Чудесная ошибка

Зимние дни мимолетны, а вечера продолжительны. Привычно читая с монитора художественный текст и параллельно обращаясь к сети за ответами на интересующие вопросы, я заметил хронологическое несоответствие в романе «Война и мир». Проверка информации подтвердила, что это не фантом, но внятного материала на возникшую тему в интернете не оказалось. Поэтому предлагаю вашему вниманию компактное эссе.

Цитата из I и II главы первой части второго тома:

«В начале 1806-го года Николай Ростов вернулся в отпуск… Теперь он — гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, военными».

Мог ли Николай за свои действия при Шёнграбене получить такую награду? Искусственная нейросеть на этот вопрос отвечает так:

Нет, участников Шенграбенского сражения не награждали орденом солдатского Георгия, но в 1806 году Киевскому гренадерскому, Черниговскому драгунскому, Павлоградскому гусарскому и двум донским казачьим полкам за отличие в кампании 1805 года выдали Георгиевские знамена. На знаменах была надпись: «За подвиги при Шенграбене 4 ноября 1805 года в сражении 5-тысячного корпуса с неприятелем, состоящим из 30-ти тысяч».  Орден Святого Георгия предназначался для награждения солдат и матросов, выполнявших в бою офицерские обязанности. Заслужить знак отличия — солдатский Георгиевский крест — можно было, лишь совершив боевой подвиг, например, захватив вражеское знамя или штандарт, взяв в плен неприятельского офицера или генерала, первым войдя во время штурма во вражескую крепость или при абордаже на борт неприятельского корабля.

Можно возразить: «Ну и что же? Это всего лишь небольшое допущение». Однако нейросеть сообщает насчет даты учреждения награды, украшающей мундир Николая, следующее:

13 (25) февраля 1807 года — дата учреждения знака отличия Военного ордена, который получил неофициальное название «солдатский Георгий».

Ремарка. Не надо путать учреждение знака отличия ордена с учреждением самого Военного ордена. Императорский Военный орден Святого Великомученика и Победоносца Георгия учрежден в 1769 году Екатериной II, а именно его разновидность, награду для нижних чинов, учредил Александр I.

Получается, Николай Ильич получил от Льва Николаевича знак отличия за год до его учреждения. Так ведь это еще только учреждение, а когда начали награждать? Оказывается, впервые «Егорием» наградили 2 июня 1807 года, и получил его за отличие в бою под Фридландом унтер-офицер Кавалергардского полка Егор Митрохин.

Но и без этого увеличения временной дистанции очевидно, что Николай Ростов и Георгиевский крест для нижних чинов в исторической реальности несовместимы. Данный факт, возможно, примечателен, но сам по себе не слишком интересен. Для того, чтобы извлечь из небольшого открытия читательскую пользу, обратимся к исследованию психологической подоплеки награждения.

Несложно увидеть, что в процессе повествования Толстой воспитывает Николая, воленс-ноленс берущего на себя роль в целом исправного, но довольно шаткого в морально-нравственном отношении сына. Чтобы довести молодого графа до ума, классик устраивает ему назидательные неурядицы, к которым относятся, к примеру, суматошное боестолкновение и тоскливый проигрыш Долохову. Однако не помешает меткий акцент, оттеняющий крупные происшествия. Очевидно, руководствуясь таким ощущением, Толстой с отеческой иронией и нацепляет на юношу не обеспеченную подвигами награду. И тут-то ошибается. Но в общем воспитательном процессе, разумеется, никакой ошибки нет. Николай выправляется, мужает, кстати, получает за геройское поведение в битве при Островно (июль 1812) второго Георгия — 4-й степени. В эпилоге Лев Николаевич посредством графини Марьи (до замужества она княжна) даже отучает его из хозяйственных радений колотить мужиков, во всяком случае, регулярно. По разным свидетельствам вы можете отчетливо созерцать постепенный прогресс Ростова, исчезновение в нем дурных и победу благородных наклонностей, при условии, что в свое время вырвались из салона Анны Шерер в просторный мир толстовского романа.

Что же, теперь подумаем, насколько выраженная небольшой вещью мелкая ошибка органически чужда Толстому. Обратим внимание на главное воплощение писателя — графа Безухого. И увидим, что Пьер ошибается далеко не по мелочи. Его ошибки — огромны: не слоны, мастодонты! Это и благорасположение к хитрому Василию Курагину, и женитьба на холодной Элен, и горячая вера в формальное масонство. Но, пожалуй, самый наглядный случай: Пьер остается в Москве, чтобы убить Наполеона. Величину этого не имеющего здравой стратегии замысла выражает Сухаревская башня, близ которой он невольно встречается с Наташей во время отъезда Ростовых. А что такое Сухаревская башня? Высота, мощь. Вот такова и ошибка Безухого, именно к такой ошибке еще как-то лоялен Лев Николаевич. Да, могучего Пьера он проводит через испытания еще более жестокие, так что в результате рассеянный граф уподобляется древнему кинику. Не упускаем из виду знак с полосатой ленточкой. Взглянем на то, как завершается роман Гюстава Флобера про барышню-крестьянку, отравившуюся мышьяком:

«После смерти Бовари в Ионвиле сменилось уже три врача — их всех забил г-н Оме. Пациентов у него тьма. Власти смотрят на него сквозь пальцы, общественное мнение покрывает его.

Недавно он получил орден Почетного легиона»

Сколько сарказма в финальном замечании. Известна неприязнь Флобера к обывателю. А вот Толстой простому люду благоволит — за ту же сноровку, беззаветное терпение, деловую сметку. Платон Каратаев у него симпатичен — он весь «круглый», этакий колобок. А что Пьер? Он крупный, полный, стало быть, тоже стремится в нашем восприятии к круглой форме? Нет, он не гнется, не перекатывается. Пьер — неуклюж, громоздок. Толстой, которого батюшка его Николай Ильич и другие поддразнивали в детстве, называя «Левкой-пузырем», решительно отвергает восприятие Пьера в качестве круглого объекта, когда Наташа, секретничая с Соней, замечает: «Безухов — тот синий, темно-синий с красным, и он четвероугольный». Не мерещится ли за этим кубофутуристическим портретом «башня колдуна»? Мерещится. Нижняя часть сооружения имела общую форму параллелепипеда, то есть угловатую. Красный? Кирпич. Синий? Цвет моря — башня ассоциируется с кораблем.

Итак, Оме тоже получил знак отличия, не имея на то достаточных оснований. 

Тогда следующий резонный вопрос — возможно ли, что Лев Николаевич прочел «Госпожу Бовари» до 1863 года, когда начал работу над «Войной и миром»?

Сеть:

Да, Толстой мог прочесть «Госпожу Бовари» до написания «Войны и мира». Роман Флобера вышел во Франции в 1857 году, а уже на следующий год появился в русском переводе в журнале «Библиотека для чтения». Оттиск с журнальной публикации находился в домашней библиотеке Толстого в Ясной Поляне.

Может ли кто всерьез полагать, что русский писатель отправил триумфальный роман французского мэтра в долгий ящик лет на десять? Разве что субъект, чурающийся книг. Разумеется, Толстой с энтузиазмом прочел творение своего коллеги, этого «затворника башни из слоновой кости», «мученика и фанатика стиля», «мастера жалящей правды». Впоследствии сравнение «Анны Карениной» с «Мадам Бовари» доставляло Льву Николаевичу заметный дискомфорт, что не помешало ему в 1904 году, беседуя с журналистом «Фигаро» Жоржем Бурдоном, промолвить: «Один из любимых моих писателей — ваш несравненный Флобер. Вот поистине великолепный художник, сильный, точный, гармоничный, полнокровный, совершенный. Его стиль исполнен чистейшей красоты».

Заметные образы и детали имеют свойство западать в память. Можно предположить, что солдатский Георгий, с которым выступает легкомысленный аристократ, произошел из ордена Почетного легиона, который выцыганил сметливый аптекарь. Можно ли считать это заимствованием? Нет, это ассоциативное преломление, появление предмета в других обстоятельствах.

И снова к авторскому награждению персонажа. Да, в нем явствует усмешка. Но не только над Николаем Ростовым, чьим прообразом послужил отец классика. Это усмешка и над самим собой, и над всем родом человеческим, таким младым, потешным. Вспоминается картина из первой части третьего тома, в которой польские уланы без всякой на то надобности переплывают Неман ввиду присутствия Наполеона. Но «корсиканский дьявол» не впечатлен, он вовсе не улыбается их героизму. А вот Лев Николаевич, возможно, улыбается. Неприметно. Ведь и смех его практически не слышен. Чувство юмора большого художника может проявляться в сочетаниях вещей, далеко друг от друга отстоящих. И вот в данном смысле орден в произведении — важная деталь. Отрадно, что эта слишком щедрая награда привлекла внимание вычурностью своего присутствия, вследствие чего пространство романа наполнилось новым резонансом. И эта новизна вполне подтвердила мысль Толстого, что жизнь в своем потоке непредсказуема. Не это ли настоящий реализм?




Примечание

Возможно, в монографиях, посвященных творчеству писателя, упомянут момент хронологической непоследовательности, послуживший поводом к сочинению, но мне об этом неизвестно. Кроме того, существует, пусть и ничтожная вероятность, что размещенные в сети данные, касающиеся даты учреждения награды и ее первого вручения, не соответствуют действительности. Главное для меня заключается в том, что определенные сведения пробудили мысли, которые я в меру возможности развил и оформил.