Первая строка

Проблема всех, кто впервые принимается писать роман - это первая строка!
О, дорогие мои, наидражайшие! Дорогие мои наивные собратья, господа-сочинители! Представить вы порою не сможете даже в страшном кошмаре, сколько же это лет может пройти прежде, чем появятся на белом листе бумаге ваши собственные, незамысловатые с виду, слова:
 
Из уездного города N,  Z-ой губернии,
ранним июльским утром выехала и
с громом покатила по почтовому тракту
 безрессорная, ошарпанная бричка...
 
Сколько воды утечет с тех самых пор, как заведете вы себе толстую
тетрадь без обыкновенных, как то бывает полей, отступающих от края
страницы чуть более дюйма! Ибо свое рукописное сокровище, детище
свое ненаглядное, боль души, радость вашего сердца, утешение
всей вашей умственной горячки, отрада и упование всей вашей жизни,
по всем правилам литературных правил украсите вы  полями собственными, делящими страницу на две равные части. В левой части будет вестись повесть ваших, так сказать, временных лет; а правая часть - для записи тех уже догадок по поводу написанного, которые придут вам в голову по прошествии времени, которое вы предусмотрительно отведете себе для более  зрелого размышления.
 
Поступают так, вестимо, для того, чтобы избежать излишней пачкотни - бесконечных помарок и исправлений, которыми грешат все без исключения авторы, создавая тем самым благодатную почву для будущих соискателей ученых степеней в области филологии.


Расскажу один случай, раз к слову пришлось! Федор Михалыч, допустим,
редкий был грязнуля: начиркает-начиркает что-нибудь, будто ему заведомо
известно, что он - Достоевский, черт ногу сломит! Не разберешь!
А времена такие бывают, что некогда разбираться - в типографии очередное полное собрание сочинений своего академического издания ожидает.


Тут и махнут рукой: играл, мол, он в Монаке. Так оно без малого век и будет всеми считаться по благословлению какого -нибудь неряхи.
Но народится въедливый исследователь - ниспровергатель научных
авторитетов и уличит прежних составителей в небрежности: докажет, что играл, де, не в Монаке, а в шашки! И составит тем самым себе мировое имя и реноме!
 
Заманчиво, конечно,предоставить такой повод для, так сказать, потомков, но вы-то скромный хантыйский мальчик! Иной бывает в следственном изоляторе, в этапках, все стены своим погонялом в блатном мире исчиркает, а вы только название города, откуда вы родом, готовы оставить на память о себе и в качестве напоминания другим своим землякам, которые окажутся в таком же положениии, что и вы, для того, чтобы гадали потом: Кто же это? Какой это год? Какая статья?
Вернемся же от Достоевского, тоже, кстати, сидельца, каторжанина и знатока тюремного быта, к вашей скромной персоне.


 
Решение стать романистом приходит к людям очень рано. Наверняка, вы
еще со школьной парты грезили о фантастическом романе и не раз порывались его написать: были уже заготовлены перья, чернила, бумага! Был замысел, был готов сюжет, образы героев вынашивались месяцами, не хватало только творческого дыхания: после первой написанной страницы наваливалась вселенская усталость, и дело откладывалось до лучших времен...


Со временем творческие амбиции росли, а исписанные детским почерком
страницы безвозвратно утеряны! Но тот рой мыслей, который царил в голове не оставлял сомнений: все они - зародыши великих творений. И свое имя вы практически видели на корешках среди книг, выставленных на полках книжных магазинов. Наступала пора юношеских порывов. Однако, Семен Надсон в свое время  к вашему тогдашнему возрасту уже оставил миру свое поэтическое наследие, а у вас дальше тех толстых писем подружкам, в которых вы похвалялись заготовками будущих шедевров, дело не шло.


Однако, вы уже успели поучиться в нескольких высших учебных заведениях, одно даже закончить, помотались по далям и весям необъятной Родины, и вот с таким багажом мысль о литературном труде вновь со всей своей силой вернулась и прочно овладела вашим сознанием.
 
Все эти приготовления с толстыми тетрадями были не случайны, происходили они от наивных ваших представлений о том, что польется на бумагу хроника ваших похождений и выстраданных на тех путях наблюдений и раздумий единым, мощным и безупречным потоком. Не тут-то было! Стремление создать шедевр зачастую парализует.
 
О эта пресловутая проблема всех, кто впервые
принимается писать роман!
 
О, первая строка! Сколько крови ты выпила людской!
И вот, полуобезумевший, больной от бессоных ночей и валяния дурака целыми
 днями напролет неделями и месяцами, смотрит с недоверием и ужасом
мой наидражайший наивный и жалкий господин-сочинитель на
незамысловатые с виду слова:
 
Из уездного города N,  Z-ой губернии,
ранним июльским утром выехала и
с громом покатила по почтовому тракту
 безрессорная, ошарпанная бричка...!
 
Страшным диким кошмаром преследует его эта фраза, а тут глядь и выяснится к
этому, самому что ни на есть, моменту, что однакашник его бывший тиснул в
 печати свою книжонку - допустим, мемуары о годах армейской службы!
 
Вертит, вертит в своих руках, как жабу, по словам поэта, как ежа, как змею
двенадцатижальную, эту брошюрочку невзрачную, и выбешивает его та легкость,
с которой его новый определившийся соперник, этот вероломный посягатель
 на самое святое, что есть на этой земле - на лавры русского писателя, начинает
свое повествование:
 
Случалось ли вам бывать в Нагорном Карабахе?
Сам я проходил там службу в 1988
году..
 
Что-то лермонтовское слышится в этой зловещей фразе!
Смотрит на нее наш герой и глазам не верит, что можно вот так просто начать:
 
Случалось ли вам бывать в Нагорном Карабахе?
Сам я проходил там службу в 1988
году..
 
Да не дактилем ли это написано? - начинает прозревать наш искушенный
 знаток стихотворных размеров. И начинает вчитываться в чужие строки, и чем
далее продвигается его чтение, тем больший леденящий холод парализует все
его члены: написанное кажется очень хорошим, простым и свежим языком.
О зависть литератора к литератору! Как мне понятна ненависть Маяковского к
Надсону, как его же ненавидели Багрицкий, Паустовский и Светлов!
Уму непостижимо! Мэтры советской поэзии, мастера слова с общим тиражом,
наверное, под сто миллионов экземпляров,если учитывать переводы
 на другие языки мира! И кому!
Смертельнобольному мальчику, который едва дожил до двадцати четырех лет!
Оставим покойным разбираться друг с другом в аду! Вернемся к живым!
 
По мере того, как последствия от шока, полученного в результате знакомства с
литературными потугами друга детства, прошли, вы, конечно, же невольно
улыбнулись: об этом же есть голливудский фильм, как два незадачливых
литератора обменялись друг с другом заказами на убийство. Содеять
непоправимое у них, к счастью, не получилось, но они воспользовались
обстоятельствами такого случая, чтобы написать книги: каждый свою - один
крупный полновесный формат, другой - разукрашку!
 
Вы, конечно, быстро утешили себя мыслью, что писать в подобной манере, той,
которую избрал для себя ваш неожиданный соперник - ниже вашего творческого
достоинства. Правда, шрам остался навсегда. Вы поняли, что время уходит!
Прочь тетрадки!
Вы стали поборником другого метода - клочков бумаги и конвертов!
 
 
Первая строка, бесконечной шлифовке которой, вы посвятили столько
драгоценного времени, была напрочь забыта!
 
Все силы были брошены на поиски психологических средств, которые бы
позволили преодолеть страх белого листа! Это совершенно очевидное
 непонимание и доходящее до болезненности чувство из-за незнание того,
 с чего начать. Перед вами - белый лист бумаги, и вы вроде бы готовы к работе,
но в голове нет ни одной стоящей мысли.
 
Идея есть, есть даже целый план! Но вот что-то написать в самом начале
 никак не получается! 
Все готово для работы, вы держите в руке ручку ( лично я, простой карандаш!),
 руки - на клавиатуре, вы напряженно думаете перед неумолимо белым экраном
монитора:  что же все-таки написать?…
 
Стремление сразу создать шедевр парализует.
Начинающие авторы забывают, что написание романа – это процесс,
а не одномоментный акт творения. Черновик неизбежен. Это грязный,
неказистый, но необходимый этап.
И вот случается! Вы позволяете себе писать плохо, неказисто, настолько
сумбурно, что то и дело обнаруживаете себя в стороне от намеченного плана.
Вы ужасаетесь тому, что пишете! Такую дрянь даже самому перечитывать
совестно!
 
Трудно представить, как важно закончить хотя бы один черновик. Добрый десяток
незавершенных проектов: на компьтере, ноутбуке, в телефоне, в блокноте,
в альбоме для рисования! Пухлые конверты полны каких-то цитат, обрывков своих и
чужих фраз, воспоминаний, разговоров, снов...
 
Только  имея целое полотно, можно увидеть общую картину, выявить
слабые места и начать выстраивать повествование по-настоящему.
Но до этого может пройти еще несколько лет!
Вы уже трудоустраиваетесь куда-то прочно, словно навек, начинаете делать
карьеру, ваша жизнь входит в привычное русло...
 
Но вы - избранный! Просто так вас никто не отпустит! Вы бросате все, снова
немного прокрастинации - до нескольких лет! - и вы обнаруживаете себя за
настоящей своей работой!
 
Редактирование – вот где рождается магия, где хаос превращается в порядок.
Первый вариант - абсолютно, неприемлемо несовершенен.
Родовые муки! Позвольте , наконец , своему роману родиться!
 
Итак, проблема всех, кто впервые принимается писать роман -
это первая строка!
Как же легко начинать любое свое произведение, если ты - Шекспир!
 
Тлетворный век! Какое злодеянье еще затеял ты?
Какой еще зловредный эмбрион под сердцем
Матери-природы ожидает в дикой корче омрачить
Свет ясный солнца и появлением своим на свет
Преградой стать непроходимой для золотых лучей?
 
Используя возвышенный, почти выспренный, язык и броские
запоминающиеся метафоры, Вильям Шекспир безжалостно
выталкивал беззащитную добродетель на мощенную улицу, по которой
маршировало, играя мускулами, под боевые трубы, гипертрофированное
 зло. Именно за это его и презирал наш Лев Толстой, представитель
другого поколения авторов и тоже большой любитель эпических
сцен и развернутых масштабных полотен, охватывающих исторические события
мировой величины.
 
Оба были гениями психологического анализа,
только если добро и зло у Шекспира были нарочитыми, словно карнавальные
маски, то Лев Толстой стремился передать тонкий психологизм через личные
своих персонажей драмы, с детальным изображением их быта и моральных
поисков. Он исследовал универсальные человеческие страсти через
внешние признаки, тщательно избегая давать собственные оценки.
Так в "Детстве" он не указывает прямо на то, что управляющий имением - вор,
разоряющий семью героя; автор живописуя своего отрицательного персонажа,
всего лишь указывает на такую характерную деталь поведения, как вращать
во время разговора большими пальцами на руках,
которые заложены за спину. Он не говорит, что князь Василь Курагин - отвратительный
мерзавец, а только отмечает, как тесно обтягивают панталоны его жирные ляжки.
Андрей Болконский всегда надменен и сух.
 
Поэтому, стоит вам написать, что -то подобное:
 
"Хорошее масло - всегда маслянистое,
 а плохое - excusez-moi pour mauvais ton -
всегда горчит дерьмецом присущим только одному ему!",
 
как, не дожидаясь пока Аннушка прольет масло на трамвайные пути,
из под вашей руки непременно выскочит под поезд какая-нибудь
Анна Каренина и прославит вас на весь мир!
 
Не зря я здесь Булгакова упомянул: начни вы свой роман  с фразы
 
"Есть в городе Москве на Чистопрудном бульваре один дом с нехорошей
квартирой..", то успех и всепланетное признание гарантировано и вам!
Тут и сатира ваша уместна будет, и фантастику, которой вы грезили в детстве,
будет куда присовокупить, и где гротеск расквартировать, и на что пролить
всю собственную желчь, зло критикуя современность, благо  яркие образы
долго искать не надо, а ироничный тон, у нас у писателей, для хорошего
человека всегда найдется.
 
Ну, про все выгоды быть в литературе Достоевским я уже было начал писать,
так вот, продолжу. Предвестник он, как говорится, булгаковская предтеча!
И разговоры его с Великим Инквизитором, и монологи с самим собой мессира
Воланда у Михаила Афанасьевича - все одного поля ягода.
Не боялись погружаться в свое время мастера в психологические бездны,
разворачивали любого человека словно насекомое какое - все его внутренние
 конфликты - подобно мальпигиевым сосудам: любуйся!
 Реалистичность переходила в натуралистичность и не возвращалась
обратно. От того и прослыл наш игрок в шашки обладателем
своеобразного болезненного стиля, что ни мало способствовало
тому неизгладимому его следу в мировой литературе.
 
Согласно его правил начинать свои повествования, вам непременно
надо по секрету всему свету сообщить, что на чердаке петербургской
многоэтажки в комнате, похожей на шкаф, живет убийца и злодей -
а впрочем добрейшей души человек, студент Родион Романович Раскольников!
Убил-то, душегубец, всего ничего: старуху-процентщицу и сестрицу ее Лизавету!
Лес рубят - щепки летят! Тоже мне каннибал Лектор!
Прямой путь к литературной славе вам обеспечен!