Морок

Самый цимес гримпенской трясины,
и туда сигали города,
семьями, почёсывая спины,
безвозвратно, напрочь, навсегда.

Лошади кидались в эти стойла,
пойло, застоявшуюся глыдь,
и вода стоячая отстойно
булькала в пытающихся плыть.

И стоймя тонуло это племя,
здравствуя, младое, на корню.
Леннон пел, смотрел с плакатов Ленин,
Брежнев пережёвывал херню,

Что же там, в лугах англосаксонских,
в дартмуртских болотах дармовых?
Хлопая по плечику по-свойски,
кулаком херачили под дых.

В параксизмах странного восторга,
ртом хватала воздух детвора.
Самый цимес вдумчивого торга
циникам столетним на "ура".

Там, над девонширскими лугами,
странно расползается Биг-Бен...
Машут тени длинными руками,
мантиями хрупких Лилибелл.

С каменным лицом Елизавета
восседает в рыжем парике,
и летит стоглавая планета
в умиротворённое пике.

И Конь Блед, осёдланный британкой,
дочерью жестокого отца,
выпрямляет гордую осанку,
конский череп скалит слегонца.

И надменно щурит дочь тирана
маленькие хладные глаза.
Смотрит Генрих из окна на Анну.
Из трясины выбраться нельзя.

Что мы находили в этих Бондах,
Баскервилях, Шерлоках, ми-шесть?
Нас кольцом свивала анаконда,
вынуждая кланяться за честь,

ластясь за оказанную милость
и скользя по краешку болот.
Обаянье сумрачное крылось
в их улыбке мертвенной как лёд.

Анна с эшафота смотрит слепо,
дико и затравленно косит...
Над трясиной гримпенскою небо
дартмуртскую пустошь оросит.


                20/21 марта 2025