Расул Гамзатов Остров женщин

Из аварской поэзии:

Расул ГАМЗАТОВ               


ОСТРОВ ЖЕНЩИН
YSLA DE MUXERES
(отрывок из поэмы)

… Ysla de muxeres…
Эти слова всегда удивляли
моего мужа Сальвадора Альенде…
             (Буссе Альенде, сказала мне так в Мексике).

«Я бы этот мир придумала иным,
другие же – наоборот сделали».
                (Однажды мать сказала эти слова).

«О, вопль женищины всех времен:
Что тебе, милый, я сделала…»
                М.Цветаева.

           ***
Тех ясных слов простое сочетанье,
Которое услышал я однажды,
Необъяснимым сделалось, как тайна,
И мой покой навеки унесло.

Свое лицо прекрасное скрывая
За занавесом робкого стесненья,
Напоминая девушек смущенных
Оно повсюду следует за мной.

И, кажется мне – есть такие песни,
Похожие на адрес позабытый,
Которой только мне дано однажды
Средь суеты Вселенной отыскать.

Когда полузакрытые ресницы
Еще чуть-чуть ты полуоткрываешь,
Мне кажется, что кто-то безвозвратно
Мне этот мир навеки подарил.

Есть имена такие – как добыча,
Которую всю жизнь искал охотник,
И вот она, сломав упорство крови,
Сама навстречу медленно идет.

И обойдя моря и океаны,
И все века, и страны, и народы,
Я вышел к ней, и дикая жар-птица
Ручною стала на моем плече.

И так иду я, с ней не расставаясь,
И волос тигра медленно сжимаю:
«О, прикажи лишь… я готов повсюду…
И ржет мой конь ретивый во дворе!

В моих руках желанная добыча –
О, вот любви моей прекрасный остров!
И барабаны бьют по всей округе
Одно и то же – Ysla de muxares.

Она зовет меня, она томится,
Как пахаря, который поспешает
Убрать свою Высокую пшеницу,
Пока угрозой небо не задышит.

Застав меня врасплох, как телеграмма,
Пришедшая откуда-то с границы
В тот самый миг Вечернего затишья,
Когда я так спокойно отдыхал.

Явилась мне, как чудо, это песня,
Которую тебе писать я буду,
Чтоб наша теплая и маленькая сакля
Еще теплее стала от нее.

Еще пишу её для Дагестана,
И для единокровных своих горцев.
Чтобы она была для них подарком,
Который я привез издалека.

                I.
«Откуда у хлопца испанская грусть».
                М.Светлов.

«Птицы, которых раньше не видел,
Прилетевшие издалека, особенно поражают».
                (Слова отца)


О, сочетанье, Ysla de muxares –
Испанской речи звуки золотые –
В моих глазах, о как ты отразилось,
Как прозвенело ты в моей груди.

Скажи, какого пламени ты отблеск,
И звон какого колокола в мире?
Или ты икс моих переживаний?
Или ты ключ от тайн моей мечты?

Гремишь ты громом, молниями блещешь,
В сплошную дрожь меня преображая…
И я тогда за голову хватаюсь:
«О, где же, где же я тебя слыхал!»

Быть может, ты по радио мелькнуло,
Или в кино, или с телеэкрана,
А, может бвть, в заморских дальних странах
На ярких карнавальных торжествах?

А, может быть, всего лишь в серой книге,
Написанной проворным журналистом
Какого-то чужого государства
Небрежно я тебя перелистнул?

Или, быть может, сказано то было
Бессонной совестью чилийского народа,
Поэтом человечности Нерудой,
Великим Пабло – смертным и живым?

(В то время жил он в Мексике далекой
И консулом там был... Намного позже
В гостинице «Москва» я с ним встречался,
Где мы вели о жизни разговор).

А, может быть, на конкурсе случайном,
Где королеву красоты искали,
Какая-то печальная синьора
Их проронила в песенке своей?

Иль это имя женщины любимой?
Или сама любовь? Или надежда?
Или, быть может, дети так решили
Свою Отчизну милую назвать?

Быть может, это счастье?.. Или это
Прекрасного несметные богатства,
Оставленные предками потомкам
В бессмертном завещании своем?

А, может быть, в далеком океане
На корабле прочел я эту надпись
И, как Коперник, взор свой устремляю,
К холодным звездам в горной вышине?

Но телескоп мой в бездне мирозданья
Звезды с таким названьем не находит,
Скажите же, для горского поэта,
Какая тайна там погребена?

И что это за новая Гренада
Стучит в мое окно, свернув с дороги?
Скажите же, откуда в наши горы
Явилась мексиканская печаль?

«Клуб путешествий», может, ты решишься
Ответить на вопрос мой безответной
И объясни мне, почему на карте
Не обозначен остров мой нигде?

Мне объяснили: Ysla de muxares
На карте не найти, но в переводе
На языке моем родном аварском
Оно обозначает «Остров женщин».

Но те слова я по-другому слышал -
Моей любви в них остров отражался,
Они звучали мне, как жизнь, как песня,
Как имя моей родины прекрасной.

Да, те слова я слышал по-другому:
Я их шептал, как клятву, как молитву…
О, Патимат, как будто есть на свете
Край, что зовется именем твоим.

Эй, Ysla de muxares – Остров женщин! -
Кричал я, останавливался, слушал,
Но эхо возвращало все обратно,
Чужой вулкан кипел в моей груди.

Еще не зная смысла слов нездешних,
Я близкими почувствовал их сразу,
Когда же мне понятны они стали,
Моя душа открылась для тепла.

Потом, когда узнал я эту повесть,
Потом, когда судьбу узнал я лучше,
То мельницы любых моих желаний
Без отдыха крутились напряженно.

И эти голоса, и эти звуки
Мелькали, как отрывки сновидений,
И облака таинственные снова
Спустились над моею головой.

И эхо моей песни безымянной -
«Алло!» кричало в трубку, что есть силы,
«Алло, алло, о Ysla de muxares
И остров мне ответил, наконец.

- Я слышал на моих суровых скалах
Сегодня снег лежит новорожденный…
О чем ты говоришь, не понимаю,
Ведь снега нет на острове любви.

Я книгу недописанной оставил
И повесть оборвал на середине,
Я не успел поставить даже точку
И все о Дагестане рассказать.

Как мусульмане, чтобы стать святыми
Паломничество в Мекку совершают,
Так я иду бессмертною дорогою
До Мекки моей избранной любви.

Давно мне дали паспорт для отъезда
И виза для стихов моих готова,
И скалы мои серые похожи
На уходящих в море кораблей.

Я выхожу в дорогу, дорогая,
Из дома выйдя вслед глядишь мне долго,
Когда аэропорт с землей сольется
Ты все равно останешься видна.

Я ухожу на остров моей песни,
Открыть его мне так необходимо,
Пусть суша остается для Колумба,
Оставьте мне любовь одну любовь.

Ведь даже кровь, хотя одна и та же,
По-разному течет из каждой птицы,
Меня в дорогу нынче проводите,
Как пленника бессмертной красоты.

Мне говорили: в Африке далекой,
В ущелье неприступном и опасном
Мальчишка-негритенок несмышленный
Алмаз дорогостоящий нашел.

          II.
«Я бедный итальянец из Генуи».
                Христофор Колумб

О, бедный итальянец из Генуи
Ты знал ли в годы юности убогой,
Что через много лет король испанский
Тебя свободно будет принимать.

Жених достойный к девушке прекрасной
На остров Сантипорт спешил ты утром,
Чтоб возвратиться вечером в хоромы
Мадрида с Фердинандом говорить.

О странствиях своих и о раздумьях,
О тягостных своих переживаньях
Спешил ты всемогущему монарху
Портрет словесный скоро написать.

«Есть земли неизведанные где-то,
Неслыханно богаты их пределы,
Когда меня отпустишь ты на поиск,
Возвысишь государство на века.

И Рим того еще не понимает,
И Лиссабон спит сладко, как ребенок,
Но если вдруг дано им спохватиться
На вечность опоздаем мы тогда!

Ведь если есть народы там другие,
Они склонят колени пред тобою,
И по-другому сразу станет реять
Испанский флаг на флагмане твоем.

Там в океане, может, неизвестном
При появленьи кораблей могучих,
Расступятся и волны с криком Viva!
Cкандируя: "Да здравствует король!"

Там каждый континент напоминает
Сундук, набитый доверху богатством,
Ключи в твоих руках, синьор мой, властный
Скажи, и я с добычею вернусь!

Король встает и как завороженный
Сжимает кулаки и разжимает,
И на своих ладонях видит сотни
Уже порабощенных государств.

Неистово он вертит головою
И взгляд его от алчности блестящий
Испании границы раздвигает,
Печатью рабства подлинность скрепив.

Еще не привезенные алмазы
И жемчуга на шею Изабеллы
Уже слепят его, и мозг кружится
От всех сокровищ, спрятанных в земле.

Шатаясь, на балкон он выбегает,
И с высоты дворца, как на ладони,
Уже ему мерещатся армады,
Нагруженные золотом чужим.

От жадности лицо он закрывает,
Как на экране, в сдвинутых ладонях
На островах далеких и богатых
Его короны факелы горят.

Все страны мира, сбившись под балконом
Его дворца, поют, как серенаду,
Мелодию отбрасыванья крышек
От ларцев, переполненных добром.

Корол решил! Испания, великой
Тебе прослыть в истории навеки!
Он в океане бушующий и грозный
Свою страну выводит, как корбаль.

Для дальнего счастливого похода
Он благосклонно руку подымает,
Чтоб для себя, детей и государства
Величие у мира отобрать.

Испания, Мадрид, до скорой встречи,
Европа, будь спокойна, если можешь,
На «Пикт» монарха всходит итальянец
И сквозь столетья смотрит на меня.

Качается в волнах «Санта Мария»,
И пушки приготовили к победе
Те моряки, которые за деньги
Убьют и капитана своего.

Недаром этим мощным геркулесам
Неведомо понятие пощады,
Не отступить от избранной им цели,
Пусть даже целый мир придется сжечь.

…Прошло немного времени и вскоре
Тот бедный итальянец из Генуи
На целый мир великим стал Колумбом,
Который нам Америку открыл.

Король испанский сам пришел на пристань
Встречать победоносного героя,
Назвав его великим адмиралом
Подлунных океанов и морей.

Орудие ему салютовали,
И залпы их над грозным океаном
Своим внезапным громом разбудили
Спокойно спящий новый материк.

Взирая на индейцев мексиканских,
Индейцев Майя толпы веселились
И целый месяц царственные стены
Всемирный свист и хохот оглушал.

Из птичьих перьев яркие сомбреро,
Глаза, как угли, черные и злые,
И травяные легкие одежды
Толпу с утра до ночи развлекали.

На клювы гордых птиц высокогорных
Орлов носы индейцев так похожи,
И бубенцы так весело смеются
На смуглых и упругих их телах.

Они такие разные... и лица
У них под маски спрятаны надёжно,
Но как печально песня их струится
На языке неясном никому.

Напевы, переполненные грустью,
И солнце, и огонь, и кукурузу,
Картофель и футбол – все что имели,
Дети дождей оставили в Европе.

А на груди довольной Изабеллы
Горели, как индийские прокляться,
Карибских вод бесценные подарки,
Невиданные черные кораллы.

Потом набеги сделались привычкой
И кровь смещалась с волнами морскими,
А имя Франко тех времен корсара
Звучало, как проклятье на губах.

О, Чингисханы синего пространства,
Крушившие империи и судьбы!
О, Тамарланы с кровью сатанинской,
Губившие моря и города!

О, Бонопарты с говором севильским,
Средневековья габсбурги лихие,
Развалины былых цивилизаций –
Их боль древнее боли Хиросимы.

Индейские селения, скорбите,
Как Лидица скорбит, и как – Освенцим,
Пусть кактусовые стены ваших хижин,
Ряды колючей проволоки напоминят.

Все погребенные в песчаных пирамидах,
Все сгинувшие в бездне океана,
О, сколько вас, о сколько, боже правый
В людской крови пропало Атлантид.

Святая инквизиция – гестапо!
На феерверке факелов живых
Какие ты нам истины внушило
И сколько в дом свой вывезло рабов?

О, колыбель Америки далекой
Зачем Колумб сорвал с тебя покровы
И показал завистливому миру
Тебя, как рог, наполненным виной.

В истерике, как к рогу изобилья,
К нему припала жадная Европа.
Америка!.. пираты всех столетий
До одури терзали плоть твою.

В конце концов прошло такое время,
Когда в Колумбах больше не нуждались,
От одиночества, печали и бессилья
Как нищий, умер славный адмирал.

…О, бедный итальянец из Генуи…
И я недавно посетил ту землю,
Где в трауре склонившихся деревьев
Лежит твоя могильная плита.

Ты целую страну открыл для мира:
Для подлости его и для коварства,
Считая милионны звонких песо,
Мне лишь один осталось посчитать.

Ты родину их, древнюю, как небо,
Другим народам продал по дешевке,
Которые и воздух их отняли,
Одну лишь песню не смогли отнять.

Но эта песня стон напоминает
Стон всех веков, потерянных во мраке,
И плакальшицы бьются, словно волны
В пустынный берег умершей страны.

Ты слышишь ли их, славный открыватель?
И в мир иной доходят ли их звуки?
Ты, Христофор, открыл для мира землю,
Для той земли любви ты не открыл.

Но почему ты этого не сделал
В Италии твоей благословенной,
Петрарка же открыл свою Лауру,
Как Мариам Махмуд у нас открыл.

Так почему ж Сикероса портреты,
Элегии мечтательного Круса
Нам песенная Мексика открыла,
Как открывают новый континент!

Но почему же там среди сокровищ
Колумб, не увидал мадоны акцтекских,
Как жаль, что не нашелся Рафаэль там
Среди матросов подданных твоих.

Как жаль, что в ослепляющем безумстве
Кубинских синьорит ты не увидел.
И разглядев бесценные кораллы,
Бесценной красоты не разглядел.

И для меня потом открыли Кубу,
Нет не твоя, Колумб, «Санта Мария»,
А молодые гранммские майоры
Однажды ночью, черный, как их гнев.

Ответь Колумб на мой вопрос последний:
В безбрежных дальях синего простора
Ты не встречал ли Ysla de muxares,
Что ищет сердце бедное мое.

Однажды путник (как его мне жалко!),
Свою седую голову склонивши,
Сказал мне вдруг о женщине любимой,
«В душе она ичсезла без следа».

…А я для Патимат своей далекой
Письмо отправил в маленьком конверте,
Что не вернусь до той поры, покуда
Желанный остров этот не найду.

И не сверну я с избранной дороги
Пока гнездо то птичье не увижу,
И как кольцо, на палец безымянный
Тебе надену, милая моя.

           III
«Маленькие ключи открывают
      и большие сундуки».
        (Горцы говорят)

Внизу я вижу море голубое,
Над головою – небо голубое,
Как будто гриб из бирюзы повсюду
Беспрестанно сыплется с небес.

Внизу – огни, огни, огни сияют,
А в вышине мерцают звезды, звезды,
Как будто вместе мелят кукурузу
Бессоной ночью небо и земля.

Не ведает зимы последний месяц,
Что он – начало лучшего в природе.
Летит наш самолет через пространство,
Ночную мглу рассеяв до конца.

Далеко позади уже остались
Дожди нас провожающей Европы,
Пересекая океан огромный,
Вперед плывет летящий наш корабль.

На нем летят избранники народов,
Посланники парламента Советов,
И среди этих славных депутатов
Я в Мексику далекую лечу.

Над каждым словом думая усердно,
Они летят и речи обсуждают,
Которые сказать им будет нужно
От имени страны своей родной.

И над землей за тыщи километров
Советские сенаторы смеются,
И спорят, что на все, что не спросили,
У них ответ был правильный готов.

Да и у них, как будто у актеров,
Перед бессоным выходом на сцену
Еще вчера написаны ответы
На все вопросы завтрашнего дня.

У всех народов издавно под вечер
Охотники готовят снаряженья,
Чтоб на заре расставить свои сети
На воронье кричащее в ночи.

Ну вот и все… готовы депутаты -
Пускай приходит к нам корреспонденты
С какой угодно хитростью на свете,
Мы все равно её развеем в прах.

Изобретая разные уловки,
Они дотошно будут придираться
И узнавать, какой процент евреев
(В который раз уже!) у нас в стране.

Товарищ Ватченко им обо всем расскажет,
А секретарь алтайского Обкома
Аксенов крикнувший: «Смотри, индейцы!»
Везет доклад о человеческих правах.

А рассказать о нашем равноправье
Мне родина доверила по праву,
Ведь в Дагестане, словно в Вавилоне,
Десятки языков переплелись.

О том, как им дарована свобода,
Как и стихам, и мыслям, и надеждам,
Давным-давно уже аварский лирик
Примеры приготовил у себя.

О книгах, что у нас, наверно, только
На сотни языках теперь выходят
Даст полный свой отчет Госком Струкалин
И многие примеры приведет.

И вместе с депутатами в салоне
Летит и группа наших дипломатов,
Чтоб спрашивать у нас о наших нуждах
И поделиться мыслями тотчас.

Чтобы, когда мы речи произносим,
О чем-то пошептать над нашим ухом,
Чтоб нужные бумаги приготовить
И каждой из комиссий угодить.

Коммюнике, записки, протоколы
За всем они следят беспрестанно,
Чтобы потом с бессмысленной улыбкой
Однажды на приеме промелькнуть.

И нашу речь, и каждый жест, и слово
Они при переводе виртуозно
По-своему успеют переделать
И так, как им угодно, отточить.

А вечером в гостиницах шикарных
К нам в номера стучатся они тихо,
Чтобы поправить галстук мне на шее,
Хотя бы и всего на миллиметр.

Блеснув своими знаниями всуе,
О Мексике дать данные скупые,
Все трещинки по-свойму прикрывая,
И гладкой речью смахивая все.

О, я не раз тот пот усердный видел,
Который эти молодцы пролили,
Когда неверно точку я поставил
Иль впохыхах забыл о запятой.

Они мелькали, снова исчезали
Как будто лис,что заметает след свой,
Их рожицы мышынные порою
В кошачьи морды превращались вдруг.

Они и про меня не забывали,
И музыку моей аварской речи...
Когда домой мы наконец вернулись,
Втихую пропесочили меня.

А мне сказали с тайною усмешкой:
«С тебя, мол магарыч, ведь «там, где надо»,
В ответственном серьезном разговоре
Наперебой хвалили мы тебя.

Что нашего большого государства
Политику ты верно понимаешь,
И в речи посолил ее, как мясо,
Ты благодатной меркою своей.

Когда у нас спросили «там, где надо»,
Зачем ему тот Ysla de muxares?
Мы, успокоив всех их, так сказали:
«Что же такого здесь, ведь он поэт!»

… О, жизнь моя, о годы золотые,
О, если вы – заснеженные горы,
То ты - костер на этом чистом снеге
Мой остров женщин, Ysla de muxares.

О, песни вы мои, и вы дороги,
Когда я вас сравню с рекою быстрой,
То мост над той рекою распорстертый
И будет моим островом любви.

- О, Мандала твоя, пусть будет вечной!
Шептали мои высохшие губы.
- О чем ты шепчешь все, скажи на милость, -
Спросил по самолету мой сосед.

Когда ж спросил я у него внезапно,
Что знает он о Ysla de muxares,
Больной и уязвленный тем вопросом,
Он голову бессильно опустил.

И мне сказал с поддельным безразличьем,
Что это, мол, далекое местечко,
Невидимая точка в океане,
Где нет от очевидцев и следа.

Что там вулканы вечным сном заснули
И облака бессмертные упали
На грудь высоких гор остроконечных,
И что корриды там  не увидать.

А мексиканские красавцы – те (синьоры),
Надев свои широкие сомбреро,
Чтоб подчеркнуть величие и гордость,
Давно уже ушли из этих мест.

Нет там ты не найдешь, как ни старайся
Портреты однорукого Ороса,
Хоть без руки художник был великий,
Ты на узоры эти посмотри!

Здесь каждая стена кричит безмолвно,
Чтоб на нее смотрел ты беспрестанно,
Когда увидешь их, то ты изменишь
Своей былой надежде и мечте.

И если ты захочешь только видеть
Те острова, прекрасные на море,
Я покажу – ведь в Мексике их много,
Как будто рек в Финляндии суровой.

А если ты любви лоанеты хочешь,
Зачем искать… и дома её вдоволь.
Зачем за солнцем трепетным гоняться,
Так далеко на север уходя».

Так говорил он мне беспрестанно
В сквозь ночь летящем нашем самолете.
И, наконец, сказав спокойной ночи,
Заснул, оставив с думами меня.

Я с ним не спорю, нет, я с ним не спорю,
Но в мыслях своих верен, как и прежде,
Своей мечте, своей  надежде светлой
И острову – избраннику души.

Его Колумб, как камушек, забросил,
Сказав, что это маленькая муха.
Картес своей жестокостью не тронул,
Богатства там большого не найдя!

И как ни странно ТАСС согласно с этим
Ту точку зренья не разоблачая,
Но только я – сын горского аула
Не соглашаюсь с этим никогда.

И ТАСС моей души клянется честью,
Что это ложь заведомая в мире,
И может быть земля мала, как перстень,
Но только не любовь к этой земле.

Недаром на челе Муи прекрасной
И родинка с зерно величиною
Махмуду век покоя не давала
И колосом могучим расцвела.

Подумай, он решил, что в Самарканде,
Пожалуй, места мало для любимой –
«За брови эти черные, как бездна,
И Бухары не жалко мне отдать».

Мне все твердят, как будто заводные,
Что этот остров древний, словно притча,
Но кто из вас посмеет Афродиту
Старухой безобразною назвать.

Прислушайтесь, через века и страны
Орфей не для нее поет ли тихо
Мелодию любви своей бессмертной
Бесперестанно каждый божий день.

А мне твердит без устали все время,
Что остров мой далек недостижимо.
Но разве в жизни может быть далеким
То, что звенит, как колокол, в груди?

Ведь в этот миг мой край родимый тоже
Мой Дагестан далек, как этот остров,
Но если я глаза свои закрою
Передо мною рядом он стоит.

Те скалы и те башни вековые
Вокруг суровых каменных аулов,
Та живность и тот терпкий запах сена
Те песни, что поются только там.

А мне твердят без устали, как прежде,
Что там сокровищ не было в помине,
Копите деньги для своих сокровищ,
Отдайте замуж выросшую дочь.

Когда бы мне нужны богатства были
И для меня нашлось бы место где-то,
На базе промтоварной или, скажем,
В каком-то магазине овощном.

Или в каком-нибудь потребсоюзе 
Иль в руководстве шумного базара,
Средь родных напыщенных пиратов,
Берущих все – от мяса до носок.

Среди разбойников ГАИ и винзаводов,
Иль паразитов с мясокомбинатов,
Иль бросивших давно свое затишье,
Чтобы, свистя, по городу шататься.

Но только я избрал совсем другое,
То, трудно поддающееся слово,
Чтобы мои друзья, моя Отчизна
Могли услышать песнь мою о них.

Мне приходилось и средь стихотворцев
Встречать немало хищников-пиратов,
Для них ни бога не было, ни черта,
И падчерицей совесть им была.

…Нет, не Картес я, жаждущий сокровищ,
Я жаркий сын сурового Кавказа.
В бушующем далеком океане
Матросом не бывал я никогда.

Не то, что корабля, но даже лодки
Мне ни один король не приготовил,
И Дагестан мой, горная Отчизна,
На одинокий остров не похож.

Пусть с Васко де Гамма я не плавал
На корабле, как ветер, быстроходном,
Но слышу вновь «Алута Кантануа»,
И снова музыка в моей груди.

Пусть Магеланов с войсками своими
Давно уж Индонезия не помнит
Я слышу вновь – «Амур кантануа»
Иль так поется сердцу моему?

О, смелые индейские ребята,
Ремни из хрупких радужных ракушек,
Что станы дев-смуглянок обхватили,
Своей рукой не стану я срывать.

Я не дотронусь, можете мне верить
До ваших бус, сверкающих на солнце,
Из дорого черного металла
Что так пленяли Майя, синьориты.

Вот моя песня и моя гитара,
Нет в них ни зла, нри желчи,ни подлога
Птичье перо протягивая смело,
Из ножен я не выхвачу меча.

Ни археолог я и не историк,
И не филолог в поисках фольклора,
Пандур двухструнный – вот моя наука,
И диссертацию не стану я писать.

Индейцы, не продали вас, о девы,
Чтобы затем дворец построить пышный…
Немало мой Кавказ многострадальный
Знавал картесов на своем веку.

Он все видал и всем давал отпор он:
Персидским шахам, и царям,и ханам,
Что наши драгоценные аулы
Хотели в Бухенвальды превратить.

А в нашем Бабьем яре и в Хатыни
О, сколько жертв невинных полегло,
И как я сосчитаю всех несчастных,
Что в Турцию бежали от врагов.

Я не забыл еще и не забуду
Ту древнюю печаль моей Отчизны,
Сколько дождей увидели те камни,
Но кровь на них не смыло ни одним!

Но это о другом… судьбе народной
Я новую поэму посвящую….
… О, женщины на острове желанном,
Вы хоть немного места дайте мне.

И ночь, такому вторя состоянью
Моей души, летела за окном,
И вся Америка, и океан огромный
Проплыли и остались за бортом.

Рассвет иллюминатора окрасил 
И спящий город тронул за плечо,
Спросил я тихо: «Что это за город?»
И мне сказали: «Мехико, синьор».

Уже помчались шасси по бетону,
И не успел я глаз своих открыть,
Когда бодрящий холод микрофона
Уже приставлен был к моим губам.

Когда бокал с вином ты вверх поднимешь,
И мясо приготовишь для закуски
Желанный гость кавказского селенья
Ты с места встань и тост произнеси.

Я тоже встал и прощептал негромко:
«О, дорогая Мексика, день добрый!
Всё остальное, дай мне только время,
Как следует потом я расскажу.

Когда нас привезли в отель я сразу
Пошел домой отправить телеграмму,
Но можете поверить, что не помню
Ни слова из того, что написал.

Перевод с аварского языка
Марины Ахмедовой-Колюбакиной

1981 г.