Одиссея. Шестая песнь

6.               
Скорее прочь, подальше отдалиться
От злобных вод, пугающих пучин,
Как птица-феникс к жизни возродиться,
Пока морских просторов властелин

Не поглотил корабль в свои глубины.
Попутный ветер судно подхватил
И спОро вдаль понёс судьбе навстречу,
А на пути к ней новый остров был.

То остров ТринакрИя. Там согласно
Загробным предсказаниям слепца
Ждала их смерть. Надежды все напрасны.   
Финальный пункт печального конца.

Тут Одиссей вскричал: «О, мои дрУги,
Послушайте, что возвестила тень
В Аиде скорбном, от душевной муки
Меня избавьте. Знайте, этот день

Окончит путь наш на земле прискорбный.
Коли на берег острова сойдём,
То, только лишь светИло в море сядет,
Мы все, так предначертано, умрём.

Спешите отклонить наш курс, непоздно
Ещё спастись и изменить судьбу!»
Так он воззвал к собратьям своим грозно,
Но верный Эврилох не внял ему.

«Вожатый наш, царь Одиссей гневливый,
Богами, видно, выкован ты был
Из стали, к отдыху неприхотливый,
Товарищи же выбились из сил.

Дай высадиться на злосчастный берег,
Чтоб мы смогли немного отдохнуть,
Сготовить вкусный ужин, отоспаться,
Набраться сил, а завтра снова в путь.

Нас принуждаешь ночью плыть по морю
В кромешной тьме, куда-то наугад.
А если всё же разразится буря?
Нас увлечёт к себе могильный хлад.

Нет, лучше покорИмся мы велЕнию
Судьбы своей и нА берег сойдём.
И, коль угодно будет провидЕнию,
Достойно встретим смерть и тут умрём!»

«Быть посему, но поклянитесь клятвой,
Что будет тоже, будто сталь крепкА,
Что не дерзнёте даже и помыслить
Убить на острове барана иль быка!

Они принадлежат все ГЕлиосу,
А он всё видит и, наверняка,
Не стоит злить его, уж мне поверьте:
Коварней бога не встречал пока!»

Все поклялись всесильными богами,
И судно в тот же миг в залив вошлО.
Хороший ужин так пришёлся кстати.
От сердца будто сразу отлегло.

Едой, питьём наполнив своё чрЕво
И помянув товарищей своих,
СОжранных Сциллой, от души поплакав,
Уснули под надзором часовых.

Так ночь прошла, за нею день, и снова
Ночь опустила чёрные крылА.
Противный ветер дул без остановки,
Не позволял расправить паруса,

Мешал ахейцам снова выйти в море.
Так целый месяц. Вот уж подошли
К концу запасы, взятые из дома.
Пополнить их охотою смогли

И рыбной ловлей, фрукты собирали.
Подножный корм привычной пищей стал.
Хотя бойцы безропотно молчали,
Всё чаще голод их одолевал.

Однажды предводитель удалился
От спутников своих. БогОв молил,
Чтоб ветра ток к утру переменился
И кораблю препятствий не чинил.

В тени каштана, разморённый зноем,
Он сном глубоким вскоре задремал,
А в это время Эврилох беспечный
Измученным товарищам сказал:

«Послушайте, друзья, что я скажу вам:
Любая смерть страшна, но всё ж страшней
Для воина позор голодной смерти,
И потому трусливых нам речей

Довольно: здесь мы выберем из стада
Лишь самых лучших и больших быков
И принесём их в жертву, как награду
Владыке неба беспредельного, а слов

Раскаянья и сожаленья после,
Поверьте мне, успеем сотворить.
Когда вернёмся в милую Итаку,
То Гелиосу станем возводить

Богатый храм. Я в милость его верю.
Коль не простит, стрелою наповал
Пусть нас сразит. Такая смерть достойна
Ахеи доблестных сынов. Я всё сказал!»

Совет был принят с радостью, и лучших
Быков, из стада выбрав, приносить
ПрИнялись в жертву, тотчас закололи,
Содравши кожу, начали рубить

Мясную плоть. Костёр же ритуальный
Облили жиром, кровью, а водой
Из родника свершили возлиянье,
(Ведь нет вина). Дубовою листвой

Покрыли туши, (пусть ячмень заменит),
И, внутренности в пламя побросав,
На вертелАх, чтоб пищей насладиться,
Принялись мясо жарить. Так, поправ

Святую клятву, обрекая рАзом
Себя на гибель и корабль свой,
Ещё раз доказали, что не разум -
Желудок правит жизнью и судьбой.

Что ж Одиссей? Внезапно пробудился
И к лагерю ахейскому побрёл,
Взошёл на берег и тотчас учуял
Вкус жареного мяса. Запах шёл

От погребального костра. «О, боги,
О, Зевс отец, знать на беду низвёл
Сон на меня ты сладкий, святотатство,
Увы, совершено». Без сил побрёл,

Стал упрекать ахейцев он в измене
Священной клятве, но, как видно, зло
Уже вело судьбу их к перемене,
И страшное знамение пришло.

Все бычьи кожи, словно бы живые,
Прочь от костра, как змеи поползли,
А само мясо рёв издало бычий.
Он шёл, как трупный запах из земли.

Не устрашились храбрые ахейцы
И пировали шесть последних дней,
Мясною пищей вдоволь наслаждаясь.
На день седьмой сбираться в путь скорей

Принялись. Буря вмиг утихла, море
Ждало их, парус ветер надувал.
О том же, ждёт их радость или горе,
Никто давно уже не помышлял.

Бог ГЕлиос тогда воскликнул в гневе:
«О, Зевс, скорей ахейцев покарай,
Сокрой навек их в океанском чреве,
Чтобы испили гОря через край!

Я так любил быками любоваться,
Когда на небо звёздное всходил
Или на землю с неба ниспускался.
Хочу, чтоб ты достойно отплатил

Неблагодарным, дерзновенным людям.
Коль не накажешь, я в Аид сойду
И буду там светить умершим душам,
Так, что им станет жарко, как в аду!»

«Нет, Гелиос, - ему Зевс отвечает, -
Сияй лишь только для одних богОв
И тех людей, кто честно соблюдает
Законы наши, дЕдов и отцов

Наследие чтит... Я разобью корабль
На части, и получат все своё,
Все, кто виновен. В том тебе клянусь я.
Ты знаешь, слово истинно моё».
 
И вот, когда корабль Одиссеев,
Оставив остров ТринакрИи, был
Уже в открытом море, Зевс, немедля,
Отмщенья тучи тёмные сгустил.

Поднялась буря, лопнули веревки,
Сломалась мачта, парус в воду пал,
Гром прогремел, и молния стрелою
Корабль пронзила. Он затрепетал,

Как куропатка в клюве у орлицы.
И Одиссей, и спутники его
Упали в воды бурные морские,
Познав позор деянья своего.

Пучина шумная всех поглотила,
Лишь Одиссей остался на плаву,
Враз ощутив божественную милость
Сошествия в ад водный наяву!

Он ухватился за обломок мачты,
Во власть отдавшись моря. Только ждать
Теперь осталось и богам молиться,
Ну и воды солёной поглотать.

БорЕй утих сердитый. Южный ветер
Его сменил и к ужасу понёс
Обломок мачты вдаль, где сиротливо
И так зловеще высился утёс.

Его несло обратно прямо в лапы
Харибды ненасытной, Сциллы. Там
Всё завершится быстро и бесславно,
Воздастся в полной мере по делам.

С восходом солнца Одиссей увидел:
Харибда ненасытная пилА
Морскую воду, всасывая жадно,
К себе тянула мачту. Но росла

Там на скале, прям над водоворотом,
Смоковница. Он из последних сил
Подпрыгнул и, за ветви уцепившись,
Повис на ней. Знать Зевс его хранил.

Такое лишь хозяину Олимпа
Под силу было: Сциллы усыпить
Всевидящее око, Одиссею
Позволить из когтей её уплыть.

Казалось, гибель всё же неизбежна,
Ведь девять дней обломки корабля
Его по морю бурному носили
И сберегли по воле Зевса для

Дальнейших мук, страданий неизбывных.
Он выброшен волной на остров был
ОгИгия, где правила КалИпсо
И где он долгих десять лет пробыл.