворил Боженька!
- А цветы и травы тоже живые?
- Да, родненькая! Они дышат воздухом, пьют водичку и ощущают боль, когда их срывают без пользы и топчут.
- А что такое – польза?
- Это если их срывают для лечения. Вот ромашка. Она для лечения желудка, для укрепления волос, цикорий – для поднятия настроения, зверобой - для лечения кожи тела. Всё, что сотворил Бог, необходимо человеку.
Я слушала маму и впитывала в себя первые знания о природе. В то время мне было неполных четыре года. Эту картинку из моего детства я запомнила на всю жизнь.
Еще запомнила на всю жизнь возвращение отца с фронта. Вот так я написала в воспоминаниях детства:
День, когда наш отец возвратился с войны, остался в моей памяти светлым, ярким, счастливым воспоминанием. Был конец августа 1945 года. В тот день мама, как всегда батрачила, чтобы прокормить нас - четверых детей, а нам с утра привезли по разнарядке уголь. Шурка (десяти лет) и Колька (восьми лет) носили его ведрами в сарай, а я с братом Валиком (шести лет) подбирали мелкие кусочки, что оставались в сухой траве. Во второй половине дня мы уже были на поляне возле разбитого в войну подворья Шубиных. Там уже собрались дети из близлежащих домов, которые тоже освободились от обязанностей по дому. Одни принялись играть в прятки, а кто постарше – в карты на пуговицы. Мне не было и четырех лет и меня в игры не брали. Я собирала в заросшем разбитом подворье Шубиных сухие колючки репейника и мастерила из них диванчик для куклы. Это лето было такое жаркое, что грунтовая дорога по нашей улице по щиколотки была покрыта пылью. Это колеса от машин и повозок перетерли землю. Вдруг кто-то из ребят крикнул:
- Хлопцы! Атас! К нам направляется боец с винтовкой!
Все мигом рассыпались кто куда: одни побежали к речке, кто-то залез на тополь, кто-то запрятался в кустарник из акации. Я тоже испугалась и побежала по пыльной дороге, а человек с винтовкой бросился за мной. Когда он меня догнал, то поднял высоко, обнял и прижал к себе и тихонько промолвил:
- Доченька! Чего ты испугалась? Я же твой папа! Не плачь! – но я продолжала реветь не своим голосом.
Братья, увидев эту картину, стали потихоньку приближаться к нам. Они догадались, что отец пришел с войны. Отец опустил меня на землю и, пригнувшись, раскрыл свои объятья им. Братики бросились к нему, а он, обняв всех нас, целовал наши головы.
- Пойдемте скорей домой. Мама дома?
- Мама Яреськам помогает выбирать картофель в поле. Будет дома поздно вечером.
- В первую очередь мы пойдем на речку и покупаемся. Смотрите, какие вы все чумазые, да и я весь покрыт пылью и потом, - сказал, улыбаясь, отец.
Широко открытыми глазами я смотрела на этого высокого, красивого и ласкового военного. Я никогда не видела своего папу и даже не представляла его себе. Взяв меня на руки, а Валика за руку, отец направился к нашему дому. Колька и Шурик шли впереди. За плечами папы была не только винтовка, но еще висел огромный вещевой мешок. Придя в дом, он достал из него мочалку, полотенце и такое душистое мыло, что в комнате долго стоял этот приятный запах. Еще братья захватили с собой рядно с полотенцем, и мы сразу же отправились на речку, которая находилась недалеко. Берег её оброс камышами, и место для купания было возле разбитого моста. Вместо него торчали сваи. Когда пришли к речке, братья тут же попрыгали в воду, предварительно раздевшись догола. Отец, оставшись в кальсонах, раздел меня и понес в воду. Намылил мою головку пахучим розовым мылом. Такого мыла у нас никогда не было. Потом, ополоснув мои волосы, намыленной мочалкой стал меня мыть, приговаривая:
- Доченька моя красивая, белочка моя пушистая, радость наша ненаглядная.
Такие слова никто, никогда мне не говорил. От удовольствия глазки мои закрывались. Папа, искупав меня, завернул в полотенце и, усадив на рядно, сказал:
- Верочка! Ты не вставай, а сиди и смотри, как мы будем нырять и плавать, - потом позвал братьев:
- Дети! Кто из вас умеет нырять и плавать?
- Все! – тут же ответили они.
- Становитесь в одну линию и по моей команде ныряем. А ты, доченька, замечай, кто первым вынырнет.
Когда они нырнули, я со страхом смотрела на речку, боялась, чтоб не утонули.
Первым вынырнул отец и внимательно смотрел на воду, вторым показался из воды Валик, а Колька и Шурик вынырнули почти с противоположного берега. Они очень хорошо плавали. Отец тут же подплыл к ним и предложил:
- Посмотрим, кто быстрее окажется на том берегу, возле Верочки.
Приплыв, отец и ребят хорошо помыл мочалкой и душистым мылом. Волосы ребятам не пришлось сушить, потому что головы были бритые налысо, да и в отца голова была почти бритая.
Возвращаясь с речки, возле нашего дома увидели толпу соседей с детьми. Они кинулись обнимать моего папу. Все радовались и тут же обливались слезами, зная, что их мужья уже никогда не возвратятся домой. Со всеми соседскими ребятами отец здоровался за руку, как со взрослыми.
Зайдя в дом, отец принялся доставать из вещевого мешка мясные и рыбные консервы, хлеб, сгущенное молоко и печенье, которое он называл «галетами».
- Только дождемся маму, и сразу будем ужинать, праздновать мое возвращение.
Только это сказал, как тут же в комнату вбежала, запыхавшись, мама. Ей по дороге сообщили о возвращении мужа. Отец кинулся к ней, и она повисла на его руках. Бережно подняв маму на руки, усадил рядом с собой на скамью и приказал принести воды. Придя в себя, она только и могла сказать:
- Жив! Я знала, что жив!
Отец, прижав её к себе, пуская слезу, целовал её руки, лицо, голову, и мы вместе с ними плакали от радости. В первую очередь отец отрезал нам по два ломтя хлеба. На один ломоть положил мясной тушенки, а второй покрыл сгущенным молоком и еще дал нам по галете. До сих пор помню этот незабываемый аромат тушенки и сгущенного молока!
Потом пришли к нам соседи. Кто принёс вареную картошку, кто малосольные огурчики и свежие овощи, кто - сало, а баба Дядюнка- литру самогона. Отец вынес на улицу стол и скамейки, да и соседи вынесли два стола со стульями, и начался праздник по случаю возвращения отца, единственного мужчины, дошедшего до Берлина и оставшегося живым и здоровым.
С этого дня наш отец стал отцом для всех соседских ребят. Он воспитывал всех, как собственных детей. И даже наказывал так же, если они проказничали или курили. Их матери были только благодарны ему. В августе 1946 года у нас родился братик Толик. Мы жили в бедности, но очень дружно. У каждого из нас были свои обязанности по дому, но мы их неукоснительно выполняли. Конечно, нам завидовали все дети, отцы которых не пришли с войны, и всей душой тянулись к нашему отцу. В свободное время он с ними ходил на рыбалку, в лес по грибы и ягоды. Вместе с ребятами мастерил тачки с одним колесом для заготовки в лесу сосновых шишек на зиму, мастерил ходули и проводил соревнования по ним среди мальчишек. Зимой вместе с мальчишками в огороде лепили из снега ограждения и заливали водой внутреннее пространство. Получался каток.
Через всю жизнь пронесли соседские ребята свою любовь к нашему «батьке», как они его называли. А в моей памяти запомнился на всю жизнь этот жаркий августовский день – день возвращения отца с войны.
Вот всё это помню до сих пор.
-Вера Павловна, удивительно, я родилась позже, в 1951 г., но ощущение «родства» усиливается… Благодарю Вас за исчерпывающий ответ. Ну, а теперь пора в школу идти…
- Я проснулась от монотонного стука часов ходиков в глухой тишине комнаты. Мне стало страшно и неуютно. Я всегда боялась находиться в помещении одна. Отец на работе, братья, по всей видимости, уже ловят рыбу на пруду, а мама понесла двухлетнего братика в ясли. Обычно это была моя обязанность, но маме жалко было прерывать мой сладкий сон, и сегодня эту обязанность она взяла на себя.
Находиться в пустой квартире я не могла, и, надев платьице, босая, выскочила во двор. Выбежав за дом, я увидела подругу – соседку Нину, которая стояла возле калитки, нарядная и красивая, с пакетом под мышкой. На ней была темная юбочка и белая блузка, а на ногах темные тапочки и белые носочки.
Я спросила:
- Куда ты идешь, нарядная, в такую рань?
- Меня записали в 1 класс. Если хочешь, можешь провести меня до школы.
Я обрадовалась, ибо подольше хотела побыть возле такой нарядной любимой подружки.
Чтобы сократить путь, мы пошли по тропке между огородами. По сторонам стоял лес из сухих стеблей кукурузы и подсолнуха. Увидев низко наклонившуюся шляпку подсолнуха, где семечки созрели до такой степени, что начали сами выпадать, мы оторвали его от стебля, и, на ходу щелкая, пришли во двор школы, бывшей усадьбы купца Зотова. Его после Октябрьской революции, как врага народа, отправили с семьей в Сибирь, дом конфисковали и передали в собственность города. И с тех пор здесь была начальная школа.
Во дворе толпилось очень много детей. Все были первоклашки. Некоторые стояли с пакетами в сторонке, а мальчики, познакомившись, уже осваивали турник, находившийся посреди двора. И вот распахнулись двери школы, и на высокое крыльцо вышла женщина с небольшим колоколом в руке. Она стала раскачивать его, и во всей округе слышно было его удивительную звонкую мелодию. Я на всю жизнь запомнила незабываемый этот звон. Потом женщина произнесла:
- Ребята! Урок начинается. Заходите в помещение и занимайте в своих классах места за партами.
Все дети толпой ринулись на крыльцо. Мы с Ниной зашли в длинный коридор. С его левой стороны были большие окна, а с правой – четыре двери, на которых висели таблички от 1-А до 1-Г классов, а прямо по коридору размещалась канцелярия – учительская.
Нина спросила меня:
- А где мой 1-В класс? 
- Вторая дверь от учительской, - ответила я. 
Мы вместе зашли в класс и заняли последнюю парту. Парты были удобными с откидными крышками, и к ним были прикреплены скамейки со спинками. В классе раздавался стук крышек о парты, все дети шумели. Мальчики старались занять последние парты, а старшие сталкивали с них малышей. 
В 1 класс пришли дети от 7 до 11 лет, ибо во время войны школы не работали, а после – детей не было во что одеть, чтобы отправить в школу. В первую очередь нужно было восстанавливать разбитое в войну жилье. Вдруг открылась дверь, и в класс вошел дедушка. У него были седая голова и усы. В одной руке он держал конусообразную палочку, а в другой – журнал, тетради и книгу.
- Здравствуйте, первоклассники!
Дети растерялись и невпопад ответили на приветствие, сидя за партой.
- Я ваш учитель. Меня зовут Василий Львович. Сейчас я вам преподам азы поведения ученика в классе. Когда заходит в класс учитель или любой взрослый человек, вам нужно встать и дружно ответить на приветствие, и только после разрешения учителя можно сесть. Сейчас я выйду и, возвратившись, увижу, как вы усвоили это. Василий Львович вышел из класса. Мы все замерли, ожидая его возвращения. Когда он вошел, мы дружно встали и на его приветствие дружно ответили:
- Здрав-ствуй-те!
- Садитесь.
Раздался оглушительный стук крышек о парты. Василий Львович произнес:
- Если вы пришли в школу на занятия, значит, вы уже взрослые люди и должны понимать, что только в тишине можно усвоить учебный материал. Вы должны поднимать и закрывать крышки парт беззвучно. Сегодня я ставлю отметки вашему поведению: за приветствие учителя – пять, за шум – два.
Я с восхищением смотрела на учителя. Он напоминал мне деда Мазая с картины «Дед Мазай и зайцы», которая была дома. Урок продолжался. Учитель на классной доске написал буквы и цифры. Повернувшись к классу, спросил:
- Дети! Поднимите руку те, кто знает эти буквы и цифры. Дети притаились, посматривая друг на друга. Никто не поднял руки. Я, маленькая и худенькая, в ветхом платьице и босая, вышла из-за парты и прочла все, что было написано на доске. Василий Львович, ласково улыбнувшись, спросил:
- Как твоя фамилия и имя?
- Вера Рудькова, - ответила я.
Василий Львович раскрыл журнал, поискал в списке класса и удивленно спросил:
- Почему я не нашел тебя в списке? Ты, наверное, по ошибке зашла не в свой класс?
- А меня в школу не записывали. Мне только в октябре будет семь лет. Мама сказала, что эту зиму я посижу дома. Мне не в чем ходить. Они еле собрали одежду для трех старших братьев, которые учатся здесь.
- Откуда ты знаешь алфавит и цифры?
- Мой старший брат Валик учился в прошлом году в первом классе и домашние задания выполнял вместе со мной.
- Так ты можешь и слова составлять?
- Да. Я могу и примеры решать.
- Верочка! Скажи родителям, что я тебя записал в школу. Вот тебе от меня в подарок букварь, две тетрадки и карандаш с ручкой. Завтра приходи на занятия, только на ноги одень что-нибудь.
Домой я летела, как на крыльях. Мне очень понравилась школа, учитель, класс и большое количество детей. Мне даже не верилось, что я буду ходить в школу вместе со своей подружкой Ниной. Прибежав в родной двор с подарками от учителя, я увидела маму, которая сидела на крылечке и горько плакала. Увидев меня, она вскочила, бросилась ко мне, обняла и, плача, стала выговаривать:
- Доню! Где же ты была? Я уже опросила всех соседей, была на речке, обследовала все выгребные ямы! Что я могла подумать?
- Мама! Успокойся! У нас такая радость! Меня Василий Львович записал в школу.
- Во что же я тебя одену? Даже обувки у нас нет!
- Мама, ты не волнуйся. На Нину Теплякову ботинки уже малы и ей купили новые. Я попрошу ее маму подарить мне старые. И платьица на нее уже малы. Вот увидишь, она мне все подарит. Пойдем скорее к ним.
Нина Теплякова тоже была моей подружкой, но жила через два дома. Девочка была крупная, хотя моложе меня на год. Папа ее работал военкомом, мама воспитывала Нину и ее двух старших братьев. Жили они по тем временам хорошо. Всей семьей они три раза в день садились за стол кушать, когда в моей семье из семи человек ели один раз в день. Я, взяв маму за руку, повела к Тепляковым. Тетя Паня, мама Нины, очень радушно приняла нас. Даже напоила чаем с вареньем и кусочком хлеба. Потом она собрала все вещи, из которых выросла Нина, и, связав их в платок, протянула маме.
- Ой, Паня, мне же нечем вам заплатить, разве только отработаю в огороде и по дому, - сказала моя мама.
- Не волнуйся, Маруся! Жизнь длинная, сочтемся.
На второй день я шла в школу, как «новая копейка». Ботиночки, которые начистил ваксой отец, сверкали как новые. Платьице мама постирала и нагладила. Белый воротничок, который мама связала на продажу, украшал его. Василий Львович, видя, что я полностью уже усвоила программу первого класса, сказал:
- Вера! У меня к тебе большая просьба. Света Сикорская очень трудно усваивает на уроке учебный материал. Не смогла бы ты заниматься с ней во внешкольное время. Она живет на одной улице с тобой. Я тебя усажу с ней за одну парту, и внешкольное общение вас еще больше сдружит. (Чтобы я не потеряла интерес к занятиям, ибо я уже полностью усвоила материал, он принял это мудрое решение).
Я училась уже во втором классе. Стояла лютая зима. В помещении школы не было туалета. Он находился в конце школьного двора. Как-то во время урока мне очень захотелось в туалет. С разрешения учителя я вышла из класса, набросила на себя пальтишко и кинулась к выходу. Дверь была закрыта на ключ. У меня не было сил терпеть. Превозмогая страх и стыд, я присела на коврик в тамбуре. Слезы безысходности побежали из глаз… Возвратившись в класс, я боялась взглянуть кому-либо в глаза. Вскоре прозвенел звонок, и все покинули класс для проветривания, открыв форточку. Я стояла у стены возле учительской, как вдруг увидела Галину Ивановну – техничку, которая мчалась по коридору в сторону канцелярии с громким криком:
- Какая дрянь надула в тамбуре на коврик?
У меня подкосились ноги. Сердечко выскакивало в груди. Не было сил двинуться с места. Невольно  слышала происходящее в учительской. Голос технички:
- С какого класса выходил ученик на этом уроке?
И я услышала голос Василия Львовича:
- Милейшая, а что случилось?
- Кто-то надул в тамбуре. Коврик примерз, а вокруг сплошной каток! – ответила Галина Ивановна.
- Уважаемая! – продолжал учитель. – Позвольте спросить, а где вы были, что не видели этот проступок?
- На пару минут я выходила по своим делам.
- Да как вы могли оставить помещение с детьми без присмотра? В наше время, когда в прессе и по радио каждый день сообщают о происках врагов, вы оставили свой пост. Здесь можно было не только, как вы говорите, «надуть», но и взорвать помещение.
- Нет, не могли! Я входную дверь закрыла на замок!
- Вот теперь все ясно! Это вы сами совершили проступок. Если еще раз повторится такое, вы будете уволены. Я вам это обещаю!
Я видела, как покрасневшая техничка выскочила из кабинета и направилась в тамбур.
Я еле дошла до парты и упала на нее, горько заплакав. Мой любимый учитель знал, что это я виновата в случившемся. Прозвенел звонок. Вместе со всеми первоклассниками я встала приветствовать учителя, боясь взглянуть на него своими заплаканными глазами. Но учитель, как всегда, вел урок, не обращая на меня внимания. Ни взглядом, ни жестом он никогда не показал виду, что знает о случившемся. Уже пришла ранняя весна. Шел урок. На доске были написаны примеры для решения. Я не могла их разглядеть. В глазах летали какие-то бабочки, потом застучало в висках, и я положила голову на парту. Дальше ничего не помнила. Очнулась я за партой, когда была перемена. Учеников в классе не было. Возле моей парты сидел на стуле Василий Львович. Он вытирал моё лицо и лоб мокрым носовым платком. В другой руке его был стакан с водой. Увидев, что я пришла в сознание, спросил:
- Верочка, ты сегодня ела что-нибудь?
- Еще не ела, но мама на большой перемене принесет лепешку, – ответила я.
Учитель горько улыбнулся:
- Какую лепешку. Даже крапива еще не выросла, чтобы сварить похлебку. Ты посиди, а я тебе сейчас принесу кусочек хлеба.
- Не надо! Честное слово, мама принесет лепешку. Вчера папа принес в штанинах кальсон зерно с завода. Я видела, как он стал в корыто, развязал бечевки внизу на кальсонах, и оттуда высыпалось много зерна. Мама сказала, что теперь надолго нам хватит. Она немного зерна потолкла в ступке, замочила, а утром поставила тесто. Просто она не успела спечь до школы, - быстро выпалила я.
- Дорогая моя, наивная Верочка! Поклянись мне, что ты никогда, никому и нигде не скажешь об этом. Пусть это будет ваша семейная тайна. Иначе твоя семья останется без отца. В лучшем случае его отправят в тюрьму.
Я, испугавшись услышанного, смотрела в добрые глаза учителя, из которых сбегали в седые усы слезы.
В третьем классе 1 сентября 1950 года к нам в класс пришла новая учительница среднего возраста, хромая на одну ногу. Она сразу же представилась:
- Я Ганна Панасовна Полищук. Буду вашей учительницей. Василий Львович скоропостижно скончался. Почтим его память вставанием.
Все дети встали, а я, как приросла к парте. Это был шок. Я не могла поверить, что больше никогда не увижу добрую улыбку горячо и преданно любимого мною первого учителя.
Через всю жизнь я пронесу добрые воспоминания об этом удивительном, мудром, понимающем все и всех, добрейшей души, любимом Василие Львовиче.
Июльская ярмарка 1950 года стала событием, которого ждало все население района. С рассветом со всех сел и хуторов стали съезжаться селяне – кто на телегах, кто тащил тачки с сельхозпродуктами, кто шел пешком с мешками через плечо. Торговая площадь была огромной. К ней сходилось восемь улиц и переулков, по которым стекались на площадь продавцы и покупатели. Уже с шести утра торговля шла полным ходом. Торговали овощами, молочными и мясными продуктами, живностью и поделками. Покупатели не спешили отовариваться, долго торговались, отходили, снова возвращались, чтобы сбить цену. К восьми утра солнце было уже высоко, и жара давала о себе знать. В это время я со своим братом Валентином открывали свой «бизнес». Брат носил из Лободышиного колодца ведро с водой, которая была такой холодной, что сводило зубы, а я носила солдатскую кружку и мешочек для выручки. Кружку воды мы продавали за пять копеек, и от желающих попить не было отбоя. Мы имели право продавать свой «товар» только со стороны нашей улицы, ибо с других мест торговали конкуренты, и это правило неукоснительно соблюдалось. Как только в мешочке набиралось мелочи рубля на два, мы прекращали торговлю и бежали к тете Тосе за мороженым. Бумажный стаканчик мороженого весом сто граммов с плоской палочкой-ложечкой стоил один рубль. Есть это мороженое было величайшим наслаждением. Мы набирали на кончик палочки немного ароматного лакомства, чтобы растянуть удовольствие, стараясь в то же время следить за тем, чтобы оно не таяло и не становилось просто сладким молоком. Потом бежали туда, где продавалась живность. Для нас это было своеобразным зоопарком. Здесь мы могли погладить кролика, козленка, барашка и поиграть с ним. В гуле человеческих голосов слышалось ржание лошадей, мычание коров, визг поросят, гогот гусей, блеянье коз и крик петухов. Это была незабываемая симфония воскресной ярмарки. К двум часам дня площадь покидал последний торговец, и туда, как саранча, набегала детвора собирать «трофеи» – упавшие на землю разные фрукты и овощи. Фрукты тут же съедали, а овощи несли за пазухой домой. Сено и солому собирали те, у кого на подворьях была живность. Дворнику после набега детворы делать было уже нечего. После этого площадь превращалась в место забав местной ребятни. В этот день мы играли в прятки. Я побежала прятаться в густые высокие лопухи, что росли за городским туалетом. Прыгнув туда, я почувствовала, что проваливаюсь в какую-то жижу. Схватившись руками за стебли лопухов, попыталась вылезти, но не тут-то было, меня продолжало засасывать, и я в ужасе стала кричать и звать на помощь. Прибежали дети, но увидели только мои руки, судорожно вцепившиеся в толстые стебли. Меня дружно вытащили на траву и отшатнулись: я была по плечи покрыта содержимым выгребной ямы, от меня исходил очень неприятный запах, и дети в испуге разбежались. Поднявшись, я оглядела себя и, ужаснувшись, потеряла дар речи. Пришлось бежать домой глухими переулками и огородами, даже собаки разбегались от меня прочь. Вбежав с огорода во двор, я увидела маму, которая чистила на крылечке картошку. Я уже не плакала, а всхлипывала и не могла произнести ни слова. Увидев меня, мама выронила из рук нож и картошку, но, очевидно, все поняв, приказала мне не двигаться. Спокойно набрала из бочки дождевой воды, нагретой за день, и стала обливать меня этой теплой водой. Под струями теплой воды стали исчезать мои страх и отчаяние, а мама, обливая меня, приговаривала:
-Не каждому дано вот так искупаться. Это хорошая примета – значит, вырастешь красивой, будешь богатой и счастливой.
Сняв с меня платьице, усадила в корыто с розовой от марганца водой и стала мыть земляничным мылом. Она ни о чем не спрашивала, а все приговаривала, что я буду в жизни счастлива и богата.
«Спасибо товарищу И. В. Сталину за наше счастливое детство!» Этот плакат с портретом Сталина висел у входной двери школы, где я училась. Но мы всегда испытывали чувство голода, донашивали одежду до такой степени, что некуда было ставить заплатку, а обувь – до дыр, но мы были действительно счастливы. Если у кого-то в школе имелся кусочек сала с хлебом, то он на перемене обязательно делился с товарищем. Если один имел велосипед, то на нем катались все дети по очереди. Мы искренне радовались первому снегу, солнечному морозному дню, весенним ручьям, первым одуванчикам и первой зеленой травке. Мне казались самыми счастливыми те дети, у которых отцы вернулись с войны. И среди них была я, ибо видела, как дети, потерявшие отцов, тянулись всей душой в их дом и рады были общению с «батьком», как они называли моего отца. Даже его наказания и порицания принимали как должное.
Дом, в котором жила я, когда-то принадлежал барину, но при Советской власти его поделили на четыре квартиры, одну из которых выделили нашей семье, состоявшей из пяти человек. Это было еще до войны. Нам досталась самая большая комната – в сорок квадратных метров, большая часть зала с двумя огромными окнами, а меньшая – с одним окном – отошла соседке Петрушихе. В нашей квартире был большой камин, но отец заложил его кирпичом, и тепло в него поступало из печки, что находилась на кухне. От горящего угля, которым топилась печка, камин нагревался до такой степени, что до него нельзя было дотронуться. В этой квартире даже в сильную стужу всегда было жарко. И поэтому после войны зимними вечерами к нам сходились все соседи, чтобы погреться. Вдовам с детьми было интересно послушать рассказы моего отца - живого свидетеля сражений. А он любил и умел рассказывать. К Новому году мы с братьями готовилась заранее: собирали обертки от конфет и клеили из них цепочки, фонарики и другие елочные украшения. Отцу, имевшему пятеро детей, выделяли на заводе большую елку, которую он устанавливал посреди комнаты. Готовились к празднику основательно. У каждого был свой репертуар: я читала стихи, ибо память была отличная! Зимка, курчавая и смуглая, плясала цыганочку и исполняла акробатические этюды, так как была гибкая и подвижная. Валик – мой брат – выбивал чечетку. Нина Петрушина пела. Голосок у нее был нежный, чистый и красивый, как она сама – беленькая, розовощекая, с ямочками на щеках. Все ребята были в нее влюблены. Толя Алексейченко играл на баяне. У него были большие серые глаза с длинными ресницами. Я его любила с четвертого класса, но он не обращал на меня внимания – тощую и конопатую девчонку. Отец заранее покупал килограмм конфет «подушечек» и пряников, чтобы награждать выступающих. Это были самые ценные призы, так как тогда жили бедно и впроголодь. Сценой была табуретка у камина, а зрителями были матери и бабушки, да и просто соседи из близлежащих домов. Отец, как всегда, был Дедом-Морозом, и даже мы, его родные дети, узнавали его с трудом. Это был праздник души и именины сердца. После выступлений мама заливала в самовар чай из заваренных веток вишни и смородины. Его аромат был изумительным, а цвет – чуть ли не рубиновый. Все пили чай с «подушечками» и пряниками вприкуску. Это был пир на весь мир!
В маленьком провинциальном городке на Полесье в послевоенные годы большинство детей никаких конфет, кроме «подушечек», не пробовали, а тем более шоколада. И, естественно, желание отведать его было огромное. Однажды летом, когда мы с подружкой на лугу пасли гусей, к нам подошел соседский Витька Яжевский, встряхивая в руках коробкой из-под «Монпансье» и посасывая что-то за щекой. Он спросил, хотим ли мы шоколадное драже. Если да, то он поменяет каждое драже на пуговицу (на них играли во все азартные игры). Мы с готовностью согласились и, оставив на него гусей, побежали домой за пуговицами. После войны лишних пуговиц не было, а если учесть, что три старших мои брата играли в эти игры, то все, что можно было отрезать, - уже отрезали. Оставались кальсоны отца. Никого дома не было, Я вытащила из сундука кальсоны, отрезала все четыре пуговицы и отнесла Витьке. Он отсчитал четыре темных шарика. Зимка принесла только две пуговицы от маминого лифчика и получила две конфетки. Я сразу же отправила в рот все шоколадки, но, почувствовав горьковатый вкус, удивилась, на что Витька пояснил, что шоколад всегда горький, и тут же исчез. А Зимка, положив в рот одну конфетку, тут же ее выплюнула, закричав: «Это же козьи бобошки!». Но у меня во рту уже все растаяло, и я, как ни старалась, не смогла выплюнуть, так что «драже» попало в пищевод. С тех пор я не верила тем, кто угощал меня бесплатно сладким. Однажды, когда я играла возле дома в «классики», из центра города возвращались девушки, и одна из них - Лида Павленко, взяла из пакетика кусочек, похожий на глину, и стала угощать меня, уговаривая съесть его. Я расплакалась и выбросила этот кусочек в дорожную пыль, сказав, что «шоколадом» меня уже угощали. Лида удивилась, взяла снова кусочек содержимого пакетика и стала сама есть, приговаривая, что это очень вкусно и называется «халва». После этого я решилась попробовать. Впервые в жизни я получила истинное наслаждение! Я долго не могла забыть тот изумительный вкус: сладость с ароматом подсолнуха. Да что там говорить о сладостях, если мы не наедались тогда простого хлеба. Мама три раза в день давала мне и братьям по кусочку хлеба к еде, а оставшийся прятала в сундучок под ключ. Самым любимым лакомством был кусочек хлеба, политый подсолнечным маслом и посыпанный солью. Когда родителей дома не было, старшие братья спиливали гвоздик, на котором держался язычок от запора, и, не трогая замок, открывали сундучок, честно отрезали всем по кусочку хлеба и смазывали подсолнечным маслом. Затем снова вставляли на место гвоздик, и сундучок был «закрыт». Мама была в недоумении: куда девался хлеб, ведь ключ она носила при себе? Когда она сказала об этом отцу, тот сразу нашел лазейку. После его «профилактики» ремнем (причем порол всех сразу), больше сундучок не запирали, но и хлеб без спроса никто никогда не трогал. Как-то в новогодние каникулы подружка из соседней квартиры – Нина попала в больницу с воспалением среднего уха. Я прибежала ее проведать и увидела, как больным раздавали обед: борщ, картошку с котлеткой и компот с белым хлебом. Я стояла у стеклянной двери вестибюля и смотрела на все это голодными глазами... Впервые в жизни я испытывала чувство зависти к больным. Нина увидела  меня и тут же запрятала котлетку с хлебом в карман, а потом, после обеда, вынесла ее мне.  Мы сидели в вестибюле на подоконнике и ели этот хлеб с котлеткой вдвоем, пощипывая по маленьким крохам. Мне так хотелось заболеть, чтобы хоть немного покушать вкусненького в больнице! И когда я возвращалась домой, то принялась есть снег и натирать им щеки. Во дворе сбросила валенки и стала бегать по снегу босиком. Придя домой, сказала маме, что заболела, и попросила, чтобы она отвела меня в больницу. Ноги, руки и щеки у меня горели, как огонь, и мама уложила меня в постель, поставила градусник. Но температуры не было... Для профилактики мама растерла меня козьим жиром и напоила чаем, настоянным на ветках смородины и малины. Я разрыдалась: рушился весь мой план! Напрасно я бегала босой по снегу и глотала его холодные комочки... Когда я в этом призналась, отец «подлечил» меня еще и ремешком.
Самое удивительное, что хотя мы жила в крайней бедности, питались скудно, но никогда я не болела. Моя мечта детства – полежать в больнице так и не осуществилась!
Моей маме кто-то подарил маленького козлёнка. Он был беленький, с шёлковой шёрсткой, огромными чёрными глазками навыкате и двумя бугорками на головке – будущими рожками. Козлёночек был весёлый, игривый и, можно сказать, умненький. Он никогда не прыгал, когда я спала. Стоило мне проснуться, как тут же он выбрыкивал задними ножками и старался головкой боднуть меня. Я назвала козлёнка Яшей. На улице стоял март. Таял снег, и журчали ручьи, но было зябко и сыро. Яша жил в одной большой комнате со всей моей семьёй из семи человек: папа, мама, четыре моих  брата и я. Но Яша уделял внимание только мне. Спал он на старом тулупе под кроватью моих родителей. Мама на тёрке тёрла сердцевину качана капусты и давала мне, и я с ладошки кормила козлёнка. Он так нежно брал еду с ладошки, что мне было щекотно и приятно. Тогда Лерочка ? ходила в третий класс. Козлёночек всегда встречал меня из школы на пороге кухни. Как он мог, такой маленький, узнавать мои шаги? Из-за двери я слышала его топот по деревянному полу. Это было, словно барабанная дробь. От радости встречи он подпрыгивал, старался легонько боднуть меня, таким образом, показывая своё внимание ко мне. Вечерами мама зажигала керосиновую лампу, ставила на стул возле бывшего камина и мы с ней  усаживались на табуретки, которые смастерил своими руками отец. Радио в доме не было, и я читала безграмотной маме, которая в это время вязала кружева на продажу, книги, что случайно сохранились из библиотеки дедушки – местного нотариуса при царствовании Николая II. Деда в 1921 году убили.
Я вслух читала маме книги: «Война и мир», «Анна Каренина», «Хижина дяди Тома». Эти книги были так «зачитаны», что уголки твёрдого переплёта обломались, а страницы еле держались в переплёте. Когда читала «Хижину дяди Тома», мы с мамой плакали навзрыд. Нам жалко было главного героя – негра, переживали за его судьбу. Козлёночек Яша лежал рядом на полу и, как бы понимая, о чём я читала, с вниманием смотрел на меня своими огромными глазами.
В апреле на улице установилась тёплая погода. Уже во дворе выросла нежная, зелёная сочная травка. Мы с Яшей выходили во двор погулять. Играли с ним в прятки. Я пряталась за угол дома или в яму с лестницей, ведущую в подвал. Козлёночек подпрыгивая, искал меня, а когда находил, пытался меня боднуть. Когда я качалась на верёвочной качели, которую отец подвешивал на большую ветку дерева, что чудом уцелело во дворе при бомбёжке в войну, Яша пощипывал молодую зелёную травку. Была суббота перед Святым Воскресением Иисуса Христа. Я пришла из школы и с порога учуяла приятный запах жареного мяса. Наша семья только на Пасху ела мясо. Мама домывала пол в кухне, сказав мне:
– Доню, снимай обувку, мой руки и проходи в комнату. Я тебя сейчас накормлю.
Я вошла в комнату и увидела, что всё вокруг сверкало чистотой. Рушники, накрахмаленные и выглаженные, обрамляли рамки с фотографиями. В святом углу, где иконы, тюлевая занавеска была новая, которую ещё украшали искусственные цветы. Тканые дорожки покрывали свежевымытый пол. Кровати покрыты вязаными мамиными руками покрывалами. На белой скатёрке стола стояла тарелка с куличом, вокруг которого лежали крашеные яйца. Мир и благодать царили в помещении. Но я чувствовала какую-то тревогу. Я вдруг вспомнила, что Яша меня не встретил. Я принялась искать его, но козлёночка нигде не было. Выбежала за мамой во двор, которая выливала воду после мытья полов, но Яши и там не было. Возвратившись на кухню, я вдруг увидела за плитой на верёвке белую шкурку. У меня застучало в висках и я потеряла сознание. Возвратившись в квартиру, мама увидела меня, лежащую на полу. Мама схватила меня на руки, уложила на диван и привела в чувство. Я смотрела на маму широко раскрытыми глазами, а потом забилась в истерике:
- Зачем? Зачем вы его убили?
От запаха жареного мяса меня рвало. Мама, видя мои мучения, успокаивала:
– Доченька, нам ещё подарит козлёнка Рудавская! Успокойся!
– Зачем? Чтобы снова убить?
Я никак не могла успокоиться. Мама заварила ветки смородины с небольшим количеством маковок и напоила меня. Я уснула, долго и крепко спала. Родители, уходя в церковь святить пасху, приказали старшим братьям присматривать за мной и не будить меня, не оставлять одну в квартире. Братья, чтобы я не так чувствовала боль утраты своего друга Яши, принесли от Тепляковых маленького котёнка и положили возле меня. Я проснулась, когда вся семья разговлялась свяченой едой. Рядом со мной лежал маленький, мягкий, серый комочек. Почувствовав, что я проснулась, комочек зашевелился, и когда потянулся и стал на ножки, я узнала в нём котёнка. Ушки у него были остренькие, и я сразу же его назвала Зайчиком. Обняв его, я снова закрыла глазки. Увидев, что я проснулась, мама умыла меня свяченой водой и усадила за стол. Я съела только кусочек пасхи и яичко. С тех пор я никогда не ела козьего мяса и не переносила его запах.
В послевоенные годы в каждой семье было не меньше троих детей. Один-два ребенка было у тех, которые поженились перед войной. И, естественно, в школе не хватало мест для классов, школе приходилось работать в две смены. С пятого класса по девятый я занималась во вторую смену. В тот год зима была сырая и ветреная. В конце декабря снега не было, и под ногами лежала грязь. Небо покрывалось тучами с самого утра, и, когда возвращались из школы (а это было около двадцати часов), темень была непроглядная, так как улицы не освещались. В тот день школьная библиотека пополнилась новыми книгами. Я помогала переносить их с телеги и, увидев красивую, в твердом переплете книгу Аркадия Гайдара «Тимур и его команда», упросила Марию Ивановну выдать её мне. Библиотекарь тут же ее зарегистрировала, поставила штамп и, записав на меня, вручила мне. С какой радостью я прижимала к себе книгу! От нее еще исходил запах типографской краски. Все уроки я продержала ее на коленях, рассматривала иллюстрации и пыталась читать. По окончании уроков силилась втиснуть ее в брезентовую сумку, в которой носила школьные тетради и книги, но книга была большая, как классный журнал, и туда не входила. Пришлось прижать ее к себе и нести в руках. На моей улице из моего класса жило девять детей, потому в потемках было не страшно идти домой. Но, не доходя до моего дома шагов сто, кто-то ударил меня, выхватил книжку и убежал, а следом за ним побежали и остальные. Я остолбенела. Никогда еще мне не приходилось переживать такую страшную душевную травму. Я заплакала и, тяжело переставляя ноги, пошла домой. Я целую ночь не спала. Меня успокаивала только надежда на то, что ребята почитают книгу и возвратят ей. На второй день в школе я узнала, что вырвал у меня из рук книгу Иван Продан, но он ее не взял, и книга осталась на дороге. Что мне оставалось делать? Возвратить книгу в библиотеку я должна была через неделю. Все эти дни я мучилась, не зная, где ее взять. Когда истекла неделя, я пришла в библиотеку и призналась во всем, предложив принести две книги взамен утерянной, но Мария Ивановна не согласилась. Она вошла в моё положение и сказала:
- Вера, ты возвратишь в библиотеку стоимость книги – 13 рублей и штрафовать тебя не буду. Но если за два дня не уплатишь деньги, я напишу письмо на завод, где работает твой отец и у него удержат из зарплаты и штраф, и стоимость книги. Я очень боялась отца. В семье было пятеро детей, а он зарабатывал в месяц 300 рублей. Мама временами батрачила у людей за 10 рублей в день. Что мне оставалось делать? Снова я не могла уснуть, и мама, видя, что со мной что-то не так, все спрашивала:
-Доню, не заболела ли ты?
Пришлось придумать, что много уроков сейчас задают, и поэтому болит голова. За ночь я нашла выход. Насыпала в мешочек 13 стаканов зерна, которое мама хранила на «черный день», пошла на рынок, чтобы продать по одному рублю за стакан. Рядом со мной торговала Шура Швыдченко. Она была старше меня на четыре года, но с первого класса по четвертый училась со мной в одном классе, так как во время войны у нее не было возможности учиться. Закончив начальную школу, она стала торговать, чем придется. Так она зарабатывала на жизнь. Я видела, как она бойко торговала лавровым листом и дрожжами, а моим товаром никто даже не интересовался.
И вдруг я увидела, как из Шуриного кармана выглядывает красная десятирублевая купюра. Пока Шура предлагала свой товар, я как-то механически выхватила эту купюру, спрятала в зерно, тут же завязала мешочек и убежала домой. О последствии я тогда не думала. Теперь нужно было достать еще три рубля. Дома, открыв сундук, в боковом ящичке я увидела три рубля, которые оставались на хлеб. Забрав эти деньги, я собрала тетради и школьные книги, побежала в школу, где отдала деньги в библиотеку. Мария Ивановна попросила меня:
-Ты никому не говори о том, что я не взяла с тебя  штраф, а я куплю на эти деньги такую же книжку, и никто никогда не узнает про этот случай. После этого я должна была успокоиться, но сердце моё ныло, предчувствуя беду. Придя домой, я осознала весь ужас своего поступка. В комнате стоял открытый пустой сундук, а все его содержимое валялось на полу. Все четыре брата стояли в святом углу на коленях, а раскрасневшийся отец хлестал их ремнем, спрашивая о трех рублях. Увидев меня, он поставил меня рядом с братьями на колени и замахнулся ремнем, но мама схватила его за руку, закричав:
-Павлуша! Одумайся, девочка не могла взять деньги! Бей лучше меня!
Отец ударил ее, потребовав, чтобы она не мешала ему узнать истину. Он кричал на нас:
- Сознайтесь в содеянном – иначе все до утра будете стоять в углу.
И тут Колька – справедливый, но жестокий брат, глядя на старшего брата Шурика, сказал:
-Признайся, гнида! Иначе... сук я уже приметил, а веревку найду!
Я рыдала не от болезненных ударов ремня, а от чувства вины и страха быть повешенной. Родители легли спать, а мы стояли в углу и слышали, как всхлипывала мама, и стонал, рыдая, отец. Через два часа отец приказал всем ложиться спать. Из-за меня напрасно были наказаны братья. Я это сознавала, но страх получить взбучку еще и от братьев удерживал меня от признания. Я дала клятву себе, что возвращу все деньги: и в дом, и Шуре Швыдченко. С каким, нетерпением я ждала зимние каникулы! Начинались святки, На Рождество с самого утра я отправилась колядовать по всем улицам и переулкам. Бродила по слякоти целый день и наколядовала-таки заветных три рубля! Тут же поменяла их на одну купюру и положила на дно сундука, прикрыв вещами. Весной, перед Пасхой, когда мама белила комнату и просушивала вещи из сундука, она вытряхнула три купюры по три рубля. Собрала она всех нас и сказала:
-Я не хочу знать, кто взял эти злосчастные деньги, но я вижу не только раскаяние, но и вашу любовь и взаимовыручку. Не алчность двигала грешником, а, видать, безвыходное положение. Поэтому отцу скажем об этих трех рублях, что они затерялись в вещах, и что кражи не было. Пусть меня Господь простит за эту ложь!». Я до сих пор не знаю, кто подбросил две другие купюры, но думаю, что Колька и Шурик. Так я и не смогла признаться в своем грехе, а теперь уже нет в живых ни родителей, ни братьев. Эта боль моей вины до сих пор гнетет мою душу. Шура Швыдченко догадалась, что я украла у нее десятку. Как-то она при встрече обозвала меня  «воровкой». Я не оправдывалась, а заплакала и все ей рассказала, пообещав вернуть ей эти десять рублей при первой возможности. Шура не настаивала на возврате денег, а сказала, что прощает меня, что я уже сама себя наказала. Но все-таки, получив первую стипендию, я приехала в городок, разыскала Шуру, принесла ей десять рублей и коробку конфет. Деньги Шура не взяла, а с конфетами мы пили чай. Вспоминая тот ужасный случай, мы долго говорили про нашу нелегкую жизнь и обливались слезами.

 - Верочка Павловна! Не сразу, но вдруг я вспомнила, что мама меня иногда называла «доня», не «доню», как у Вас. Но откуда это? На Дальнем востоке, в Амурской области? Остается только строить догадки…
Очень-очень открыто, пронзительно, говорите о том, о чем, как правило, умалчивают… Я едва сдерживала слезы, прочитав про «десятку» и «три рубля»…
А теперь расскажите, пожалуйста, о периоде взросления – самые памятные моменты…

- Стояли теплые дни конца апреля. Явно чувствовалось приближение лета. Весна в том году наступила так быстро, что никто не заметил, как сошел снег, как буйно зацвели кустарники. Уже весь городок был покрыт шатром цветущих вишен, а все лужайки и пригорки покрылись зеленой травкой, усеянной желтыми одуванчиками. Свежевыбеленные хатки и свежевыкрашенные заборы усиливали ощущение приближения праздника. В том году праздник Святой Пасхи совпал с празднованием 1-го Мая. Я возвращалась из школы в приподнятом настроении. Заканчивала девятый класс, и сегодня в дневнике имела три пятерки, что было очень редким явлением. С радостью вдыхала аромат цветущих деревьев, наслаждаясь теплыми, почти летними днями, как всегда о чём-то мечтая. Я спустилась по тропке к реке, чтобы сократить расстояние до дома. Вдруг услышала, что кто-то пытается меня обогнать. Уступив тропку и оглянувшись, встретилась с глазами красивого юноши. Его взор, как молнией, пронзил меня. Сердечко встрепенулось, какая-то дрожь пробежала по телу, коленки ослабли и ноги стали ватными. Заколдованно смотрела вслед юноше, который уходил, помахивая правой рукой, а левую, опустив в карман. Не давая себе отчета, устремилась за ним. Мы зашли в чайную. Стоя возле буфетной стойки, я зачарованно смотрела на юношу, который покупал сигареты. Такого парня еще не встречала в своем городке. Одет он был красиво и опрятно: серые брюки, белая рубашка и до блеска начищенные туфли. Парень ушел, а я продолжала стоять. Не могла объяснить странное свое состояние. Никто не мог мне подсказать, что я впервые полюбила с первого взгляда. С этой минуты вся моя жизнь была заполнена мечтами о незнакомце. Придя домой, я посмотрела в зеркало и ужаснулась. На меня смотрела тощая, долговязая девчонка, длинная шея которой заканчивалась небольшой головкой с прилизанными светлыми волосами, заплетенными в две косички. Все лицо было усыпано безобразными коричневыми веснушками, и из-за них нельзя было разглядеть римского носика, правильного овала лица. Только сияющие серо-голубые глаза, обрамленные длинными ресницами, напоминали о принадлежности к женскому полу. Плоская грудь и худые руки говорили о том, что передо мной еще подросток. Осмотрев себя, я расстроилась, понимая, что шансов на взаимные чувства у меня нет. Все мои одноклассницы и подружки уже оформились и даже носили лифчики, имели поклонников. Они напоминали молоденьких грациозных лебедей, а я видела в зеркале гадкого утенка. От отчаяния, упав на кровать, разрыдалась. Мысли о том парне не покидали меня. Только месяца через три узнала, что зовут его Вадим. Отец его – отставной офицер-пограничник, который приехал с семьей на заслуженный отдых на родину своей жены. У Вадима была еще сестра и мать-учительница. Еще я узнала, что в седьмом классе Вадим с друзьями нашел какой-то предмет, стали его развинчивать, и произошел взрыв. Один мальчик погиб. Вадиму оторвало левую руку, а на правой руке осталось только два пальца. Сейчас он готовился поступать в институт, и поэтому его нигде не было видно. Иногда с двоюродным братом он приходил к танцевальной площадке, но не танцевал, видимо, стеснялся своей инвалидности. Я, узнав, где он живет, занимала у соседей велосипед и ездила мимо его дома, чтобы хоть издали увидеть его. Я даже завела дневник, где описывала все мимолетные встречи с ним. По-прежнему у меня подкашивались ноги при встрече с ним. Время шло. Вадим поступил в областном центре в институт, на физмат. С каким нетерпением ожидала каждого его приезда. В любые метели я ожидала его на автобусной станции во время зимних каникул. Он даже не знал о моём существовании, но я решила твердо, что после окончания десятилетки буду поступать в областную кооперативную школу на кулинарное отделение, ибо жили мы очень бедно, и родители не смогли бы материально помогать. Я знала, что за отличную учебу там дают высокую стипендию, даже больше, чем платили моему отцу-кочегару. Так и случилось. Поступив в учебное заведение, училась отлично и получала высокую стипендию. Накануне моего отъезда в область, друзья познакомили меня и мою подружку с Вадимом. Тот, провожая нас домой, долго беседовал, расспрашивая меня о моих дальнейших планах. Узнав, что я поступила учиться в областной центр, обрадовался и сказал, что сам познакомит меня с этим городом, и принялся рассказывать о его достопримечательностях. Придя домой, я не могла уснуть, все вспоминала его прикосновение к моей руке, нашу теплую беседу и мечтала о дальнейших возможных встречах. Все свои мечты и ощущения тут же описала в дневнике. На второй день узнала, что после меня он провожал домой мою подружку, которую пригласил в кино. Сердце моё оборвалось. Поняла, что Вадима я не заинтересовала как девушка и рассчитывать на взаимные чувства не приходится. Но даже после этого сообщения я продолжала любить Вадима.
Как-то уже в области, увидев издали Вадима, который направлялся к кассам кинотеатра, я тут же бросилась туда и заняла за ним очередь за билетами. Услышав знакомый голос, он обернулся и, узнав меня, обрадовался и пригласил в кино, сказав, что билеты он купит сам. Я летела как на крыльях на квартиру, где с девушками снимала угол. Захлебываясь, рассказала о вечернем походе в кино с любимым человеком. Девчонки обрадовались за меня и принялись собирать меня на свидание. Нарядили, как новогоднюю елку: Нина дала красную вязаную кофточку, Лида – белую блузку и розовый шарфик, Надя - белые носки и белые тапочки, а черный сарафан у меня был свой. Все вмиг насобирали мелочью 4 руб.50 коп, чтобы вернуть Вадиму за билет. Они научили меня, что девушка должна опаздывать на свидания, и поэтому мы заранее пришли в скверик, наблюдали из-за куста за юношей, и только когда он остался один возле кинотеатра, выпустили меня из засады. При встрече я попыталась положить Вадиму в руку деньги за билет, но на руке у него было только два пальца, и деньги рассыпались по асфальту. Нас охватили чувство неловкости и внутренний стыд. Кинотеатр был высокого класса. В фойе играл духовой оркестр, и зрители танцевали перед началом кинопоказа, а в другом крыле здания была выставка картин. Вадим, не умея танцевать, повел меня на эту выставку. У меня сильно трепетало сердце. Я еще никогда не была в таком красивом кинотеатре, да к тому еще с любимым человеком. Не увидев ступеньку внизу, не удержалась и… растянулась на полу. Юноша одной рукой пытался помочь мне подняться. От стыда чуть не умерла. Мы первыми зашли в зрительный зал, сидели молча, каждый переживая по-своему случившееся. От стыда ничего не видела и не слышала. Сердцем чувствовала, что это была последняя встреча с любимым человеком. Мне хотелось провалиться сквозь землю, чтоб не помнить этот унизительный случай. Проводив меня домой, он больше не назначил встречи, и в этом городе я больше его не встречала. Желание увидеть его было огромное. Зимними воскресными днями прогуливалась улицей, где он снимал угол, надеясь хоть издали посмотреть на него, но замерзала и возвращалась домой. Перед окончанием учебы я уехала на производственную практику в маленький, тихий, красивый городок на реке Десна. И там превратилась из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Этому способствовали хорошее питание и приятные эмоции. Подружки научили меня, как избавиться от безобразных веснушек с помощью крема «Метаморфоза». Длинные белокурые волосы я завивала на бигуди, и вечерами на танцах становилась объектом внимания всех парней. Свой первый поцелуй познала с парнем, который только что вернулся из армии. Поцелуй оставил неприятное ощущение. Я чуть не задохнулась. Парень укорял за то, что не умею целоваться, и все время, пока была на практике, учил меня этому. Природа щедро одарила меня ожиданием любви. Мне очень хотелось испытать взаимность чувств, подобные тем, что питала к Вадиму. Но моё сердечко уже не трепетало, как прежде.

- В то время Вы уже писали стихи или нет? Вели только дневник? Любовь заполнила все время и пространство, но что еще особенного, запоминающегося было в то время учебы? Педагоги? Чему, в основном учили?

-В школьные годы я стихи не писала, но очень  любила их читать и учить наизусть. Никогда не было и в мыслях, что когда-нибудь смогу сама в стихах отражать свои чувства. В основном я любила стихи А. Пушкина, М. Лермонтова, Т. Шевченко. В старших классах познакомилась с творчеством Асадова и Васильева, который написал поэму «Баллада о шести героях». Это произведение я даже выучила наизусть и читала на школьных вечерах, посвященных дням Победы и Советской Армии. В то время стихи Асадова мы, девчонки, переписывали от руки из личных альбомов подружек, учили наизусть и читали друг другу. Я до сих пор их помню.
В средней школе я училась посредственно. Из всех школьных предметов нравились: «Русский язык и литература», «География» и «История». Русский язык преподавала молоденькая учительница Муза Ивановна. Она была женой офицера и, когда её мужа прислали служить в наш районный военкомат, Муза Ивановна стала нашей классной руководительницей. Мы все её полюбили за её доброту, красоту и потрясающие наряды. На уроки она приходила, словно на праздник. Нарядное платье, красивая прическа, обворожительная улыбка - все это нас подкупало и мы, раскрыв рот, впитывали в себя всё, о чем она говорила. Помимо школьной программы, Муза Ивановна приводила жизненные примеры о дружбе мальчика с девочкой, иногда проводила занятия на природе, за что мы очень её обожали.
Особенно мне запомнился один момент, когда наш класс послали на колхозное поле собирать помидоры. Это была середина пятидесятых годов прошлого века. Я не знаю, как было в других семьях, но наша семья из семи человек вволю не наедалась даже хлеба.
Во время обеденного перерыва большинство из детей достали свои съестные запасы, что взяли из дома, и с аппетитом ели с помидорами. Я же сидела в сторонке и ела одни помидоры. Увидев это, Муза Ивановна подсела ко мне и, улыбнувшись, попросила:
- Верочка, помоги мне. Я уже съела один бутерброд, а второй не могу осилить. Боюсь, что он у меня помнется и испортится. Прошу тебя его съесть.
Я жадными голодными глазами смотрела на этот кусок булки с маслом и не было сил отказаться. Отдав мне бутерброд, Муза Ивановна отправилась к извозчику, который загружал ящики с помидорами на телегу. Я же, глотая слёзы  стыда, благодарности  и безысходности, ела бутерброд с помидорами, понимая, что Муза Ивановна, боясь меня обидеть, попросила моей помощи.
В 2008 году я приехала в свою школу на встречу одноклассников в связи с пятидесятилетием окончания десятилетки. К нашей радости на встречу пришли три учительницы. Среди них была и Муза Ивановна. Такая же красивая, нарядная, с такой же обворожительной улыбкой. Она всех нас узнала и вспомнила даже наши школьные проделки. Но время безжалостно. Вот уже пять лет, как она ушла в мир иной, но в моих воспоминаниях живет она красивая, нарядная с обворожительной улыбкой.
- И когда все же Вы начали писать стихи? Начало Вашей трудовой деятельности? Кто стал Вашим избранником?

- В молодые годы стихи не сочиняла.
Окончив в 1959 году кулинарное училище, по направлению работала в Батурине. Проработав там полгода, пришлось по семейным обстоятельствам переехать в Киев к дяде, помогать по дому ввиду болезни его жены. Устроилась поваром в ресторан по временной прописке, но когда тётя выздоровела, возвратилась к родителям в Ичню.
 Пришлось устраиваться на любую работу в родном городке. Имея основную специальность – повар, устроиться по профессии не было возможности, потому что городок маленький и все вакантные должности были заняты.

По соседству с нами жила вдова тётя Дуся – секретарь районного суда. Её единственный сын Станислав в то время уже заканчивал МГУ, факультет геологии.  Вот она и приняла активное участие в поиске работы для меня, словно для родной дочери.

Как-то вечером, зайдя к нам, она сообщила мне:

- Верочка! В страхинспекцию требуется секретарь-машинистка. Я уже поговорила с Вакуленко-заведующим  инспекции и он согласился тебя взять на эту должность.

- Тётя Дуся! Извините, но я печатную машинку и в глаза не видела, не то что печатать на ней – ответила я.

- Милая! Не волнуйся, пока ты будешь оформляться, я тебя научу. Сейчас принесём из нарсуда портативную машинку и тут же приступим к обучению.

Сказано-сделано. В этот же вечер она ознакомила ( методом втыка) с  основными движениями рук, с передвижением каретки, с верхним и нижним регистром, как заправлять копировальную ленту, как вставлять листы для печатанья.

До поздней ночи пыталась печатать. Каждую буковку подолгу искала глазами, а потом с силой нажимала на неё. За вечер с трудом напечатала одно предложение.

- Тётя Дуся! Бросьте эту затею! Заведующий сразу же поймёт, что я не машинистка.

- Успокойся! Ты только впервые села за машинку. А завтра будешь печатать ещё лучше. Просто не подавай виду, что не умеешь печатать. Скажи, что закончила курсы машинисток ,а работать не пришлось. Держи себя уверенно и смотри ему прямо в глаза. Принарядись, соответственно приведи в порядок свою красивую головку и, немного застенчиво,  мило улыбайся. Он не устоит и захочет, чтобы в приёмной сидела такая секретарь-машинистка.
 
На второй день в 10 утра я уже была в кабинете Вакуленка. Это был маленький, симпатичный и аккуратный  мужчина лет под пятьдесят. Оказывается, я училась вместе с его сынами-близнецами в начальных классах, а потом была переведена в другую школу, ближе к моему дому. Я тут же выпалила:

- А я вас хорошо знаю! Мы учились с вашими мальчиками в одном классе. Как они сейчас и где?

- Уже заканчивают университет в Киеве. Будут юристами. А я тебя тоже вспомнил. Ты была худенькая, маленькая и вся в веснушках. У тебя много братьев и замечательные родители.

Мило улыбнувшись, пригласил  присесть за стол и принялся просматривать мои документы.

-О, да ты вскоре без проблем можешь выйти замуж. С тебя получится замечательная хозяйка. Ведь ты имеешь такую основную профессию жены и матери, как повар.

- Но пока я найду жениха, мне нужно где-то работать , чтоб на что-то жить.

- Не беда! Я тебя беру на работу прямо сейчас. В инспекции накопилось очень много работы. Только скажи на какой машинке ты училась на курсах.

Я вспомнила, что машинка в кабинете тёти Дуси имела надпись «Украина». Я и ответила:
-На «Украине».
-Замечательно! У нас тоже «Украина». Только она сейчас в бухгалтерии. Пойдём я тебя представлю.
Ни жива, ни мертва шла за заведующим в бухгалтерию.
Зайдя в кабинет, увидела Нелю Панченко – знакомую по танцам. Она в своё время училась с моим старшим братом в одном классе. Она и занимала должность главного бухгалтера.

-Неля Григорьевна! Знакомьтесь ,–это Вера Павловна – новая секретарь-машинистка. Я иду в райисполком на совещание, а вы загрузите её работой. Пусть срочно напечатает сводку для области.

Он ушёл, а мы с Нелей продолжали смотреть друг на друга, а потом улыбнувшись, обнялись.
Я ей тут же сообщила, что печатать не умею, но обязательно за короткое время научусь. Она вошла в моё положение и ответила:

-Хорошо, что ты честно призналась. Я сейчас дам тебе работу счетовода. Будешь выбирать  несчастные случаи в падеже совхозного скота за прошлый месяц. На перерыв не пойдём. За это время я за тебя напечатаю сводку в область. Заведующий  не часто заходит в бухгалтерию, и думаю, что о твоём «мастерстве»  печатанья не узнает.

Вот так, за неделю, приобрела я новую профессию, которая мне пригодилась и в пенсионном возрасте для работы на компьютере.

Ещё: только через два года нашего сотрудничества, когда я вышла замуж и уезжала к мужу в Эстонию, Вакуленко, прощаясь, сказал :

- Верочка! А я ведь сразу догадался, что ты и в глаза не видела печатную машинку. Как ты помнишь, я даже не спросил показать свидетельство по окончанию курсов машинисток. Но твоё обаяние и то, как ты искренне врала, глядя прямо в глаза , меня покорили. И я в тебе не ошибся. Очень жаль терять такую сотрудницу. Но знай, если вдруг не заладится в семейной жизни – приезжай не задумываясь. Работой тебя обеспечим. А сейчас – хай тобі щастить!
Работая машинисткой, поступила в Одесский финансово-кредитный техникум на заочное отделение. На последнем курсе вышла замуж за офицера СА и уехала на постоянное место жительства в г. Пярну, Эстония. Там родила сына Григория, работала кассиром в Госбанке, зам. глав. врача по АХЧ г. Пярну.
В то время у меня даже не было мысли сочинять стихи. Семейная жизнь не удалась. Муж постоянно вел разгульную жизнь. Пил, а возвращаясь домой устраивал драки. Один раз даже разбил мне голову табуреткой.
Ни благоустроенная квартира, ни машина, ни мебель, которую мы с мужем наживали восемь лет, ничто меня не удерживало. Я знала, что родственники уже мне не помогут. И после очередной драки, взяв ребенка и 200 руб. денег, отправилась на вокзал. Но поезд на Москву отправлялся только через три дня. Взяв билет, я решила это время пожить у своей сотрудницы Галины Дмитриевны. Вдруг возле меня остановилась «Волга», за рулем которой сидел Вальтер – начальник «Сельхозтехники», а рядом сидел его друг. Это был сорокалетний мужчина, эстонец, не женат, хорошо владевший русским языком. Я давно ему нравилась. Он знал, что я в разводе, и неоднократно предлагал мне переехать в его собственный дом. Но он не волновал ни мою душу, ни тело. Я поклялась никогда не вступать в интимную связь без взаимного влечения. Теперь он предложил отвезти , куда мне было нужно. На улице было холодно, сыро. Транспорт плохо ходил, сын замерз, и мы сели в машину. По пути я сообщила Вальтеру о своем отъезде через три дня. Услышав это, Вальтер начал умолять меня согласиться на поездку к его родителям на остров Кихну, чтобы посмотреть жизнь и быт островитян – коренных эстонцев, ведь я фактически не знаю о них ничего. И если я сжигаю  мосты и уезжаю навсегда, то пусть останется в памяти это путешествие по льду в мир его детства.
Оставив чемодан у Галины Дмитриевны, и пригласив ее в поездку с собой, сразу же и отправились в это путешествие. По пути заехали на телеграф, и друг отправил телеграмму жене, что уезжает в командировку. Меня поразила ответственность и уважение друга Вальтера к своей семье. Мой же Анатолий по целым неделям отсутствовал и даже не извинялся.

***
Вечерело. Оказалось, что надо было брать лоцмана на первом острове, чтобы по морскому льду ехать на о.Кихну. Сидя в машине, я испытывала страх. Вокруг расстилалась ледяная пустыня. Машину на гладком люду закручивало так, что нельзя было понять, в каком направлении двигаться. Я уже за себя не боялась, а тревожилась за судьбу сына. Но изменить уже ничего не могла, и  надеялась лишь на волю Бога. Лоцман ехал на мотоцикле впереди автомобиля метров за тридцать. Я удивлялась его умению выбирать курс среди ледяного простора, казалось, что они вот-вот пойдут под лед. Друг Вальтера отвлекал сына рассказами о своем детстве, расспрашивал о его друзьях, выяснял, знает ли он алфавит, ведь мальчику было уже около семи лет.

Наконец-то показались огоньки острова и мигающий маяк. Я в душе благодарила Бога за благополучный приезд.

На острове нас ждал незабываемый праздник. Остров был маленький, далеко в море, и приезд людей с материка для жителей становился праздником. Все собирались в доме, где остановились приезжие, приносили с собой еду, домашнее пиво и рыбные деликатесы: угорь копченый, угорь вяленый и рыбец во всех видах. Огромная деревянная кружка с пивом ходила по кругу. Каждый отпивал немного, передавая следующему. Баянист играл беспрерывно. Положив руки на плечи соседа, все гости в такт музыке покачивались и пели песни островитян. Потом среди ночи все отправились кататься на финских санях. Мы с сыном были в восторге. Мы как будто попали в другую эпоху. Многие не владели русским языком, но понимали нас без слов. Чувствовалось искреннее радушие и гостеприимство. Время приближалось к утру. Лоцману надо было уезжать: его ждала работа.

При возвращении я уже не испытывала животный страх, ибо очень верила в интуицию и опыт лоцмана, который осторожно ехал впереди нас.
Уехав из Эстонии, я навсегда сохранила в сердце эту поездку и  поняла, что везде можно жить, и меня уже не страшила неизвестность.

***
Пересадка на Юг Украины была в Москве. На вокзале я знакомлюсь с молодой женщиной Эммой, которая возвращалась из командировки в Большой Город. Узнав, что я с ребенком еду в неизвестность, она дает мне свой адрес. В случае если мне с ребенком не удастся устроиться, то она всегда будет рада предоставить нам крышу над головой и накормить тарелкой супа. Я была тронута до глубины души и поняла, что мир не без добрых людей, и что у меня есть ангел-хранитель, который посылает мне этих людей. Я знала, что работы не боюсь. Имея специальность повара,  всегда смогу себя прокормить, а для сына заработать, чтобы его содержать. Так и получилось.

В Озерках я устроилась на завод поваром, сняла квартиру у дедушки с бабушкой, которые еще и присматривали за моим ребенком.

У этих пожилых людей был во дворе флигель, который снимал Антон – двадцатипятилетний парень. Его прислали по окончании института работать в коммунальное хозяйство инженером. Когда я была на работе, он проводил время с моим сыном. Учил играть в шахматы, а также писать и считать. Естественно, Антону очень я  нравилась -  миловидная, изящная женщина с грациозной походкой. За порядочность, искренность и общительность меня любили и уважали все окружающие.

В это же лето Антон поступает в аспирантуру в Большом Городе. Он предлагает мне сменить место жительства на Большой Город. Он объяснил мне, что такой красивой женщине не будет жизни в маленьком захолустном городке, так как все жены будут ревновать своих мужей ко мне, и личную жизнь я не смогу устроить, ибо все порядочные мужчины моего возраста уже женаты, а холостые – брошенные алкоголики. А в Большом Городе и работу можно найти лучшую, и личную жизнь устроить лучше.

Антон был из очень обеспеченной семьи. Для того чтобы он занимался только наукой, родители с братьями каждый месяц высылали ему пятьсот рублей. Он предложил мне довериться ему и принять от него посильную помощь.  Подумав, я согласилась. В Большом Городе он помог мне устроиться работать в ресторан официанткой и снял для нас с ребенком квартиру. Себе же снял квартиру рядом с институтом. Я встречалась с ним в его квартире, и  сын даже не подозревал об наших интимных отношениях.

 Работая официанткой, я получала хорошую зарплату и неплохие чаевые. И позже уже сама могла снять квартиру возле своей работы, чтобы по месту жительства определить ребенка в школу. Поблагодарив Антона за помощь, я красиво с ним рассталась, сказав ему, что полюбила человека, за которого выхожу замуж, хотя фактически у меня никого не было. Просто  знала, что наши дальнейшие встречи бесперспективны. Он был моложе меня на пять лет, и в его планы не входила женитьба на мне.

Антон все это принял с пониманием, но очень просил подумать о моем замужестве и не бросаться в омут с головой, чтобы потом снова не жалеть. Еще он предложил мне обращаться к нему, если потребуется его помощь, ведь знаю, где его искать. Антон не мог забыть меня и моего сына. Много раз навещал нас на новой квартире.

Хозяйка нового жилья была шестнадцатилетняя девушка Валентина, круглая сирота, которая уже работала на фабрике. Отец ее умер, мать попала под машину. Бабушка с дедушкой продали в деревне дом и переехали к ней в город, взяв над ней опекунство. Но через два года дед попал под машину, и вскоре умерла бабушка. С Урала приехала ее сестра и стала опекать девочку. Теперь они получили трехкомнатную квартиру, а девочке оставили родительскую. Сам Бог свел меня с этой девочкой. Мы нужны были друг другу.  Я обрела с ребенком крышу над головой, а девочка – новую семью. Жили мы душа в душу. Я заменила ей мать и сестру. Это были самые лучшие годы и для девочки, и для меня с ребенком.

Три года я с сыном жила на квартире у Валентины. Потом вышла замуж за соседа Ивана и вскорости родила сына Павла. От завода, где работал муж, получили трехкомнатную квартиру. Старший сын закончил Высшее военное авиационное училище, женился. В его семье двое детей.

В 1990 году муж Иван погиб и в 1992 году я снова вышла замуж за Юрия, а в  1993 году переехали с Юрием в Крым, Ялту. Муж был врач рентгенолог. По состоянию здоровья ему надо было жить у моря. Я, как декабристка, последовала за мужем. В 2010 году мужа не стало. Похоронила его в Ялте.

В настоящее время сын Павел переехал ко мне в Ялту. Годы берут своё и мне нужна помощь в быту. Он работает водителем "скорой помощи".

А писать стихи я начала в 1996 году, когда переехала с мужем на постоянное место жительства в Ялту, Крым. Уникальная природа Крыма дала вдохновение отображать её красоту в стихах. Посещая литературное общество им. А. П. Чехова, впитывала в себя азы правил стихосложения.
В 2011 году создала проект Международного
литературно-публицистического альманаха  «Планета друзей», где мы с Вами и познакомились. В этом году уже издаём 150 выпуск.