За красу Марью звали то ягодкой, то царевной...

За красу Марью звали то ягодкой, то царевной. А когда вернулась из лесу тяжела, то шушукались и крестились по всей деревне: «Не иначе, беспутка, от лешего понесла!» Та божилась - мол, с женихом миловалась в травах. Скоро женой назовёт, только дайте срок! Жалили слухи едкой дурной отравой. Мать не пускала Марьюшку за порог. Берегла кровиночку от пересудов сельских. Только от этих разве убережешь? Взглядов косых не избежишь соседских. Рады переиначить любую ложь.

Марья приходит к Тарасу и слёзно просит: «Веди под венец, милый, дальше тянуть нельзя…». Он обещает - только начнётся осень, так поведёт её прямо пред образа. Марья уходит - ждать и Тарасу верить.
Жених с поклоном земным подступил к отцу: «Хочу я с девкой, что люба, пойти к венцу!»
Но отец гладит на сына суровым зверем. Он прочит сыну иную судьбу давно - у друга скота из денег полным - полно, и дочь-раскрасавица нужных летов достигла.
«Езжай с Радиславе немедленно ты с гостинцем!»
«Но, батя, я Марье жениться давал зарок! Как бы теперь нарушить его я смог?»
«Я тебя, сукин сын, сейчас запорю вожжами! За невесту дают в приданное три коня! Ты своим самодурством отправишь менять на жальник. Дал же бог сына редкостного дурнЯ!»
И Тарас покорился - слово отцово свято. Взял Родиславу, та понесла и рада. О Марье ни слуху ни духу, не шепотка. Как узнала, что брошена, так и ушла из дома. Проглотила её без конца и края тайга. Небо казалось неведомым и бездонным. О Марье забыли – была, да и нет её. Всякий судьбу себе сам на земле кует. И она, видать, себе выбрала путь-дорогу. Поближе к лесу, но далеко от Бога. А нынче, девять годков от того спустя, люди в лес идти бояться да не хотят. Какая-то злая сила в тайге морочит - особенно по утрам да поближе к ночи.

У Тараса три сына - пригожей один другого. Жена носит четвёртого - хоть бы не парень снова! Хочется дочку - баловать да рядить. Счастлив ли он? Знал бы такое слово, то непременно кивком его подтвердил.  Жизнь удалась - дом, малышня, супруга. Четыре коровы, кони, есть даже слуги. Взяли себе соседских с женой сирот. При таком богатстве не в тягость им лишний рот. Только последнее время всё Марья снится. Золотая коса до пят у неё струится, солнечный луч путается в ресницах. Укоризненно смотрит, зло, и молчит-молчит. И за ней какая-то тёмная тень маячит. А глаза у той тени - звёзд в чёрном небе ярче, и жутко Тарасу делается в ночи. Он просит жену и детей не гулять напрасно. Но судьба найдёт хоть в тереме, хоть в тюрьме. За окнами март - снежно, тепло да ясно. Сугробы пушисты, как мягкий звериный мех. И манит младшего сына за тын девчонка - без рукавиц, без шальки и босиком. И глаза отливают жёлтым, как у волчонка. Рубаха, и та, не подвязана пояском. За ним шагают и двое старшИх Тараса. И мать за детьми бездумно метнулась вслед. Хрустнул под сапожком голый бересклет, а после всё как-то зловеще затихло сразу…

Во дворе остался с разорванным горлом пёс. Полегла скотина - будто кто злом обнес, будто кто окрестил добрый дом бедой. Тарас от горя тощий, худой, седой, мечется по лесам да зовёт детей. Только в ельнике разве отыщешь тех? Только хохот девченки рассыпан проталин вдоль. Только вместо сердца Тараса теперь лишь боль. Видел он дикую девку в тенях кустов. Добежишь до места, где, вроде ждала... Пустое! Так морочила-блазнила, лютая, мужика.
Крутила-водила плачем сынков тайга: «Тятенька, холодно, тятенька, защити!»
Все тише и тяжелей у Тараса в груди…
Но раз всё же вышла ледящая та сама. Вокруг полыхает листвой ароматной май.
«Тятенька, тятенька, люб ли тебе привет, от Марьи твоей ненаглядной сквозь столько лет? За что погубил её, тятенька, и меня?»
Кружится небо, капли дождя звенят, и падает, в синь запрокинув, Тарас, лицо. Вокруг него темнота ходит посолонь -цок-цок-цок...

***
С тех пор всё затихло в лесу, как Тарас пропал.
Но сказывали - есть в тайге худая тропа.
По ней не ходи, на ней поджидает Смерть.
Но всегда есть охотники в очи ей посмотреть. 

1 – 17 марта 2025 года