Ушла в себя

…Деточка твоя уже не плачет.
Раз-воплощена:
                глуха, незряча…
нема…
Ушла в себя, где потонуть так жутко,
где тьма…
Шутят лишь с судьбой.
                А с роком не до шуток.

Она ушла в себя… а значит, за пределы,
куда чужих не должно допускать.
Туда пройти способна только мать,
старея духом и ветшая телом!

– Все по закону: плата такова
за странствия
в иные страхи, странности и страсти.
Будь даже их злосчастный обладатель –
родная твАрь твоя,
утратившая доступ к благодати.

…Такая дочка взрослая. Такая крохотная.
Такая трогательно хирая…
С огромным сердцем, тяжким, будто гиря,
что яростно о ребра грохает.
Как надо девочке, чтоб дальше – тишина…
Ушла в себя. До самого до дна.
Приснится что в ее посмертных снах?

Но мать идет за дочерью. Идет за Эвридикой
туда, где горы
горя.
Где заросли обиды колкой, дикой.

И мать идет в родную преисподнюю,
что болью и тщетою переполнена
так, что сюда не втиснется ничто:
ни шприц, игла в котором – жалость.
Ни утешенья сладостное жало.

А силы нет. И так темно…
В душе или в глазах?
На белом свете ночь.
Есть только воля – превозмочь
такое,
что превозмочь нельзя.
Уже не плачет дочь.
Как страшно, что она спокойна…

А силы нет.
Бывает так во сне.

В коленях дрожь. Слабы худые руки.
Дрожь бледных губ. В коленях дрожь.
Но губы шепчут всем и вся: "не трожь…",
в мир возвращая юное, упругое.
(Когда-то была деточка такой…
под неистомной встарь твоей рукой.
Пока
взамен рассвета вдруг не выбрала закат.)

В коленях дрожь. И в сердце. И в руках.
Бог весть, откуда дождь.
Кто автор: очи, сердце, облака?
Кровав ли он? солён? В коленях дрожь.

А руки держат тяжкое. Вдруг душу
ее? И выйдет ли надежно стиснуть?
Дрожат. Вдруг невзначай обрушат?
А руки холят легкое. Вдруг тень,
что из полей за Стиксом?
Дрожат. Вдруг тень посмеет улететь?

Дрожат.
…Что ж: снова мать идет дитя рожать.
– Вы скажете: искать всего лишь!
– Рожать: и вся надежда
на эту боль,
                что столь кромешна.