Будь сто

Т.
 

                Выпа­ди жре­бий тебе вос­пе­тою быть Мео­ний­цем,
                И Пене­ло­пу тогда сла­вой затми­ла бы ты.
                Овидий*


I

Будь сто уст у меня, в них же по сто языков*,
Но и тогда мне бы словом всю красоту твою не описать.
Косноязычен и жалок поющий, чтобы золотом имя твоё отливать.
Ах! Дал бы мне Громовержец хоть каплю великих таланта,
Чтоб на веки веков в моих строчках могла ты блистать!

II

Что мне страданья Назона, если верная любит его и провожает жена,
Коли сам я ни милой, ни счастья, ни славы не ведал?
Ежели Рима не видел даже во сне?!
Если изгнан Татьяной из мыслей и сердца был я!
И навеки пребуду без глаз её звёздного света в Аидовой мгле;
Стоны умерших, слившись с моими, музыкой стали мне…
Между трепетным, нежным сердечком её и грубым моим -
Целых пять оборотов земных!
Это больше гораздо, чем разделяет Томы и Рим.


Моритуро 19.03.2025


Публий Овидий Назон (лат. Publius Ovidius Nas;, 20 марта 43 года до н. э., Сульмона — 17 или 18 год н. э., Томы) — древнеримский поэт. Более всего известен как автор поэм «Метаморфозы» и «Наука любви», а также элегий — «Любовные элегии» и «Скорбные элегии».

«Меониец» в контексте произведений, например «Скорбных элегий» Овидия, — Гомер.

Есть две версии, почему его называют «Меонием»: по одной, отца Гомера звали Меон, по другой — одним из родных мест поэта считалась область Меония (Мэония) в Малой Азии.

Томы — античный город на западном берегу Чёрного моря (современный город Констанца в Румынии). Находился на территории исторической Малой Скифии (ныне Добруджа, Румыния), основанный около 500 года до н. э.
В 8 году н.э. сюда был сослан Августом поэт Овидий, который здесь и умер в 17 (по другим сведениям в 18) году. Овидий оставил очерки о жизни в далёкой и суровой — по итальянским меркам — провинции («холод зимой такой, что вино замерзает в сосудах»). Там он написал свои «Понтийские письма» — важный источник о быте жителей этой области. В Констанце на площади Овидия (Pia;a Ovidiu) ныне стоит памятник Овидию.

Ну и для ценителей, как обычно:)

 Из 5ой скорбной элегии:

Труб­ный я голос имей и грудь вынос­ли­вей меди,
Будь сто уст у меня, в них же по сто язы­ков,
В сло­во бы я и тогда не мог вме­стить мои муки:
Слиш­ком оби­лен пред­мет, чтобы доста­ло мне сил!
Пол­но опи­сы­вать вам, уче­ным поэтам, невзго­ды
Стран­ст­вий Улис­со­вых: я боль­ше Улис­са стра­дал.
Мно­гие годы Улисс на малом ски­тал­ся про­стран­стве,
Меж­ду Дули­хи­ем он и Или­о­ном блуж­дал;
Я же, про­плыв по морям, где не наши созвездия све­тят,
Роком к сар­мат­ской зем­ле, к гет­ским при­бит бере­гам.
Был с ним надеж­ный отряд сото­ва­ри­щей, спут­ни­ков вер­ных, —
Я же в изгна­нье бежал, пре­дан­ный все­ми вокруг.
Радост­но плыл он домой, воз­вра­щал­ся в отчиз­ну с победой —
Я же сей­час, побеж­ден, прочь от отчиз­ны плы­ву.


6я скорбная элегия:

Так горя­чо не чтил Анти­мах из Кла­ро­са Лиду,
Так Бит­ти­ду свою кос­ский певец не любил,
Как без­за­вет­но тебе, жена, я серд­цем при­вер­жен,
Твой, не то что пло­хой, — твой зло­по­луч­ней­ший муж!
Я точ­но свод, гото­вый упасть, а ты мне под­по­рой:
Все, что оста­лось во мне преж­не­го, твой это дар.
Если не вовсе я нищ и наг — это ты устра­ни­ла
Всех, кто спе­шил схва­тить дос­ки раз­би­той ладьи.
Так же как лютый волк, голод­ный и кро­во­жад­ный,
Воз­ле овчар­ни ждет, не отлу­чит­ся ль пас­тух,
Как порою глядит с высоты нена­сыт­ный стер­вят­ник,
Не запри­ме­тит ли где пло­хо засы­пан­ный труп,
Так, не всту­пи­лась бы ты, уж не знаю, какой про­хо­ди­мец
Все досто­я­нье мое лов­ко при­брал бы к рукам!
Все пося­га­тель­ства ты отве­ла, доб­ро­де­те­лью твер­дой
Помощь дру­зей снис­кав, — чем их отбла­го­да­рю?
В поль­зу твою гово­рит несчаст­ный, но вер­ный свиде­тель —
Будет ли толь­ко иметь это свиде­тель­ство вес?
Не пре­вос­хо­дят тебя цело­муд­ри­ем ни Анд­ро­ма­ха,
Ни фес­са­ли­ян­ка та, спут­ни­ца мужа в Аид.
Выпа­ди жре­бий тебе вос­пе­тою быть Мео­ний­цем,
И Пене­ло­пу тогда сла­вой затми­ла бы ты.
Ты бы в ряду геро­инь зани­ма­ла пер­вое место,
Всех бы вид­нее была стро­ем высо­ким души.
Этим себе ли самой ты обя­за­на, не настав­ле­нью,
Вме­сте с тобой ли на свет вер­ность твоя роди­лась,
Иль в череде годов так при­вык­ла ты рим­лян­ки пер­вой
Чтить неиз­мен­но при­мер, что упо­до­би­лась ей.
Став и сама дру­гим в обра­зец без­упреч­ной женою —
Толь­ко при­лич­но ли нам выс­шее с малым рав­нять?
Горе! Гений мой захи­рел, не тот он, что преж­де,
В меру тво­их заслуг голо­сом дань не воздам!
Если когда-то и в нас пла­ме­не­ли силы живые,
Дол­гих лише­ний гнет их пога­сил и убил.
Все же, когда не совсем бес­силь­но мое сла­во­сло­вье,
Жить из века в век будешь ты в песне моей.

и кусочек (окончание) из третьей:

И в обна­жен­ную грудь руки печаль­ные бьют.
Вот и супру­га, вися на пле­чах ухо­дя­ще­го, сле­зы
Пере­ме­ша­ла свои с горе­чью слов, гово­ря:
«Нет, не отни­мут тебя! Мы вме­сте отпра­вим­ся, вме­сте!
Я за тобою пой­ду ссыль­но­го ссыль­ной женой.
Путь нам назна­чен один, я на край зем­ли уез­жаю.
Лег­кий не будет мой вес суд­ну изгна­нья тяжел.
С роди­ны гонит тебя раз­гне­ван­ный Цезарь, меня же
Гонит любовь, и любовь Цеза­рем будет моим».
Были попыт­ки ее повто­ре­ни­ем преж­них попы­ток,
И поко­ри­лась едва мыс­ли о поль­зе она.
Вышел я так, что каза­лось, меня хоро­нить выно­си­ли.
Гря­зен, рас­тре­пан я был, волос небри­тый тор­чал.
Мне гово­ри­ли потом, что, све­та невзвидя от горя,
Полу­жи­вая, в тот миг рух­ну­ла на пол жена.
А как очну­лась она, с воло­са­ми, покры­ты­ми пылью,
В чув­ства при­дя нако­нец, с плит ледя­ных под­ня­лась,
Ста­ла рыдать о себе, о сво­их опу­стев­ших Пена­тах,
Был, что ни миг, на устах силою отня­тый муж.
Так уби­ва­лась она, как буд­то бы виде­ла тело
Доче­ри или мое пред погре­баль­ным кост­ром.
Смер­ти хоте­ла она, ожида­ла от смер­ти покоя,
Но удер­жа­лась, решив жизнь про­дол­жать для меня.
Пусть живет для меня, раз так уже судь­бы суди­ли,
Пусть мне силы кре­пит вер­ной помо­гой сво­ей.