Парад

 
К параду начали готовиться ещё с осени. Загодя. Командование полка решило, что будет правильно, если не только утренние построения, но и каждый вечерний развод будут проходить под оркестр. Мало кто усмотрел в этом мудром решении какую-то связь с парадом, который обязательно будет проходить в следующем году. Большинство отослали это решение к обычной начальственной прихоти. Особенно это напрягало, конечно, оркестрантов, потому что вместо обычной репетиции в полковом клубе, строились они теперь каждый день на плацу, вместе с заступающими в наряд солдатами и офицерами.
Но больше всех решение командиров понравилось мальчишкам, которые теперь каждый вечер повисали гроздьями на шлакоблочном заборе воинской части, чтобы послушать праздничные звуки оркестра.
Сеньке в ту пору исполнилось шесть лет. Был он самым младшим из компании, интересовавшейся оркестром, в Днепровском переулке. Жил Сенька с родителями, старшей сестрой и бабушкой, там же, по адресу Днепровский переулок 4, корпус 15, квартира 4. И забор их огорода был как раз забором воинской части, примыкавшей и к плацу, и к казарме дежурной службы, охранявшей склады. Сенька все лето, исключая походы на море и поездки в станицу, провел на крыше сарая, примыкавшего к забору. Он с интересом наблюдал, как солдаты строятся, слушают какие-то наставления и приказы. Как потом заступают в караул, как возвращаются, как возле специального деревянного ящика, выкрашенного в коричневый цвет, разбирают автоматы. Ящик висел на стене, как раз напротив дежурной казармы и служил, со слов солдат, пулеуловителем.
Солдаты улыбались Сеньке, едва он появлялся на шиферной крыше сарая. Махали ему руками. Сенька махал им в ответ. Так они подружились на расстоянии. А к концу лета Сенька уже сидел с солдатами возле казармы, в курилке, и они угощали его то хлебом, то яблоком, то семечками.
А потом Сенька как-то решил встретить новый заступавший в караул наряд прямо на плацу. Почему он так решил, теперь уже и не припомнить. Воинская часть была не очень большая, хотя, как определить, большая или нет, Сенька не знал. Но вот солдаты на караульную службу заступали одни и те же, из чего он сделал заключение, что "через день на ремень" - это такая специальная служба. Так что на плацу, куда он пробрался и замер рядом в траве, должны были быть знакомые ему по дежурной казарме солдаты. Но все оказалось не так: на плацу строили всех, кто заступает в наряд, а их оказалось гораздо больше. Ну точно, четвёртая часть тех, кто строился на плацу по праздникам.
Сенька было лет пять, когда он впервые увидел такое праздничное построение. Это было весной. Сенькина бабушка, которую все звали Буся Паша, взяла его за руку и со словами: "Пишлы подывымось", повела к забору. А ещё принесла небольшую подушку. На подушке была вышивка крестиком - красные маки на чёрном фоне. Подушку Буся Паша положила на забор, посадила на неё внука. Так что он практически в первом ряду просмотрел это грандиозное представление: знамёна с бахромой и кисточками, знаменосцы с лентами и саблями, клинки которых ослепительно сверкали на солнце, оркестр с огромными трубами и огромным барабаном. А ещё солдаты! Сеньке нравились все, кто участвовал в параде, как они дружно поворачивали голову, шли в ногу, чётко печатая шаг, даже казалось, что дышали одновременно, потому что значки у них на груди поднимались и опускались в такт дыханию. Но больше всех нравились те, что первыми выходили на плац, когда звучала команда: "Одного линейного, дистанция!" И они, друг за другом, держа у плеча винтовку со штыком, к которому был прикреплён красный флажок, шагали четко, высоко поднимая ногу, каждый к своему месту. Разворачивались лицом к строю, перехватывали карабин в другое положение и замирали! А когда останавливался последний, который шёл первым, над плацем прокатывалась команда: "Шагооооом! Маааарш!" И оркестр взрывал напряженную тишину, после чего начиналось великое, торжественное движение: парад!
Это напоминало бал в каком-то кино, которое Сенька успел посмотреть с бабушкой, в летнем кинотеатре.
Это построение, на которое Сенька решил прийти самостоятельно, конечно, не было парадом. Но был оркестр! И солдаты маршировали под знакомую музыку. А поэтому Сенька, не раздумывая, вынырнул из травы, добежал до последней шеренги, подобрал ногу и зашагал следом. А когда поравнялся с трибуной, возле которой стоял командир, лихо приложил к виску руку. Он помнил, как это делали офицеры, и, заметив улыбку на лице командира, ещё усерднее печатая шаг, проследовал дальше.
Так прошла вся осень. Если не шёл дождь и не дули "моряк" или "норд-ост", которые в этих местах меняли планы населения с завидным постоянством, то Сенька маршировал за строем. Видя, что подобная самостоятельность осталась безнаказанной, то называется, "полку прибыло". И в какой-то момент собрался, чуть ли не взвод пацанвы и ещё трех девчонок. Но потом энтузиазм шагающих, как-то быстро сошёл на нет, и Сенька остался один и так дошагал один до ноября.
А вот торжественное построение на 7 ноября он пропустил, заболел: ангина и температура… Потом задул норд-ост, а потом стало холодно, и оркестр уже не выходил на построение. Потом была зима, и снова дул норд-ост, и только в марте начались репетиции парада. Сенька был тут как тут. Его с радостью встретили в первую очередь оркестранты, ротому что теперь парад завершал оркестр, а следом за ним шагал Сенька. Репетиции шли почти каждый день, оттачивали все движения и команды. Судя по тщательности подхода к подготовке, на парад должно было прибыть какое-то начальство. Сенька тоже готовился. Солдаты из караульной казармы, где Сенька теперь пропадал в свободное от репетиции время, подарили ему ремень, настоящий солдатский ремень, с бляхой, начищенной до сияния, на которой красовалась звезда. Умельцы укоротили ремень так, что он как раз пришёлся Сеньке впору. А ещё ему на построении караула торжественно вручили пилотку, тоже перешитую и подогнанную под Сенькину подстриженную "под чубчик" голову. На пилотке была самая настоящая красная звёздочка, почти такая же, какую держал в руке Мальчиш Кибальчиш, только новая, солдатская! Когда Сенька принёс это богатство домой, отец, служивший в полку старшиной, не без гордости сказал: "Этот точно до маршала дорастет!" Буся Паша, мечтавшая, чтоб внук стал доктором, махнула рукой. А мама взялась готовить сына к параду и на следующий день повела с собой на работу, чтобы купить ему новые сандали.
Дни шли своим чередом, но Сенька чувствовал какое-то нарастающее напряжение: оно сказывалось и в реакциях командиров, которые стали громче говорить при обсуждении каких-то ошибок, и в солдатах, которые уже не так дружно смеялись в курилке. Сенька даже случайно услышал, как папа рассказывал маме, что кто-то из папиных сослуживцев так усердно махал шашкой, когда шёл возле знамени, что чуть не отрезал себе ухо, благо шашка была не заточена! Молодой лейтенант, видевший это происшествие, как будто рассмеялся и назвал папиного сослуживца Гогеном, за что заместитель командира полка сделал ему замечание. Ни папа, ни мама не знали, кто такой Гоген. Тем более Сенька. Но он тоже улыбался, слушая, как тихонько смеялись папа с мамой.
К намеченному сроку все было приготовлено: пилотка, ремень, чистая белая майка, сандалии и даже новые чёрные трусы, на которых мама вышила белыми блестящими нитками якорек.
Сенька проснулся рано утром, быстро оделся, съел кусок мягкого хлеба с молоком, которые стояли на столе, специально для него приготовленные. Почему-то никого не было дома. Сеньку это слегка насторожило. Был четверг - папа на построении, мама на работе, сестра Таня в школе. А Буся? Сенька подошёл к двери. Дверь была закрыта. Сеньке, конечно, было неизвестно, что накануне вечером начальник политотдела дивизии заглянул к отцу, в казарму, где он занимался с солдатами физподготовкой, и как-то, между прочим, сказал, что детворе завтра на параде не место. И отец все понял. Сенька вернулся в комнату и не раздумывая, полез в форточку, но очень расстроился. Но времени на слезы не было. Осторожно вылез на подоконник и спрыгнул с него на траву. Не ушибся. Это хорошо. В чапаевской казарме, так назывался дом на четверых хозяев, в котором жила Сенькина семья, окна были расположены высоко, около двух метров над землёй. Поэтому скорее сполз, но все обошлось.
Не теряя времени, Сенька рванул к забору и сразу понял, что по всему периметру плаца было выставлено оцепление из солдат, точно ждали высоких гостей.
Сенька знал, что такое оцепление, и понимал, что просто так проскочить к оркестру ему не позволят. Но несмотря на свой, как говорил высокий старший сержант в очках, попавший на службу после института, "незначительный возраст", вариант, когда просто так на плац не пустят, был предусмотрен. Сенька ещё осенью присмотрел лаз с другой стороны плаца, где вдоль забора густо разросся боярышник. Но на пути возникла Буся Паша! Поймала за руку: "Ты як тут?" У Сеньки глаза наполнились слезами. Буся Паша, любившая внука до самозабвения, но не снижавшая строгости воспитания, заметив глаза, полные слез, ослабила хватку. Сенька выскользнул и, придерживая рукой пилотку, ловко скрылся среди подходящих к забору зрителей. Буся Паша, всплеснула руками, улыбнулась: "От, паразит! Буде туби лозыны!"
Но Сенька знал, что никакой лозины ему не будет, оглянулся, увидел улыбающуюся Бусю и продолжил движение.
    Лазом, к которому добрался Сенька, была старая, заросшая высокой травой ливневка, которая проходила как раз под забором. Осенью лаз был гораздо чище, наверное, потому, что сухо было после лета. Но за зиму и весну вместе с водой нанесло чего угодно: тряпки, куски газет, пожухлую траву, ветки. Сенька очень боялся змей, но времени на страх не осталось. Главное — не выпачкать белую новую майку. И держа пилотку в руке, Сенька тихо исчез в колючем терновнике и траве.
 
Министру Обороны СССР, маршалу Андрею Антоновичу Гречко было шестьдесят четыре года, когда он снова приехал в Новороссийск. Впервые он побывал в этом городе четверть века назад. Да, это было то еще время! Вообще, про Андрея Антоновича уже давно надо было снять приключенческое кино, по примеру Мотыля или Кеосаяна о том, как молодой кавалерист- разведчик в 1921 году гонялся по югу России за бандой "Маруси Черной", как громил Деникина и Врангеля в рядах 1-й Конной армии. Или о его приключениях на Кавказе в период Гражданской, за что во главе эскадрона участвовал в параде на Красной площади 7 ноября 1927 года!
Он и в Великую Отечественную бился за Новороссийск и громил фрицев у его стен в 1943 году, будучи уже командующим 56-й армией Закавказского фронта!
И вот теперь, став Министром Обороны СССР, приехал на места своей лихой молодости. Конечно, он приехал не по причине ностальгии. Дел было невпроворот: росло напряжение в Чехословакии, и на границе с Китаем было очень неспокойно. Гречко, скорее всего, лично проверял состояние танковой дивизии, расквартированной в Новороссийске, для дальнейшего её использования в непростой текущий момент. Через полтора года эта дивизия будет стремительно переброшена в Комсомольск-на-Амуре. Вероятно, этому по большому счету, и был посвящён визит.
Ну а парад? Парад - дело святое! И он прилетел в мае специально. Что он смотрел, чем остался доволен, что требовал исправить - мы оставим биографам Минобороны. Гречко любил парады и, как любой, уважающий себя военный, относился к ним с почти мистическим почтением. Трибуну в дивизии по случаю его прибытия вылизали до блеска, покрасили, плац, как положено, расчертили известью. Да и вообще подготовились отлично. Чувствовалась дисциплина и ответственность. Министр сказал краткую речь, вручил награды, в том числе и Правительственные, приготовленные для такого случая, и дал команду для начала парада! Натренированные полковые коробки, прокричав "Ура!", двинулись торжественным маршем. Шли самозабвенно! Словно это был не плац, в военной части небольшого южного городка, а главная площадь Советского Союза. Эта торжественность словно парила над всеми участниками. Министру парад понравился. Вспомнилась кавалерийская молодость, тем более что у ассистентов знамённых расчётов блестели на солнце отполированные лезвия шашек. Но, как и молодость, парад пролетел невозвратно стремительно! И вот уже оркестр двинулся, завершая процессию. Но тут Гречко заметил какое-то нервное движение на трибуне. Пригляделся и увидел мальца, шагающего следом за оркестром, в белой майке, пилотке, подпоясанного настоящим солдатским ремнем, в сандалях на босу ногу. Вспомнил своих внуков, в уголках глаз слегка защипало… Он пресёк предполагаемые действия подчинённых коротким: "Отставить!"
 
Сенька лежал в траве до тех пор, пока не начал движение оркестр. Он все слышал. И как отчеканили шаг линейные, с флажками на штыках карабинов, как двинулись коробки, подбирая шаг перед трибуной, как снова, лязгнув карабинами, выстроившись в последнюю шеренгу, ушли, следом за парадом, линейные. И вот, когда, качнувшись, словно на палубе корабля, начал движение оркестр, Сенька выпорхнул из травы пушинкой, кажется, даже ногу подобрал в воздухе и пошёл, печатая шаг.
Он шёл за последней шеренгой оркестра посередине, прямо за дядей Сашей, который играл на самой большой трубе. Вероятно, поэтому его не сразу заметили. А когда заметили, то он уже подходил к трибуне. Сенька видел, как шевельнулись замершие на трибуне фигуры, как что-то сказал седой высокий человек, стоявший в центре трибуны, как снова все замерли. Сеньке показалось, что он встретился взглядом с этим седым мужчиной со звездой Героя Советского Союза на груди, заметил его улыбку. И тогда Сенька вскинул руку и приставил пальцы ладони к виску в воинском приветствии. Он увидел, что стоявший на трибуне, вероятно,  главный командир, тоже приложил ладонь к виску, отвечая Сеньке на воинское приветствие, и улыбнулся ему в ответ! Увидел, как следом вся трибуна за ним, подняла руки в воинском приветствии, да так и стояла, провожая Сеньку взглядом, пока он не дошёл вместе с оркестром до конца плаца. А когда оркестранты услышали команду "Правое плечо вперед!», Сенька юркнул между ними и ловко, по-кошачьи, забрался на забор, оглянулся и услышал долетевший с трибуны дружный смех командиров. Увидел спешащую к нему Бусю Пашу и скрылся среди зрителей.
 
Этот парад ещё долго вспоминали. И до самого сентября Сенька был главным героем, потому что вечером, когда отец вернулся домой, никто Сеньку не ругал. А когда они со старшей сестрой слушали концерт по радио, Сенька услышал, как папа рассказывал на кухне маме и бабушке, что вызывали его к командиру полка и благодарили за пацана и даже премию обещали...
Когда наступил конец августа, Сенька объявил оркестру, что детство его закончилось, и завтра он идёт в первый класс. Тогда дядя Саша посадил Сеньку в свою большую трубу, в которую тот, несмотря на то, что детство кончилось, легко поместился. И оркестр двинулся по плацу, с маршем, а в самой большой трубе сидел Сенька и думал, какое это великое дело - парад.
Сенька даже не подозревал, насколько близок к истине был отец: как много парадов ещё впереди, как много приключений его ждёт вместе с оркестром и как якорек , вышитый мамой блестящими нитками,  может изменить жизнь...