Космический ветер Арсения Тарковского

Космический ветер Арсения Тарковского
 
Статья для Телеграм-канала ЛитПроСвет    
          
                Ни тьмы, ни смерти нет на этом свете.
                Мы все уже на берегу морском,
                И я из тех, кто выбирает сети,
                Когда идёт бессмертье косяком.
 
Космический ветер прилетел из дальних уголков Вселенной погостить на время в атмосфере Земли. Чтобы выжить и приспособиться к новой среде, он распался на элементы, перегруппировался, изменился. Он больше не узнавал себя и только, вспоминая фрагменты прошлого, спрашивал себя - Кто я? Откуда? Зачем я? А вокруг и сквозь него текла чужая и близкая жизнь планеты Земля. Но ветер знал, что он – принадлежность вечной Вселенной, поэтому ему не надо слишком сосредотачиваться на атрибутах этой земной жизни.
Время жизни поэта Арсения Тарковского вместило в себя большую часть двадцатого века, от его рассвета (1907 год) до сумерек (1989 год). Поэт стал свидетелем как страшных потрясений с их кровавой конкретикой, так и относительно спокойных времен. Он прошел через горнило войны, потерял ногу, пережил своего сына, замечательного кинорежиссёра Андрея Тарковского.
Но в стихах Тарковского вы, как правило, не найдёте явных и зримых отсылок к эпохе, месту, времени. Его можно назвать «поэтом воздуха».
Прежде всего в многоплановой, синтетической и образной структуре стихов Тарковского чувствуется космическое дыхание, атмосфера воздуха, ветер, нигде не задерживающийся, всепроникающий и свободный. Поэт как бы парит над землей, соединяет миры, свидетельствуя о том, как зарождается и рушится мироздание.
 
Я человек, я посредине мира,
За мною мириады инфузорий,
Передо мною мириады звёзд.
Я между ними лёг во весь свой рост –
Два берега связующее море,
Два космоса соединивший мост.
 
Многоплановость, полифония, полетность, свободное и равнозначное существование всех элементов и стихий мира, их взаимопроникновение, соединение и распад, многоступенчатые ассоциативные связи – такова поэзия Тарковского. Андрей Тарковский сказал о своем отце, что это «поэт, для которого самое важное – его внутренняя духовная концепция жизни».
Ассоциативная сложность поэтического языка Тарковского для автора органична и естественна. Классическое образование, глубокое знание литературы и истории позволяют ему свободно использовать в своих произведениях библейские, литературные, исторические образы, переплетая их в видимых и понятных ему внутренних связях с элементами природы, космоса, атрибутами человеческой жизни.
Поэт Евгений Золотаревский, разговаривая с Тарковским о простоте и сложности поэтического языка, процитировал его стихи:
 
Куда вы плывёте, в ладьях накренясь,
Косарь и псалтырщик, и плотничий князь?..
 
«– Это что – верх простоты?
– Конечно! – произнёс Тарковский с удовольствием. – Это же я о Христе написал».
Через все творчество Тарковского проходят мотивы вечности, бессмертия, обреченности на вечное странствие. Его стихия ищет противоположности, часто в его стихах присутствует подспудное желание «заземления», и в его лирике, наряду с мотивом дороги, постоянно возникают одни и те же предметы-символы – образы дома, криницы (колодца), травы-подорожника, зодчего, дерева. Из стихотворения «Земля»: «К тебе, истомившись, потянутся руки с такой наболевшей любовью обнять».
Дерево, также как и человек – это символ соединения земли и неба, смертного и вечного. Деревья, «как воины стройны, очеловеченные нами, стоят и соединены земля и небо их стволами».
 
Летите рядом, я разрешаю
 
Немного о любовной лирике Тарковского.
Поэт был трижды женат. Уходя каждый раз к новой избраннице, он сохранял хорошие, дружеские отношения с предыдущими.  Жены поэта были его верными спутницами, а вторая жена буквально вырвала его из лап смерти, когда на войне в полевом госпитале у него развилась газовая гангрена.
Но были ли жены поэта его «небесными музами»?
Любовная лирика Тарковского посвящена иным адресатам… Это его юношеская любовь, рано ушедшая из жизни («Невысокие, сырые...»), это и горькая поздняя любовь к молодой, по-видимому, женщине, личность которой так и осталась неизвестной («Отнятая у меня, ночами…»). Исследователи творчества поэта до сих пор не придут к консенсусу, кому же посвящены самые известные и яркие образцы его любовной лирики – «Первые свидания», «Чего ты ни делала только» …Не раз называется имя Марины Цветаевой и даже предлагается версия, что тайная встреча с Тарковским в эвакуации и была для нее последней каплей, подтолкнувшей к самоубийству.
Думаю, мы этого никогда не узнаем, да и нужно ли? Воздух – стихия загадочная, мало кто допускается в его эфирные владения…
 
Любовь в лирике Тарковского – это сакральное переживание:
 
А в хрустале пульсировали реки,
Дымились горы, брезжили моря,
И ты держала сферу на ладони
Хрустальную, и ты спала на троне,
И – боже правый! – ты была моя.
 
Но любовь у Тарковского всегда несет в себе трагизм разъединённости, потому что фатум близко, судьба преследует возлюбленных, «как сумасшедший с бритвою в руке». Любящие могут встретиться и пережить необыкновенные моменты космического счастья, но долго быть вместе они не могут.  И остается вечный полет и одиночество творца, зодчего своей особой вселенной - позволю себе субъективное замечание о личной ассоциации творчества Тарковского – в поэзии и Врубеля – в живописи…
      В небольшой публикации трудно коснуться всех сторон многопланового наследия одного из крупнейших русских поэтов 20 века. Хочется лишь заметить, что он, несмотря на свою творческую освобожденность от «земных оков», был несомненно именно русским по духу поэтом, глубоко любившим свою Родину («Я ветвь меньшая от ствола России»), подарившим нам самоцветные творения на великолепном нашем языке. Но это уже может быть темой отдельной статьи.
 
Арсений Тарковский. Ранняя весна
 
С протяжным шорохом под мост уходит крига -
Зимы-гадальщицы захватанная книга,
Вся в птичьих литерах, в сосновой чешуе.
Читать себя велит одной, другой струе.
 
Эй, в черном ситчике, неряха городская,
Ну, здравствуй, мать-весна! Ты вон теперь какая:
Расселась - ноги вниз - на Каменном мосту
И первых ласточек бросает в пустоту.
 
Девчонки-писанки с короткими носами,
Как на экваторе, толкутся под часами
В древнеегипетских ребристых башмаках,
С цветами желтыми в русалочьих руках.
 
Как не спешить туда взволнованным студентам,
Французам в дудочках, с владимирским акцентом,
Рабочим молодым, жрецам различных муз
И ловким служащим, бежавшим брачных уз?
 
Но дворник с номером косится исподлобья,
Пока троллейбусы проходят, как надгробья,
И я бегу в метро, где, у Москвы в плену,
Огромный базилевс залег во всю длину.
 
Там нет ни времени, ни смерти, ни апреля,
Там дышит ровное забвение без хмеля,
И ровное тепло подземных городов,
И ровный узкий свист летучих поездов.