Коммуналка

Коммуналка! Скажете избитая тема? Уже столько писалось, говорилось, склонялось, и, и, а все тянет к ней, к этой, наверное, уже никогда неповторимой в будущем, форме жизни людей, и именно  жизни, а не существования, как думают некоторые, те, кто этого явления никогда не видел и не прочувствовал на себе.

Вспоминаю о своих коммуналках теперь с ностальгией, с нежным и теплым чувством к тем людям, с которыми прожил годы бок обок, к их жизням и судьбам, к их красоте и безобразию, к их счастью и страданиям, виденных мною ежедневно. И даже к плохим отвратительным людишкам, от которых натерпелся по горло, нет ни каплю зла, а только благодарность за уроки жизни, без которых и меня такого, как теперь, не было бы, а было бы совсем другое.

Конечно, правы те, кто говорит, что коммуналка – это уродство человеческого общежития, когда человек скован условиями совместного проживания в своей, но не совсем своей «норке», где он не один, и вынужден делиться жизненным пространством со своими соплеменниками, а не родственниками и даже не друзьями. Но так рассуждают полные эгоисты, не понимающие, или не желающие понять, что весь мир человеческий построен по схеме коммуналки, а коммунальная квартира – это микромир, и множество этих миров и составляет тот макромир, которое мы называем человечество, это коммуналка на планете Земля.

Уже не помню имя очень известного архитектора, который занимался еще и вопросами психологии, касающимися жизненного пространства, необходимого человеку для нормального развития и жизни, но запомнил его выводы относительно жизни людей в городах, в современных огромных многоквартирных домах.

Он утверждает, что человек, если он удостоен этого звания, не может, и не должен жить в «муравейниках», как он назвал современные жилые дома, построенные для проживания сотен и тысяч человечков, где в каждой отдельной норке вместе с его обитателями поселяется одиночество и некая муравьиная сущность. Взращиваются и развиваются пороки современного человека, якобы составляющего общество, а, в конечном счете, народ.

Но человек не муравей, у него слабо развито сверхсенсорное восприятие своего «муравьиного» мира, тогда как муравейник это единое неразделимое целое, где каждый связан неразрывными узами с каждым и со всем целым сверхсенсорным чутьем, и благодаря чему муравьишки то и живут на планете миллионы лет в тесной связи с природой и не вырождаются несмотря ни на какие катаклизмы.
   
Считая вышеприведенные рассуждения, в худшем случае – «мертвому припарками», а в лучшем лирико-философскими бреднями, приступаю к написанию прозаических портретов обитателей моей последней ленинградской коммуналки, расположенной на пятом этаже (без лифта) дома «сталинской» постройки, в то время находящегося в ведомстве одного НИИ. Однако, думаю, будет не обойтись без описания соседних квартирантов и элементов окружающей инфраструктуры, как физической, так и социальной, в которых моя коммуналка плыла во времени. И, безусловно, в пространстве вместе с проспектом, районом, любимым городом, не менее любимой Родиной, короче с Землей Матушкой, а куда,  я так до сих пор так и не понял.


Мари Ванна

Ванна звучит в этом простом, но весьма распространенном имени и отчестве, не случайно, ибо именно в этом месте общего пользования, по словам других знающих соседей, была задушена подушкой престарелая свекровь Мари Ванны, во время сна, в самом большом чугунном корыте квартиры для купания тел и стирки белья, которое было назначено ей для ночлега из-за нехватки квадратных метров в двадцати двух метровой комнате с окнами во двор и дубовым паркетом.

Сам я этот момент убийства свекрови не видел, но рассказывали, что убиенная Прасковья Савельевна перед этим очень болела по причине смерти её сына, мужа Мари Ванны - Ивана Ильича. Он был добрым сыном Прасковья Савельевна и Ильи Александровича – купца первой гильдии, до свержения монархического строя на его родине.

Сам Иван Ильич оженился на Мари Ванне еще на вольном поселении после отбытия срока за измену родине и связи с английскими разведывательными службами, угнездившимися в городе на Неве. Мари Ванна в то время тоже была уже вольной птицей с четырьмя классами образования и школой барахолки в Новгороде Великом, откуда и была направлена в лагерек на отдых от воровства и мошенничества, после чего и сошлась Иваном Ильичом полюбовно.

К тому же, у Мари Ванны была склонность к выпиваниям и наркотикам в виде крутого отвара валерьяновых корешков, которые она кипятила по ночам, когда соседи спали, успокоенные запахом лечебного растения.

А в это время, привлеченные этим же запахом, коты и кошки со всей округи прибывали и прибывали к дверям нашей квартиры, и некоторые устраивали даже песнопения, а другие точили затупившиеся коготки о дверь и даже лестничные перила.

Как эти добрые животные, семейства кошачьих, проникали в наш подъезд с красивыми дубовыми дверьми, с пружинами для своевременного их закрытия, мне до сих пор не понятно, но один раз я насчитал их больше трех десятков.

Вы могли бы подумать, что Мари Ванна – ведьма. Да, нет же. Что вы. Просто это был мертвый человек, мертвая мать, мертвая жена, полумертвая бабушка, но воровка и убийца. Когда и почему смерть влезла в это существо одному богу известно, но от неё не исходило, ни одного лучика света человеческого, она ходила какой-то воровской походкой, и глаз я её не помню, хоть убей. Кажется, и глаз то у неё не было, а какие-то бегающие точки, никогда не смотрящие прямо на тебя

Хотя после приема отвара валерьянки, в достаточном объеме, в ней просыпались творческие силы, и она могла покрасить ночью часть кухни в такой цвет, который трудно себе представить без валерьянки.  А так - сплошная тьма, беспросветная, хотя она видимо любила, насколько это можно назвать любовью, своего внука Сашку, который был вылитый отец – зять Мари Ванны, тоже Саша.

Царство ему небесное. Светлейших был человек.  Доброты необыкновенной. Мы тогда проходили в школе «Грозу» Островского, так я дядю Сашу, звал я его про себя так, считал «лучом света в темном царстве», не считая конечно, маленького Сашку. Но «лучом» то я его считал уже после его гибели глупой и страшной до умопомрачения.

Это все семейство: - Мари Ванна, Зоя Ивановна – её дочь от Ивана Ильича, дядя Саша и Сашка держалось, как говорится, на дяде Саше, на его доброте и любви к Зое и сыну, и было от его любви даже благообразным, и Зоя казалась счастливой,  и всё у них было по-человечески. Молодая красивая пара и сынишка, а дядя Саша не курил, не пил, ходил тайком в церковь с Сашкой на руках и с Зоей, в Никольский Собор, куда и я с мамой тоже редко-редко ходил. И всё полетело в тартарары после гибели дяди Саши, и начался этот беспросветный нечеловеческий ужас во главе, которого была Мари Ванна, или злой рок.   

Это всё чушь, что люди негативно относящиеся к себе подобным, близким по обстоятельствам своего пребывания на этой земле, может быть, даже ненавидящие их за причиненное зло, в глубине своей не переживают за них, за этих уродов рода человеческого. Они, там, где то в подсознании испытывают стыд за них, перед кем не знаю, и страх от этого человеческого недоразумения, что им можно заразиться, этим горем, этой совсем некрасивой и безобразной жизнью, но, всё равно, они плачут за них, и оправдывают перед всем миром. Странно это, но эти чувства проращивает в тебе коммуналка, где все перед твоими глазами разворачивается, и горе и счастье, и преступления и наказания.

Я стеснялся этой соседской семьи после смерти дяди Саши, потому что она падала в пропасть, и ничто и никто не могло им помочь остановиться. После окончания шестого класса я уехал в пионерский лагерь, только на одну смену, а когда вернулся, мама рассказала мне о гибели дяди Саши.

Они все семейством, без Мари Ванны, теплым июньским днем, культурно отдыхали на подстилках в парке, около пруда под местным названием - «Правое яйцо фаворита», а надо сказать, что в этом парке разбитом еще в при Екатерине Второй, и по её воле, все водоемы были сделаны в виде детородных человечьих органов, если на них смотреть с высоты птичьего полета, что и делали балтийские чайки и прыгуны с аттракционной парашютной вышки. Было жарко и было много загорающих и купающихся в этих прудах.

Было воскресенье и какой-то церковный праздник.  Дядя Саша уговаривал Зою уже заканчивать воздушно-водные процедуры, чтобы вернуться домой, приодеться и съездить на трамваи в церковь. Но Зое не хотелось уходить, она любила общественные места и всякие народные гуляния, так как была весьма и весьма хороша собой, и даже роды Сашки не подпортили её фигуры. И она уговорила мужа искупаться, обсохнуть, и уж тогда двинуться домой. Саша не хотел купаться с самого начала, как будто что-то предчувствовал, но не смог отказать жене. Он разбежался и прыгнул, попал головой в лежавший в воде железобетонный блок с торчащей ржавой арматурой. Саше было тогда около тридцати, он отслужил во флоте и был классным рабочим Кировского завода – специалистом, которого ценили и любили.

Зоя сама вытаскивала Сашу из этого пруда и была вся в крови, а маленький Сашка орал сидя на подстилке и пытался ползти к ним на помощь. Эти подробности мне рассказывала сама Зоя много позже.

Сашу увезли на «Скорой» очень быстро, а через трое суток его не стало. Он только раз пришел в сознание перед самой смертью и посмотрел на Зою, неотлучно дежурившую около него.
 
Продолжение следует.