Э. Дикинсон. Письмо к А. Рут. Ок. 05. 1852

Я люблю связывать вас, А. и Э., люблю ставить вас вместе и смотреть на вас рядом - эта картина мне нравится, и я бы с удовольствием смотрела на неё до захода солнца, если бы не вспомнила очень драгоценное письмо, за которое я до сих пор не отдала ни гроша, так что позволь мне поблагодарить тебя за то, что среди ваших многочисленных друзей, забот и гриппов ты всё же нашла время для меня и проявила любовь ко мне. Ты заметила, что я писала тебе более нежно, чем обычно - я думала об этом слове снова и снова, и теперь оно меня озадачивает; были ли наши несколько лет прохладнее, чем первые, или я пишу равнодушно, когда на самом деле этого не знаю, этот вопрос беспокоит меня. Я искренне верю, что дружба, зародившаяся в школе, была не теплее, чем сейчас, нет, более того, что эта самая тёплая - они действительно отличаются для меня, как утро отличается от полудня - одно может быть свежее, веселее, но другое не исчезает.

Мы с тобой стали старше со школьных лет, и наши годы сделали нас трезвее - я имею в виду, сделали меня такой, потому что ты всегда была достойной, даже когда была маленькой девочкой, и я время от времени делала робкие выходки. Это заставляет меня вспомнить о тебе в самый первый раз, когда я тебя увидела, и я не могу сдержать улыбку, не говоря уже о сердечном смехе, на твой счёт, как маленькой девочки. Я пробудила твоё любопытство, поэтому я даже расскажу тебе, что однажды в среду днём, во времена той милой старой Академии, я зашла туда, чтобы развлечься риторикой джентльменов и более мягкими манерами девушек - я едва оправилась от смущения привратника, когда я вошла в августейшие собрания, когда ты с величайшим невозмутимостью поднялась по лестнице, украшенная одуванчиками, уложенными, казалось, для локонов. Я никогда не забуду эту сцену, если доживу до седых волос, ни те замечательные фантазии, которые она мне тогда подарила, и она находит на меня сейчас с самым странным из прошлых смешных чувств, и я весело смеюсь. О, Абиа, ты и ранний цветок навсегда связаны со мной; как только появляется первая зелёная трава, из щели в камнях выглядывает маленький цветок, драгоценный "леонтодон", и моё сердце наполняется к тебе тёплой детской полнотой! И я не смеюсь сейчас; совсем нет, я скорее благословляю цветок, который сладко, лукаво также, заставляет меня приблизиться к тебе.

Но, дорогая моя, я не могу оказать одуванчику ту привилегию, которую ты заслуживаешь, так что прощай, малышка!

Я бы с удовольствием увидела тебя, Абиа, я бы предпочла не писать тебе, я мог бы с такой же лёгкостью, потому что погода очень тёплая, и моя голова немного болит, а моё сердце немного больше, так что, взяв меня в целом, я кажусь довольно несчастным, но я дам тебе солнечные уголки, и ты не должен смотреть на тень. Ты был счастлив, когда писал мне; я надеюсь на это сейчас, хотя я хотел бы, чтобы ты был в деревне и мог дотянуться до холмов и полей. Я могу дотянуться до них, отнести их домой, что я и делаю на руках каждый день, и когда они опадают и увядают, мне остаётся только собрать новые. Твоя радость была бы поистине полной, если бы ты могла сидеть, как я, у моего окна, и слушать бесчисленных птиц, и время от времени чувствовать дыхание какого-нибудь нового цветка! О, ты любишь весну, и разве это - не братья и сёстры и благословенные, служащие духи тебе и мне, и всем нам?

Я часто вижу Эбби - чаще, чем иногда, когда дружба немного увядала. Ты когда-нибудь знала, что цветок, однажды увядший и снова освежённый, становится бессмертным цветком, - то есть он снова поднимается? Я думаю, что воскрешения здесь - слаще, может быть, чем более долгое и вечное - потому что ты ждёшь одного и надеешься только на другое... Я покажу тебе закат, если ты сядешь рядом со мной, но я не могу принести его туда, потому что так много золота - тяжело. Ты можешь увидеть его в Филадельфии?

Здоровье Эбби не меняется - боюсь, в огромном мире мало сил для неё - я бы хотел, чтобы было иначе. Эбби милая и терпеливая, разве не кажется, что её прекрасное терпение исповедуется перед Богом? Мы не можем сказать, но я верю, что её милое лицо ещё не скрыто. Дорогая Абиа, пиши мне, когда бы ты ни захотела, но чаще я не уверена, что когда-нибудь услышу, если заключу сделку.

Эмили.


about May 1852

I love to link you, A. and E., I love to put you together and look at you side by side - the picture pleases me, and I should love to watch it until the sun goes down, did I not call to mind a very precious letter for which I have not as yet rendered a single farthing, so let me thank you that midst your many friends and cares and influenzas, you yet found time for me, and loved me. You remarked that I had written you more affectionately than wont - I have thought that word over and over, and it puzzles me now; whether our few years have been cooler than our first ones, or whether I write indifferently when I truly know it not, the query troubles me. I do believe sincerely, that the friendship formed at school was no warmer than now, nay more, that this is warmest - they differ indeed to me as morning differs from noon - one may be fresher, cheerier, but the other fails not.

You and I have grown older since school-days, and our years have made us soberer - I mean have made me so, for you were always dignified, e'en when a little girl, and I used, now and then, to cut a timid caper. That makes me think of you the very first time I saw you, and I can't repress a smile, not to say a hearty laugh, at your little girl expense. I have roused your curiosity, so I will e'en tell you that one Wednesday afternoon, in the days of that dear old Academy, I went in to be entertained by the rhetoric of the gentlemen and the milder form of the girls - I had hardly recovered myself from the dismay attendant upon entering august assemblies, when with the utmost equanimity you ascended the stairs, bedecked with dandelions, arranged, it seemed, for curls. I shall never forget that scene, if I live to have gray hairs, nor the very remarkable fancies it gave me then of you, and it comes over me now with the strangest bygone funniness, and I laugh merrily. Oh, Abiah, you and the early flower are forever linked to me; as soon as the first green grass comes, up from a chink in the stones peeps the little flower, precious "leontodon," and my heart fills toward you with a warm childlike fullness! Nor do I laugh now; far from it, I rather bless the flower which sweetly, slyly too, makes me come nearer you.

But, my dear, I can't give the dandelion the privilege due to you, so good-by, little one!

I would love to see you, Abiah, I would rather than write to you, might I with equal ease, for the weather is very warm, and my head aches a little, and my heart a little more, so taking me collectively, I seem quite miserable, but I'll give you the sunny corners, and you must'nt look at the shade. You were happy when you wrote me; I hope so now, though I would you were in the country, and could reach the hills and fields. I can reach them, carry them home, which I do in my arms daily, and when they drop and fade, I have only to gather fresh ones. Your joy would indeed be full, could you sit as I, at my window, and hear the boundless birds, and every little while feel the breath of some new flower! Oh, do you love the spring, and isn't it brothers and sisters, and blessed, ministering spirits unto you and me, and us all?

I often see Abby - oftener than at sometimes when friendship drooped a little. Did you ever know that a flower, once withered and freshened again, became an immortal flower, - that is, that it rises again? I think resurrections here are sweeter, it may be, than the longer and lasting one - for you expect the one, and only hope for the other. . . . I will show you the sunset if you will sit by me, but I cannot bring it there, for so much gold is heavy. Can you see it in Philadelphia?

Abby's health does not change - I fear the wide world holds but little stregnth for her - I would it were otherwise. Abby is sweet and patient, does n't it ever seem as if her lovely patience was shriving her for God? We cannot tell, but I trust that her sweet face may not be hidden yet. Dear Abiah, do write me whenever you love to do, yet oftener I am not confident I ever would hear at all, should I conclude the bargain.

Emilie.