Ошибка

Не сразу. Срок на осознание того невозможного, что сейчас, скатывается и пятится сквозь пологий смог по-за плоскостью в проекции стремительно мутнеющей секунды глаза: по нисходящей, галопируя по трём порогам, по ступеням трёх стадий в шлейфе о постепенной утрате хрусталика. Острый в гранях пирамидальный купол в тонущем вое облака скоротечного, как на снимке. С неизбежностью уронить, как монета смеётся едко, когда роняешь её по улицам безразличным пыльным. Время безукоризненно скрадывает все, все накладываемые тенденции, безупречно снимает все перекрестия очерёдностей, подчищает все призрачные слагаемые.
 
На первый взгляд, «это» всегда есть «место», и здесь с нами: каждый, выделено; следуя за мыслью по лунке ногтя. Идти – когда идти; стоять – там, где стоять сейчас, не иначе. На опушке – обугленные пеньки; оставались в слабом дожде, в стратах сплошного ливня по вертикали, в озёрах глины, тумане, в клиновидной матрице ничтожения. Добрая привычка обрабатывает земное поле. Органы тоже – там же. Одно вытесняет всё остальное.
 
Глубочайшее сращение истины и абсурда в этом непостижимо, как непостижимо движение греческой стрелы. Неискоренимым корнем: как непостижимы вопросы детства, сенсомоторная внутренность пребывания, момент осы, безвидный исход пикирования – вслепую, за гранью слышимого. Как построить простейший дом своими силами, поднять каркас устойчивости. Как до сих пор пылится на полке. И трогать кафель пальцами и ладонью; и вообще внезапное внимание к языку вещей. И пустого стадиона невообразимая прежде возможность вспять.
 
Пагубны, безутешны попытки ввинчиваться в шуруп удивительный бесконечный, в непроходимо элементарную логику восполнения, тщетно вслаиваясь в статику тени лезвия на прямом свету. В ленивом лесу аритмии длинной забвение сна приносят; могущественный мак отчаяния обнажает слабый фундамент всего вопроса, и вот уже близок ветер, как эхо пустое приятное на закате: откуда известно то, что было известно здесь изначально? Разбиение камня до дна, вдосталь.
 
Лишь письмо и дыхание – всюду и повсеместно, как прозрачные кубы голубые; беструдны и безвозмездны над твоей мыслью о них, точных слов легче в суррогатном дыме, в подношении. Таяние дрёмы приносят, воду мерцающую, живительную ветвям весенним; и грибница пьёт влагу дисперсии всей поверхностью. Но когда, в действительности? и где? – Чистый лист проступает пенной сукровицей тревоги, вечно совсем немного не поспевая за невыносимым отсутствием ошибок. До единой.
 
Выбери время дня по зёрнам скупого равенства, не допускающего ничуть. Посмотри на то, что не нужно, с нелёгкой белёсой трезвостью расхламлённой комнаты (чрезмерно), – сидеть, отвыкать от мелодии, варить воду; – открой вечернее окно безусловной музыке. Её ритм теперь многократно сложнее всего измышленного. Но истина является на быстрых ногах и с пустой сумкой; узнаешь её по акценту мимопроходящего.
 
И нет зазора, но ведь знаем: не просто так, – и только того и ждём в неискреннем предречении собственного распада, словно бы предвосхищая в нём себя настоящих, которые будут встречены у финальной черты, но совсем не улавливая здесь с привычной несомненностью хвата руки ни понятия, ни предмета, ни бледных сколов на еле видимых очертаниях, а потому даже и самый распад присваивая тому последующему утлому слепку безымянного, который собой размывает привидевшуюся грань между возникновением и непрерывностью. Где ошибка?
 
9 марта, 2025 год.