Всё будет хорошо

 
***
Анна Павловна простая деревенская женщина преклонного возраста. Образования она не получила, но всю жизнь много читала, всем интересовалась. Могла бы стать интересной собеседницей своим соседкам, но их интересовали только пересуды.

Когда её двоюродная сестра Татьяна вернулась в село с мужем Яном Бартош из Чехословакии, где она прожила с ним несколько десятков лет, Анна поразилась её акценту, манере говорить, рассказами о другой стране - это привлекало её к сестре, но, по-настоящему, Татьяна для Анны была просто находкой: ей можно поведать всё самое потаённое, что мучает или радует уже долгое время, не опасаясь, что сказанное станет известно соседям и, что хуже того, предметом насмешек. И вот Анна решила, что можно рассказать Татьяне о своих то ли сновидениях, то ли фантастической реальности, она уже и сама не различала этого состояния, не могла дать ему более-менее приемлемого определения, объяснения.

Сидят они однажды за столом, накрытым для чая, и тихонько говорят, благо, никто не может им помешать.

- Таня, у меня был муж, отец моей Любочки. В самый первый же месяц войны он погиб на фронте. Получила я похоронку - станция Ярцево. Где-то в Ростовской области. Как можно пересказать, что переживала? Просто на Земле стало тесно! Так всю сдавило и... воздуха нет. Нечем дышать. Но я не плакала, не улыбалась. Просто перестала жить. Да и существованием это назвать нельзя. Дочка - его маленькая копия. Я смотрела на неё, говорила с ней, а получалось - с ним, с Андрюшей говорю. Дочка стала меня бояться - я её Андрюшкой называла. Мы с Любочкой вдвоём жили. По ночам в окна, дверь стучали ко мне мужчины. Бессовестные. Я отмалчивалась, не бранила их, никому об этом не говорила.

 Однажды снова кто-то постучал в дверь - моё сердце вздрогнуло: только один человек на всём свете так стучал, будто мелодию какую выстукивал. И каждый раз иную. Я дрожмя задрожала, но открыла и... упала в обморок - передо мной стоял мой Андрюша... Очнувшись,  что это он, мой любимый Андрюшка - глазам не верила, но счастью не было предела! А он вдруг заговорил тихо и печально:
 - Аннушка моя, в живых меня нет. Но душа рвётся к тебе и к нашей дочке. Ничто меня не могло остановить, вот и пришёл... Не бойся, я никогда тебе зла не причиню!
 - Так ты не Андрюша?! Я знаю, кто оттуда может приходить. Уходи, не тревожь и не пугай меня.
 - Смотри, Аннушка, вот моё любимое место. Можно я посижу здесь? Потом уйду. Не будет вам вреда!
 - Ну, хорошо. Посиди. Только к нам не приближайся.- Сказала, а сама подумала, что почти под иконами за столом сидит. На глаза его посмотрела - обычные, любящие, никаких горящих углей в них нет. И показалось - даже запах от него... родной мне.

 Он пришёл и на вторую ночь. Весь дрожит.
 - Что с тобой, Андрюша? Ты же не можешь заболеть... Почему так дрожишь? Боишься чего-то?
 - Да, не могу заболеть. Но ты не представляешь, как у нас ТАМ холодно! Кто в зимней одежде погиб, тем терпимо, а я погиб в июле.
 - Андрюша, возьми себе из своей одежды, что потеплее.
 - Это бы очень хорошо! Дай посмотрю, что осталось.
 - Всё осталось. Даже папе и братьям ничего не отдала - твои вещи для меня, будто ты сам со мной.

 Андрей встал, открыл дверцы платяного шкафа, сам выбрал себе нательное бельё, фланелевую рубашку, пальто, шапку.
 - Можно я пуховый пуловер возьму? Ты для меня его вязала.
 - Конечно, всё бери, что тебе нужно. И носки шерстяные на нижней полке. - И тут у меня мелькнула мысль: не будет здесь переодеваться, ведь и носки надо менять, а что у него вместо ступней?
 - Нюсь, можно я здесь переоденусь?- назвал меня самым любимым нашим именем.
 - Конечно! А с себя всё оставь, я постираю.

 Андрей стал переодеваться, я отвернулась, но ждала, когда он носки будет менять. И на картинках, и люди говорят, что ноги у нечистого выглядят, как копыта, а эти оказались обычные, Андрюшины. Даже шрам сверху на ступне виден - топор соскочил с с ручки, когда он дрова рубил. Я собрала снятую одежду. Заметила на груди майки кровь. Утром моему удивлению не было границ: оставленной грязной одежды не было, а та, что Андрей брал - висит и на полках лежит не тронута.

 В следующую же ночь Андрюшка снова постучал, и я уже спокойно открыла - привыкать стала, хотя так и не могла понять: во сне это или наяву. Одет он был в свои зимние вещи, в которые переоделся вчера.

 Посидели, поговорили.
 - Андрюш, ты, может, есть хочешь?
 - Очень! Только стеснялся попросить. Где моя большая ложка? - А ложка и впрямь большая, деревянная. Кто-то из друзей подарил ему эту расписную красавицу. Я и глазом не успела моргнуть, как Андрей выхлебал борщ и уже стучал ложкой по донышку, выскребая всё до крошки и собирая до капельки. А утром снова - борщ и хлеб были нетронутыми, чистые миска и ложка лежали на своих местах.

 Но все знакомые заметили - стала я сохнуть. Мне и самой трудно ноги передвигать, на порог еле-еле поднимаюсь, но никому и ни на что не жалуюсь. Только соседка Лена, что живёт напротив спросила:
 - Ань, как ни гляну - у тебя по ночам окошко светится. Что ты делаешь-то? Когда ты спишь? - я уж и не помню, что ответила ей.

 Как-то пошла я в магазин - Андрюше платков носовых купить. И увидела очень молодую девушку, почти девочку. Она стояла и рассматривала носовые платки. Не по нашему выглядела девушка, странная какая-то, но никто на неё не смотрит, не удивляется, будто и не видят. А как одета она была, так ни у нас в селе, ни в городе никто не одевается: нет таких светлых брючек, такой обувки, сумочек за спиной на широких лямках. Конечно, откуда такое - пятый год идёт после войны. Но ещё более странным было то, что девушка словно меня ждала.

 - Давайте с вами выйдем поговорить, - предложила она мне. Я поразилась: голос не звонкий девичий, не мелодичный, а как листва на дереве шуршит - мягкий, тихий, кажется никому, кроме меня, и не слышный. Я даже оглянулась на присутствующих. Нет. Никто на нас не обращает внимания.

 - Разве ты меня знаешь? - я ещё подумала, как обращаться к незнакомке - на "ты" или "вы"? Решила, что она молодая и можно спокойно говорить ей - "ты".
 - Конечно, знаю! Да я всех знаю.- Мы вышли с ней из магазина.
 - Анна Павловна,- заговорила девушка, когда мы остановились на широких ступеньках. - Вам надо прекратить встречи с вашим ночным гостем.
 - С каким... гостем? - И огненной стрелой блеснуло в моей голове: кто она ему? Откуда о нём знает?
 - Не пытайтесь угадать, кто я. Лучше послушайте меня внимательно и запомните всё, что я скажу. - (На улице не было ни ветерка, но словно шёпот качнувшихся деревьев прошелестел надо мной или мелкий частый дождичек тихо шумнул по листьям)
 - Вы не замечаете, как из вас жизнь по минуточке уходит? А этого нельзя. Это вам рано. И ему идти надо дальше, а он тут задерживается из-за вас.
 - Это же мой Андрюша! Я ночами не сплю, встречаю его, а днём работаю.
 - Я всё знаю. Ему ничем не поможете и сами покинете этот мир, а это грех идти туда, куда вас не зовут и где не ждут. Запоминайте: как начнёте готовиться ко сну, в какой бы одежде ни были днём, кроме пальто, повесьте её у изголовья вашей кровати. И всё. Никаких слов. Только не забывайте повесить!

 Договорила девушка и повеял ветерок, закрутил, завертел листики, палочки, лёгкую пыль перед ступеньками. Девушка мгновенно оказалась в центре этого вьюрка и пропала из виду. Как испарилась.

 А я стою и не могу шелохнуться. Не знаю, что мне делать, в какую сторону идти. Тут вышла из магазина соседка моя - Лена.
 - Аннушка, меня ждёшь? А я вижу ты в магазине постояла и вышла, ничего покупать не стала! - Мы с ней спустились со ступенек, пошли домой потихоньку.

 Теперь-то, ясно мне, что это не сон: белый день и соседка говорит со мной... Но как так-то: для всех была невидимкой моя юная собеседница.

 Наступил вечер. Дочка моя спит, и я решила, что и мне пора отдыхать. Тут я вспомнила наказ незнакомки. "Ой, да что такого,- думаю,- какая разница, где повесить свой халатик? - повесила его на кровати около головы и впервые легко и сразу заснула. Только разоспалась, как стукнулось что-то огромное, тяжёлое в стену, даже домик покачнулся, а мимо окон дугой промчался огненный шар. Такого страху я в жизни не знала. Лежу ни живая, ни мертвая, прислушиваюсь. Нет, не шелохнулся больше дом, только далеко послышался надрывный стон: "Прощаааай...".
Тем и кончилось.

 На следующий день там, где стук был в стену, увидела я круговину, будто кто огнём пожёг и чёрной копоти кольцо осталось. Долго забеливала - оно всё проступало и проступало. И не знала, что говорить, как объяснить, откуда оно взялось.

  Только теперь заметила Аня, что сестра сидит молча, а лицо её белее полотна.
- Аня, я не буду ходить к тебе домой. Ты ходи к нам сама. Мы будем с тобой посещать храм, молиться, ставить свечки,- заговорила Татьяна, как только пришла в себя.   

 Анна грустно улыбаясь, обняла сестру, стала её успокаивать:
- Ну, что ты так напугалась - в мой дом ходить не будешь... - на жест сестры поспешила согласиться,- хорошо-хорошо, я к вам сама буду ходить. И мы завтра же пойдём с тобой в храм. Пораньше. Все службы отстоим и свечки поставим... Всё, как ты хочешь сделаем...  И всё будет хорошо. Всем будет хорошо...