Катод

Знал, что сегодня умру. Через два часа. Точно. Также было свиное рыло, спорившее со смертью, – снулое, словно татуировка сажи в кратчайшем головокружении беговых пластмасс, закипающем под крутизну горла со всех цепких пор экфрасиса. – Почему это важно: весь отложенный секс, а супротив – над пением озера бубен рассвета в помятых оттоках возраста, тошнота и безмолвная пена ксантановой неподвижности, поделённой на Y и гребень.
 
Два часа, как долго, сказал я тогда, но кровь задыхалась и тяжелела, пока многоликое телевидение выгибало мой корпус улиткой сердца вокруг металлического цилиндра, некомпактно вращающегося в клыках тесноты на экстремально медленной скорости. – Тёплого солнца, стелящегося на разъятые доски и гвозди забора. На**й надо; смех, гвалт; и какая-то совсем грязь в жестах. Солнце и воздух поля, футбол и гольф, облака без вас; от столба до станции; вечный мир в мае, в утреннем зеркале воскресенья – ягоды старческой пигментации.
 
Выжил – отчасти назло всем рассветам, во многом же потому, что любая заря заканчивается; в значительной степени только ради грядущей музыки. – Это приглушённое, нетребовательное постсуществование ничем не отличается от прежней жизни, не имеет с ней ничего общего. Запросто, как свечение катода – тенью по мглистой зале. Да, разве что оно не (д)осаждает настойчивыми рекомендациями использовать время (с умом).
 
Эйфория прикольной чёлки, как «мы никогда не будем ближе», наделяет вкусом всегда прощаться с дробящейся темпоральностью, расставаясь немыми пальцами крупным планом, – сразу со всей, полностью, – в неизменной барьерности одного, всегда одного и того же вечно свершающегося мерцательного разрыва, сладчайшего унижения, за которым статика экрана обнаружена как оргазмический пепел адолесцентных запястий, перемолотый в скупую терпкость помады, как юных ростков тлен в цвет бесцветных губ, указывающий на выход, который не что иное, как прежний вход.
 
21 марта, 2025 год.