2019

*   *   *

Когда б вы знали, из какого хора —
холмов, деревьев, нежного укора
ночного ветра: что же, мол, вы не
уберегли, не справились, не спелись…

короче, из чего какой-то перец
варганит — зацепившись на волне —
свою больную музыку
(а чИка
его по голове — мол, не кричи-ка —
во сне любовно гладит, будто ель —
какой-то старый гриб: по шляпке веткой)…

тогда бы вы к болезни этой редкой
и жалости не чувствовали б…
Ей
от вас, однако, тоже ведь не надо
ни жалости, ни даже просто взгляда.
Она передаётся от одной
живой души — другой душе: награда
за живость… и достаточно.
И рада.
И осенью пройдя — взойдёт весной!

А вам… сошла вполне б и эта пешая
дорога на. Удобная, успешная:
по саду… между грядок, за сарай
и — в лес, обратно. Как и с давних пор вела…

Тогда — вы ЗНАЛИ, из какого хоррора
бесчувственно растёт ваш сонный рай.



КОТИКИ

Хочу воспеть… не знаю, чем
объединить нас как бы с вами,
но — ладно, назову всех чем-
пионами и божествами,
не важно! — лишь бы в печку, как
горшки, не ставила судьба хоть:
и так уж варится в горшках
надежда ужин забабахать…

Да, полноваты… Не хочу
брать тем — лишь тени! с потолка-то!
Их коготочками черчу,
лишь обожравшись китеката
(ну, раз ни пиццы, ни монет!
а худоба чревата комой!)…

Чего действительно в нас нет —
так это прыти насекомой.

Мы не успеем, шевеля
конечностями быстро-быстро,
всё заграбастать — типа, для
и торжества протагониста,
и справедливости (как мы
её по жизни понимаем)…

Нам машут ловкие с кормы —
желаем счастья и ума им.

Им песня ветра — вместо виз,
а мы… уже всё это пели ж!
И — просто помним наш девиз:
"не торопись, а то успеешь".

Им — этот путь, на всех парах,
и айсберг — острый, будто перчик,
а нам… пожрав и поорав,
обмякнуть… на любой из печек.

…Тошнит от счастья и ума,
пугает шум побед и тостов…
зато в трубе клубится тьма,
как музыка для самых толстых.

Любое солнце бы зашло
(и не светило б ничего нам),
но ты — со мной… Как божество —
с уютно глупым чемпионом.



ЧЕРНОВИК

Я люблю это красок и музык
неземное смешение — в миг,
когда страшно, до глупости узок
переулок меж полками книг,
полночь полднем насыщена сразу
и закатом… и смех — будто спор…
и бросает на каждую фразу
тень печали таганский собор.

Я люблю и тащиться, и мчаться,
и лежать на мостках у реки
вплоть до самого важного часа,
что оттягивать нам не с руки…
Но всего и сильнее, и больше —
блеск огней и все ночи с тобой
исчерпав — обожаю с тобой же
просто ждать
новый мир.
Чистовой.



*   *   *

Назойливое, что колосья,
мне в шею шепчущие: "Всё-оо", —
разит жары многоголосье,
дорог разнополосье стёр
нещадно зной:
суровой щёткой
болидов лаковых, чужих,
а сверху солнце — чистой, чёткой
фиксацией на факте: жив…

Я жив — назло. Я лжив — напрасно.
Я каждой чёрточкой — вотще.
Так жарким полднем — дурь соблазна,
таятся косточки в борще.
Сглотнёшь — и будто рукавица
ежовая пошла гулять…
А где-то Стенька прокатиться
зовёт разрозненную рать.

И в этом месиве — не сыщешь
не то что горла без ножа,
но даже взгляда: чтО, мол, сыч? ишь,
незамутнённая душа!
остаться хочется без боя?
и разговеться без копья?

…И — опрокинуто рябое
лицо толпы во все края.

Куда мой чёлн, отдав концы все,
и то не тронется — среди
стези — где в каждом ты нарциссе
таишься,
злато тех пяти
хлебов — сокрывших силу войска!
Уж больно медленны: стрела
в тылу пчелы — и мысли воска —
и злака тёмные дела…



*   *   *

Земля калязинца… и кашинца…
Все колокольни на виду…
а мне не кажется и — кажется,
что вновь по льду иду… веду
монетку пальчиком по жёлобу,
а это жук, и детство вмиг
весомо сделалось! — тяжёлому
раскату грома напрямик…

И распрямив стальную голову
двуспальных гор — а их не две,
а их не три… Не три по голому
бедру чешуйчатой Неве:
по мостовой бежит червонец, а
червлёной облачной листвы
летит мечта — как тень Чюрлёниса…
как будто зря проснулись вы.



*   *   *

Дебелую вовсю обхаживай
истому южную — а то
не обживать земли оранжевой
владельцем неба, как шато,
лишь разве что туристом истовым! —
уже не здесь одной ногой
(а на другой — изволь расписку вам
писать, задумчивый изгой).

Куда ни глянь — богатство веера
темнО-зелёного… но синь —
она уже опять повеяла
с вершин, восставших из низин
одушевлённого безволия,
безбрачия…
и где-то — Спас
во тьме плафона: кто же более
достоин сереньких апацх!

…Искрит, укутанная в чёрное,
куда блудливо взгляд ни кинь,
по-туристически никчёмная
одна на сотню инокинь
такая прелесть изуверская,
что перехватывает дух,
а рядом — ты… причина веская:
гроза.
Чтоб эхо.
Чтоб не тух

огонь, в источнике ютящийся,
игольчатый исподне мрак,
истаявший, как тело в ящике,
с вершины сброшенном во зрак
отверстый гада исполинского…

И тут же лес тугих колонн,
и сень — пятнисто-узколистная.

…И гида зверь-одеколон.



*   *   *

Я впечатление произвожу
не лучшее… и лезу драться —
когда случайно в гости захожу
под арку кроны померанца…
но дни в тени привязывают сов,
разнеженных, лохматых бестий,
и вот уже бежать опять готов,
засов изъяв из тощих персей.

Там ладанка, и нож, и амулет,
и все — в одном сосуде узком,
который ты хранила тыщу лет,
мечтая об этруске русском,
и я пришёл, и я с тебя сорвал…

и покатился вновь по свету —
тем померанцем, кой нарисовал
себе в уме… И псы бегут по следу.



*   *   *

Не девочка, но алыча…

Парча листвы на ствол накинута,
лежит поникший янычар
у ручейка, где сеть москитова
висит над каждым лепестком
губЫ — полуприкрытой ягодой,
а сколько рядом! — и песком
украшен сумрак, будто взглядами.

Распаренный отвесный полднь…
а дома — китель чёртом выглажен
так аккуратно… Спой же! Спой! —
чтоб тут же вспомнил, как и быть живым,
и, если надо, хоть бы слыть,
казаться, выглядеть… и пятиться,
утратив огненную прыть
под лозунгом: "Настала пятница!" —

чтоб можно было расстегнуть
и… портупею тихо выбросить,
и юркнуть в угольную муть
очей чудесницы… и — ВИБРО-сеть,
а не какая-то там… фу! —
подхватит, комкая и дёргая,
и ты поймёшь… и наяву
восстанет сала сила тёмная…

Одна секунда до прыжка
реснички стрелки… дребезжание
всегда последнего звонка
для покидающего здание!

…Застыло время на часах,
как посетитель объегоренный
и… солнце:
надписи слизав,
рисует тени на заборе мне.



*   *   *

На стол зимы поставленным напёрстком
торчит один, горча, какой-то штрих,
и это лишь намёк… но и намёк сам
умеет нас умаслить — обхитрив
усталые течения подлёдных
невидимых морей… и всё острей
отточен риф — и сведений полётных
не требует Борей…

А я — с полей, назло лечебным хинам
и ханам, оккупировавшим чудь,
черту счищаю снова мастихином —
по чайной ложке, детки, по чуть-чуть,
и снова голый холст… и снова, голый
на голой той земле, ты миф и ноль!

И — дождик над художником и школой.
И — мучаюсь похмельем… не виной.



ВАЛЬС

Я не знаю о жизни почти ничего: лишь он,
некий навык — который любым предпочту наукам —
будет важен, когда грянет вальс — и, оков лишён,
завиток соскользнёт с этой выпуклости за ухом…

ибо шею и профиль открыла она не зря,
визави моя нежная, смутных раба предчувствий.
Сумрак комнат разбавлен сиянием фонаря,
я же —
будто бы в бездну на лёгких санях качусь с ней.

А чего она хочет — того не понять вовек:
то ли сразу всего, то ли пробы, по чайной ложке,
то ли — вжаться в себя, будто гусеница в орех,
подбородком касаясь коленей и спрятав рожки.

Но — я должен её, в любом случае… не постичь,
так хотя б убедить: мол, дорога одна… сквозная…
мол, оков больше нет…
И —
уверовать в эту дичь!

Вообще-то, о жизни почти ничего не зная.



*   *   *

Одна на ветке пара капель,
одна на небе пара звёзд,
одна книжонка Мураками —
на всю скамейку, словно дрозд,
уснула, смоченная ливнем,
и не жива, и не мертва.
Весь мир облуплен. Не таи в нём,
а сразу — вывали слова!

Чтоб ясен тут же стал и весел.
Чтоб мы читали Гавальду,
неспешно млея в гуще кресел
в антракте, что ж… балет на льду
исчез бы чтобы! вслед за снами!
и на периферии дна
все как облупленную знали
тебя, тебя,
одна весна.

Одна на всех недоскучавших,
одна на всех обретших лёд…
И снег лежит в унылых чашках,
И капельдинер жажду пьёт.



БУДНИ ФОТОГРАФА

Кто не видел, как полистирол обсыпает кожи,
тот считает наивно, что все мы, друзья, похожи,
но — у голых людей,
если, скажем, попросишь встать их
из той россыпи — двух одинаковых электростатик
не найдёшь ни за что! На кого-то налипнет туча
этих маленьких шариков — нежно, почти летуче…
На другого же (или другую) — лишь пара крошек,
и…

тогда понимаешь:
ещё один месяц прожит.

Или год. Вот Сурен Айрапетович, вот Марина.
Их тела неприятно лоснятся от вазелина.
…Пальмы — пластик? И ладушки…
Светом вовсю зальём-ка —
отразят волны моря их (ну, пищевая плёнка).

У Марины — почти ничего на холёном теле,
а Сурен весь облеплен… но: "Сами же вы хотели,
чтобы стало понепринуждённей!" —
фотограф, ноя,
утешает… попутно фиксируя основное.

За окном нерешительный щебет каких-то птичек,
воздух тяжек и вязок. И тучи… Нам не достичь их.

К объективу вновь физиономия прикипела,
под софитами — то же: иллюзия, фрики, пена…

Кто не видел, как офисных на календарь снимают,
ничего те не видели!
жизни они не знают! —

а тебе-то, братан, это шоу давно приелось,
но… давай, не тупи, оставайся на острие, лось:

нынче каждый пытается профит себе устроить.
Не устроишь —
дождёшься: отправишься жить в метро ведь!

…Мы похожи, друзья. Пара ножек — и ручек пара.
Всем нам хочется есть (и при этом не что попало).

Потому-то — Сурен и Марина…
И — берегись ты,
если в кадре не выйдут беспечными "серфингисты"!

…Впору жиже сияния глянцем застыть, облив вас…

Не дрожи же, казённый, в неверных руках, "олимпус".
…



*   *   *

У ротонды на въезде в Белгород
вечно ветер… и вечно — нет
никакого резона бегать так
от судьбы! Потому что свет —
тот, который судьбой окрылён нести
людям радость открыть сердца! —
не видал большей определённости,
чем берущая верх… ленца.

Люди знают об этом — набожно
медитируя что есть сил…
Ярославль, тот вон всю набережную
ротондами уснастил!
Там поэты — так воют вирши, что
смыслы даже и не лови,
и — для глаз дармовое пиршество —
пары шепчутся о любви.

Потому что ротонды — это ведь
Место Силы… чьё имя Бред!
Сон!
И смыслы, пыхтя, выведывать
ни единого смысла нет.

Рай! И нашим местА, и вашим там
уготованы! — мне, тебе…
И — венчает ротонда ВАшингтон.
И — встречает нас в АктобЕ.

Чтоб остались навек спокойными.
Словно выдохшаяся Весть.
Чтоб имели возможность в Кёльне мы
хоть у входа в "Ротонде" сесть! —
и в Париже…
а после — в Риме бы…
и молиться.
На свет и тьму.
Провожая глазами рыбьими
сердцу внятное… не уму.

Потому что… да с нас и маффина
с кофе хватит — сейчас и впредь!

Есть ротонда и в тихом Марфино,
где смогу я тебя согреть.

Всё исчерпано, лишь нищета нова:
экзотический опыт, йес!

…Да и в Северном есть Чертаново…
Посетите:
снимает стресс…



ОТТЕПЕЛЬ

Вот ещё одно утро почти наступившей вольницы:
из-под талого снега — земля, в ней уж черви возятся
или корни, не знаю… но всё это столь же ново нам,
сколь и близко знакомо. И свиньям, и псам, и вОронам.

То ли оттепель, то ли ещё одно замерзание…
Растерзали нас вихри — но всё оживает заново!
Не успели привыкнуть — опять уж погибли всходы все,
но… ещё одно утро. Надежда: всё будет. Вскорости.

Хорошо, досконально знакомо! — сжал сердце ужас вам:
и волкам, и зайчишкам… и овцам со всем пастушеством.
Нужно вслушаться в писк интуиции — слабый, тоненький…
Нет, молчит. Лишь ещё одно утро силлабо-тоники:

то капЕль. То живой метроном неживого таяния.
Ты не ты, я не я… Сердце ждёт, не открою рта ли я —
чтоб душа залетела! снаружи!
И тянем рыльца мы —
норовя с кораблей на балы разбежаться крысами…

Нет, не можем. В ужавшихся трюмах — и бог, и родина,
и к тому же: "Ну, всё ведь налаживается вроде бы!"…

Вот ещё одно утро надежды. И: "Что же, радуйся!" —
и награда вся…

и — температура вон… на полградуса…



*   *   *

Всё-то вам ныть бы
да без толку горевать бы…

Жизнь, она любит беспечных.
…А ну, вперёд!

Выйти дворами на улицу Гарибальди,
ту, что глаза тёркой ряби древесной трёт, —
вот оно, счастье… Уныния как не бывало.

В бывшем кинотеатре — концертный зал.
Чинно ретриверы бегают вдоль бульвара.
И хорошо…
И достаточно, я сказал!

Нечто напротив "Оркестриона". "Мебель" —
надпись по мрамору, видом же — мавзолей,
явно заброшенный, впрочем… А в сером небе
ярко синеет окошко — давай же, лей,
дождик весенний!

…"И проку-то быть людьми нет:
это пройдёт, Соломонье кольцо не врёт!" —

но… чей-то номер на стенке и слово "мИнет" —
вовсе не повод отчаиваться, народ!

Вам — ещё времени отведено немного.
Злиться на падающую на харю прядь…
Радоваться.
Обо всём судить однобоко…

Лысину — душу холодному подставлять.

Летом — желать себе зимнюю эту стужу,
ту, что весной так выматывает, увы,
и
подставлять синей форточке свою душу —
вместо повинной по-взрослому головы.

Да, Гарибальди…
В "Магнолии" жрёт банкноты
неподконтрольный сотрудникам терминал.
Это не важно. Смирился со всем давно ты.
(Был бы счастливее — если бы и не знал!)

…Мир — обрамление… Щерятся хари Раме,
будто на кармах по-прежнему ни пятна…

Главное — выйти на свет.
Навсегда.
Дворами.

И убедиться: от счастья земля пьяна!

Да, от её кровохарканья губы алы;
да, больше впору не песня тут, а мольба б…
Тню развратили рекламы и сериалы,
ровные перцы — на шеях у мам и пап,
но…

по дворам пошатаетесь, и —
возникнет
светлая, пусть и вся в зарослях, полоса! —
где ни понтов,
ни упёртости,
ни возни нет,
лишь высоко — с синей форточкой
небеса



*   *   *

Пахнет палёным… Как будто бы на реке
где-то пикник — и в огне вон румянят корку?
…Просто сгорели вновь волосы на руке
в миг, когда ты на плите поджигал конфорку.

Просто сгорело всё лишнее. Как в аду.
Ад вон замёрз — и теперь там найти кого-то
будет несложно… Пожалуй, и я пойду:
в место, где будет хотя б иногда комфортно.

Это не юх, и не лес, не шутите зря.
Это — какое-то прошлое, из небывших.
Из мартобря непечатного календаря —
с бесами чисел на клетках, как на ледышках.

Жаль, ни в руках нет горячего шампура,
ни понимания, что это вдруг за ворс-то
вырос на теле… ни силы орать "ура".

…Жареным пахнет.

Так пахнет самодовольство:

если его подержать над костром мечты,
вытопить жир… уронить неуклюже в пекло,
вытащить и… убедиться: мечты пусты,
если чисты (что ж ты этого не воспел-то!)…

Корка сгорела, отпала… Под ней — фигак! —
нежная мякоть…

Полцарства отдать за мясо!
И убедиться:
без вони — оно никак…

Тупо не зная, чем в будущем-то заняться.



*   *   *

Как пикирует сокол на тень свою, как на зайца,
так мурлыкаю снова я песнь свою, чтоб казаться
самому же себе… независимей? когерентней?

"Сон о муже-сове не зови себе!"

…Конкурент ей,
этой воображаемой тени, — лишь явный луч, и…
я — её нагоняя —
стремлюсь только стать чуть лучше!

Я её накрываю, как кисти мазок — салфеткой,
я её заклинаю: "Не кисни!" —
но… глуп совет мой.

Потому что — МОЯ это песня. Тебе — лишь мимо
унесённое ветром… которое неприменимо
к этой маленькой ночи — непознанной мощи! — либо…
это что-то сорочье во мне верещит визгливо,
не даёт осознать: настоящее — вот! без грима!

Так пускай наша труппа хлопочет непримиримо —
я лечу…
и она — впереди: неизменно вровень…

"О жена моя! Вброд перейди все потоки крови —
не к закату, к рассвету плывущие нотным строем:
то ли клюквенный сок,
то ли мантра "мы всех уроем!" —
ряд за рядом…
и мёд будто яд, и бегу от огня я…" —

и…
надежда не ждёт от реальности нагоняя.



ПРЕДПРАЗДНИЧНОЕ ПОХОЛОДАНИЕ

А во дворе очумело цветёт… овация?!
Хочется запечатлеть и — уйти в загул.

…"Сабло Пикаппо: так буду отныне зваться я,
мыслить и действовать! Лишь бы запас фигур —
хоть бы и речи, но лучше геометрических —
был под рукой… и — менялся бы под рукой:
частью снаружи лишь, но…
чтоб зажглась и ВНУТРИ часть их
жизнью — иной! хоть немножечко, но другой!

…Снова мы все простываем от шуток холода.
Только на солнышко клюнем — и всё, привет,
падает занавес, город ревёт от хохота…
В общем, не край… но и я ведь не краевед.

Пусть и прописана сызмальства изгаляция —
можно сбежать от любых записных врачей
и… убедиться: пока в забытьи валялся я,
речи слились воедино. В большой ручей.

Вот он! — последние капли… А чуть помедли я,
так даже этих остатков бы не застал!

…Сабли и пики побегов… и геометрия
дна —
на чужой вознесённого пьедестал.



*   *   *

да, БУДУ скучать

по скончанию века тоже,
но больше — по утренним улицам без людей
и — да, по рассветному солнцу на нежной коже
русалки, шептавшей во сне: "Ну давай! Владей!" —
а всё же проснувшейся…

мне будет очень скучно
без важных, лениво торчащих из неба туч —
как будто они нечто вроде навозных куч, но…
ведь воздух уже завихряется —
свеж, летуч…

ненастье подкралось,
как с эльфами злая тяжба
за право летать, а не ползать! —
и, адски крут,
с одиннадцатого, блин, марта, прикиньте, — аж по
тридцатое августа нужен иной маршрут:
они перекрыли Бесединский путепрОвод
(чё, правильно "путепровОд"?.. на устах печать
молчания гордого! — и… налицо метро вот…),
но я и по этому буду готов скучать,

когда мы все развоплотимся — и вновь, отчизна,
ТВОИМИ людьми обернёмся: по гроб, по крест…

и впору по прелести прежнего сволочизма
чуток поскучать, но — привыкнуть:
мы вместе, йес

мы преодолеем любое… когда мы вместе…
не знаю, как это назвать, но — любое, факт…

Пора поглощать сообща! и сосиски в тесте,
и мессаджи в тексте,
и в почве — хлорид, фосфат…

я буду скучать по беззубости — когда матерь
откроет портал в измерение мышц и скул

…начнутся советы:
"А нужно ведь быть вниматель…" —

но хлюпнет воронка, и канет любой паркур.

Останутся — Задница,
куча идей (хоть ешь ей)
и дьявол с, известно, копытом — и бог с клешнёй

и я: без единого леса корявый леший

и страсти по ясности —
в мути

уже сплошной.

Ну правильно, все мы рабы и рабыни; дОбер,
ты сам так устроил, копытно-клешнястый монстр! —
а то ведь тоска… Ни торчащих из тела рёбер,
ни тяжбы за то, кому строить из леса Мост

…в Котельниках выросла новая эстакада

встаёт из-за мкада заря — но ни век, ни штор
не трогает
лишь утихает секунд стаккато

да пыжится нами владеющее Ничто.



*   *   *

Хорошо, всю работу доделав, лежать моржом
в переполненной ванне — в мечтах обо всём большом:
о большой чашке кваса (которая уже здесь,
твой покой бередит), о большом ассорти всех детств,
умещающемся в как бы празднике за окном,
о большом воплощении ВСЕХ ваще, в основном,
и надежд, и, как водится, чаяний — тех, что ждёшь…
{Хоть надежды и чаяния — суть одно и то ж.}

Тихо плещет водичка, по горлу струится квас…
Кому как — неизвестно, а мне сейчас лучше вас,
гарантирую… Мир — океан! И… привёрнут кран.

…"Кто не с нами — мы сами со снами идём к вам!"…

Хорошо иногда воплотиться душе в моржа:
не важна себестоимость — и не нужна маржа…
На стиральной машине под боком — носки, бинты…
Все труды переделаны…

Так рассуждаешь ты!

Только альтернативная логика чепухи
скоро вынет тебя из пучины твоей (хи-хи),
грубо вытрет на скорую руку — и повлечёт
к новым "подвигам" (а ведь и старым потерян счёт)…
И от этого — хоть ты и точечно счастлив, но —
есть, увы, червоточина… частью…

А всё равно!
Хорошо, всё доделав, лежать — и тупить… и гнить…

и всё ждать: может, Атропа вдруг перережет нить.



*   *   *

Пока только в будущем песня битлз
"Когда тебе сиксти-фоо",
пока — в основном-то — всё зашибись:
Сапфо, Ар-нуво, Трюффо…
Пока есть и время, и силы! — сядь
да выплесни… ведь висят
идейки…

и песню — пора писать:
"Когда тебе пятьдесят".

Когда тебе столько — уже не столь
заманчив костёр зари:
прислушиваться день за днём изволь
к чему-то, что там… внутри…
Там копится что-то… и зреет… ты ж —
не можешь… не в силах… не…

Ну, в общем, естественно, что грустишь! —
забыв обо всём, что вне.

Зато, вдруг отчаянно поумнев,
так делаешься зол и скуп,
как раньше помыслить не мог…

И гнев
на женщин, на блеск их губ,
на влажность их век [навсегда, сучок,
объелся их чар безе] —
всё глуше… Что пользы от жара щёк
предстательной железе!

Зато, вдруг нечаянно поглупев,
начнёшь было хлам жалеть:
не просто, мол, кубок, а — твой Успех!
не просто значок, а… Плеть,
подстёгивавшая…

"Давным-давно?
А всё-таки"…

Шапито!

Не важно уже, что когда дано.

…"За что-о?!" — да за ТО…

За то,
что вовремя внутренний матерьял
не тратил, а лишь берёг
на будущее… и потом — терял
в утробах чужих берлог.

За то, что когда-то за всех не встал —
и лично за них не лёг…

Тускнеет заветных идей кристалл.
Ломается стебелёк…

пока — только в будущем. И успеть
ещё что-то можно, да?

И тянет бороться! И тянет петь!
И… течь, как течёт вода
под камень лежачий!

…Везде покой.

То утро — на много лет,
то — сразу же вечер… И под рукой
ломается света след.



*   *   *

Преобразованное "не"
пюреобразно перестало
кипеть на сипнущем огне
расплавившегося кристалла
и стало спёкшейся смолой

но я всё жду, что чудо близко
взмахнёт рукой — и слой не слой,
а блин культурный даст актриска-
ночь
попробовать на зуб
на нёбо нам бы только робость
и ковыряние в носу б
и страсть руками всё потрогать

А тесто стынет, откипев
отпухнув… отлепившись к узам…

и ночь-игра готовит ужин,
устало свой шепча припев.



*   *   *

Мы приехали всё же на тот котлован —
или что там, карьер? Я не верю словам,
верю только поступкам…
Но что за поступок!
…На краю мы стояли… да сколько же суток!

Любовались на глянец коричневых вод,
непрозрачных,
как водится, мутных… и вот
отошли — и, глазами встречаться не смея,
снова встали.

…Тут нет ни подводного змея,
ни подводной же лодки…
ни водки…
ни дна…
Ничего интересного, Вечность одна
плюс открытая рана бесформенной ямы —
чтоб могли туда пялиться,
будто друзья мы.

Будто есть
(и плевать, от тоски ли, для смеха ли)
какое-то дело нам, КАК мы приехали
да что там зависит конкретно от нас!

Будто снова зима
и — ломается наст…

Пастила шлакоблоков, зефир облаков…
Под коричневой коркой — белее сырков
открывается Ясность… И — как же не хочется
проснуться
да впрячься
в борьбы иноходчество!

Уж больно светло… или, может, темно,
за окном, когда явь тебя тянет на дно! —
что ж ломаться…
Ведь дальше
во имя карьеры
нужно впрячься нам…

или же
с места — в карьеры…

На краю
сыро-ветрено.

В горле как ком
из пурги этой вечной!

И тянет дымком…



*   *   *

Учи ты нас хоть вечно, Архимед, —
как куры мы, пойми: в основах даже
по зёрнышку клюём… Ведь никуда же
нам, ко-ко-ко, не деться! Нет и нет!

…Круг ада… или просто чья-то гнусь? —
под носом,
тут,
у самого у края…

и, в тиглях сиракузни догорая,
сипит устало Время: "Не вернусь".

Одни и те же…
те же,
те же,
те же
сценарии прокручиваю… Бред!
Не выйдет, не спасёшься… Чист и блед,
несётся вихрь: устраивать мятеж и —
пастись потом на выжженном…

Не лги.
ПрокОучивай — САМ себя: постичь, но —
и всё забыть, мечтая!
(Зря антично
бухтят потомки что-то про "круги"!)

…Пройдёт и это… Вновь на день короче
рутина станет… В уггах и трико
раб вынесет помои ближе к ночи,
не помня, где и как пасутся ко-.

Замкнёт калитку. В печь пихнёт полешко.
Звезду-полынь заварит, как быльё.
И будет тупо ждать: орёл ли? решка?..

И флагом белым выстрелит бельё.



*   *   *

Так уж водится: любую,
шарящую грозным оком,
обустраиваешь бурю —
будь хоть чёртом ты, хоть богом.

…Путь… Машины… Воздух тяжек.
Мат бессилия… но, значит,
нас пасёт она, бедняжек,
и — спасает: день-то начат…

Кольца ада держат цепко?
Да внутри-то — по старинке:
глаз…

И люди:
то ли церковь,
то ли… хоть бы и соринки! —
всё равно тут ни души нет.
Некому блюсти гранитность.
(Только призрак давней Шинейд
вечно тянется сравнить нас.)

Там — Садовое несётся,
МКАД ползёт… но в сердце ада —
тишина, простор и солнце,
что ещё для счастья надо!

Тени прошлого? Табачный
дым — и призрачные стены?
Сам ты — джинсовый и жвачный
(раскрываешь, типа, темы)?

…Воздух тяжек… да не здесь ведь!
Здесь — аллеи, как колодцы.
Здесь — дубы, как будто в детстве…
день… и свет…
и лень бороться:
грёзы — яркие, большие…

Лучше спать.
Не зная, с кем ты:
с богом ли из той машины,
с чёртом ли из табакерки…

Нас пасут… и что, спасут ли?

Между раем, адом… садом…
дети, брошенные в сутки,
словно в омут…

НЕБЕСА дом!

…Сбрасывает парк одежду,
день — короче, боль — кавайней…

Только мы так можем: между
молотом
и наковальней.



*   *   *

ЗАлиты светом и залы полян, и лоз
переплетённые бархатные шнуры.
Тихо. Здесь царствует, обезоружив зло,
праведное равнодушие мишуры.

Здесь не ж/д и не рабство израильтян,
можно бродить по путям, лишь лучи тяни!
Даже обсценная лексика бодрой тян,
чем-то барыжащей, — будто слегка в тени.

Бархатен воздух, и бархатна ряска на
мраморе пёстрой воды. Потолок небес
ветром искусно расписан, но для окна
тоже оставлено место: без туч и без

мути. Открыт соблазнительно круглый лаз,
купол вокруг отзывается голубым.
Будто рассеяна тьма воплощений зла
мишурной верой: мы справимся.
Да.
С любым.



БУДНИ ФОТОГРАФА - 2

Пока всем сущим местная якудза
небрежно правит, вожжи отпустив,
я волшебством наивного искусства
вовсю несу добро и позитив.

Сияя, вспышки, будто одурели,
так жаром пышут — тянет озвереть…
От суммы наших потоотделений
и слон в итоге мог бы одуреть!

У спонсора украв пакетик пышек,
модели в перерыве жадно жрут…
и — я такой: в сиянии. Не вспышек,
но собственной харизмы: всё же труд

не правит этим миром (да, погано),
но — всех гипнотизирует! — пока
вкось имиджа растёт фотоморгана :)
и вкривь его фиксирует рука…

И ты, кому тут выпало "халтурить",
давно уже не рвёшь напрасно жил:
не перейти заветную черту ведь…

Лишь сунут тупо денег: "Заслужил", —

но что до сверхзадачи… "Не баклань-ка", —
на всё ответ у спонсора один.

Давно недосягаемая планка
упала ниже плинтуса… Едим,
минуту улучив, и то помалу:
худеть пора… и снова — не за страх,
а якобы за совесть, уф… кошмару
вверяя сокровенное —
украв
ещё денёк… и только в нём, кошмаре,
искусство проступает… до того
ужасно, что… уж лучше бы поймали!

Но — нравится

якудзе

"волшебство".



*   *   *

Надкусала ты, собирая,
все грибы… а твоя свеча —
от гусара до самурая —
на одном острие меча:
где средь елей, совсем опухших
от дождя, от земли в червях,
как бы спрятан покой опушки
и… какой-то сидит чувак.

То ли ментик на нём, то ль панцирь
медно-кожаный, из пластин…
А вокруг — уж готовя танцы,
эльфы делают как бы настил
нам из лапника… Что ж, похоже,
солнце на острие зари —
безмятежно и меднокоже!

И… все ягоды собери.

Поднеси ему всё лукошко,
пусть уж эти… ну что? дары? —
как рубины, сияют истошно
на полянке чужой Игры.
И — сравнив себя с этой древностью —
нескончаемо молодей,

поцелуев за раз штук двести
робко пряча в его бороде



*   *   *

Понурая ночь собирает рюкзак тумана —
и прячет туда всё, что надо бы взять с собой:
железо ограды, и бронзу листвы, и мало
кого соблазняющий навык порхать совой,

и — мало кому интересно теперь, руками ль,
щеками ли трогаемый, если всё, невмочь! —
дороги потерянной дочиста стёртый камень,
чуть более даже холодный, чем эта ночь.

…Заметные сдвиги решающих (тех — томить чем,
а этих — убить) оборачиваются лишь тем,
что каждый в ответ — и всё более тектоничен,
и — как ни обидно — всё менее в курсе тем,
наигрываемых на скрытой в астрале флейте
бездомного ветра… но кем? Не скажу… Щеглом?

…Ночь полнит нам чаши, нашёптывая: "Пролейте!" —
но сон, обнимая крылом, отвечает: "Влом".



*   *   *

…Ангар, ещё ангар… Опять ангар…
По докам — будто стелется угар.
Контейнеры, нелепо громоздясь,
собой удостоверив: вот ты князь
(и, в то же время, грязь же) —
навсегда
растаскиваются туда-сюда…

То ШКЯковцы (минуточку потрать!),
не знающие, слово "угорать"
как пишется, но милые… то тур-
агентству груз буклетов, пару тонн,
то залежи подарков "LeFutur",
то — рейки, оракал, пенокартон…

А времени река течёт — себе
на пользу лишь, себе лишь на уме,
и, сколько бы телег ни накатал,
достаточно в порту и тёплых мест,
и грузов: алебастр… опять асбест…

И много щёлок! (Каждая — портал!)

Но мне себе работу не найти:
реке — не всё равно, куда ползти,
а с ней не по пути, таков замут.

…Течёт угар, и тишь, и ни души…
То швеллеры, то лес, то "Givenchy"…

но грузчиком поэта не возьмут —

хотя что-чтО, а это я могу:
грузить, ага… да так, поверьте, что
кривая слов, куда бы ни везла,
становится строкою… И врагу
СЕБЯ не пожелаю. Это сто
процентов
упомянутого
зла.

То мат, то плеоназмы, то — сперва
родные — ныне сорные слова,
то вводные, то… всё, что по плечу,
короче, вставить в оную строку…

А я по жизни щёлоком теку
и дело себе грустное ищу:

найти ещё невинные умы,
войти настоем одури, и тьмы,
и мёртвых — да, что с косами стоят!

Но тишь да гладь… И всё идёт само.
Течёт, ползёт… сияет, как бельмо.

И вам, увы, не нужен этот яд.



*   *   *

Ангорский кот пустого разговора
лежит (ведь равнодушие — броня)
спиной к истоку хора ("вор у вора…")
и мордой — к утлым лепесткам огня,
пока цветы нестройных наших реплик
надломленно кренятся на ковёр,
и — слушает себя, но всё же дремлет,
не зная, как бы он себя повёл,

когда бы мы друг дружку не любили,
а были бы — борцы и силачи,
энтузиасты, что всегда дробили
о вражеские острые мечи
такие же свои, потом — до колик
антагонистов чествуя в райке…

Но к роли привыкает душка-кролик
[а к чаю есть и пряники в ларьке],

точнее, кот… Да в нашей-то клетушке
что кролики, что котики — лузга:

всего лишь только чучела и тушки
пред Вечностью скупого очага.



КОТ-ЛОВКА

На углу Севастопольского с Нахимовским — ловко
прижилась пара крашеных в уличные цвета
текстовых инсталляций. Одна говорит: "Котловка", —
а вторая в ответ истерично кричит: "Мечта".

Что такое Котловка, не знаю… зато до дрожи
всё внутри восстаёт — когда снова и снова ты
замечаешь невольно, какие штрафные рожи
у стоящих там…

Нет!
Не дотягивают до "мечты".

А, ну да, "времена нынче сложные"… Времена же,
между тем, одинаковы были и есть всегда;
просто здесь — ошиваются босховские персонажи!
А в Черёмушках…
там поприличней, но тоже…
нда.

…Не, ну если с Чертаново сравнивать, то, конечно…

Но не в детском саду ведь мы — чтобы кивать на тех,
кого даже скорее, чем нас, надлежало б нежно
усыпить во младенчестве!

…Едем, чутка вспотев,
а в окне проплывают Котловка, тоска, перловка,
обстановка совка, тренировка… И постигай,
как там чё и какая на "чё"рный день есть страховка.

["…Эй, а вон, на верхушке берёзы — не пустельга ль?"…]

Так кидает на новом асфальте ЛиАЗ наш новый,
как на тракте глухом колымагу… но вот Нахим.

…Сох по раю, о рое мечтал, изучал "основы" ль —
всё равно… Не впервой же спускаться в ады сухим!

Вон метро распахнуло ворота… Подземный сумрак…
Обживай его — пусть и езда там уже не та,
и, спеша "просветить"
то, что прячет народец в сумках,
шебаршит в униформу наряженная
Простота.

Но зато — ведь и путь к этой самой Мечте короче,
если всё же тебя хоть рывками, но мчат — вперёд!
А "перёд" — это там…

да, где "п"…

и потом — не прочерк,
а счастливый финал
[если нам машинист не врёт].



*   *   *

Ад. И черти… Ремешок
обвивается вкруг горла,
ты попался…

Ужас! Шок!

И — мучителей когорта.

Что, грешил?
ЧутОк… Ишшо…

Сам!
в отчаянной борьбе сам
постигая: хорошо
в пекле может быть — лишь бесам…

Ты — чутОк,
они — грешны
абсолютно! аж В УМЕ ночь!
и…
за это вот должны
мучить — нас.

Кого лишь немощь
соблазняла отступать
от канонов эталона,
но теперь — не просто падь! —
подземелье

типа лона…

где — в утробе… домны, не?
Не. Мартена —
снова, снова,
вечно! — варимся в вине
(с лёгкой ноткой этанола).

Ну, и что же — несмотря
на ТАКОЕ — ты всё мелешь
чепуху: мол, "вон заря"…

"здесь неплохо"…

"ночь — в уме лишь"…

?!

Уф…
нервически — смешок…

Я намёк весьма хитрО дам:

в этом месте хорошо
только конченым уродам.

Проще — просто не найду
объяснения методы:

раз "неплохо" и в аду —

сам додумаешься,
КТО ты…



*   *   *

Подайте на хлебушек, люди…

а также — немножко (не рань
сомнениями!)
и на судей…

Молчи, предрассветная рань,
рассветы — не лучше закатов:
взошли и… ушли, за дома…

И к чёрту друзей-адвокатов,
работающих задарма.

…Закончить пора с ролевыми
нам играми? верно?.. Я рад.
Но — люди-то… Доброе — ими
восполнится вскоре, стократ? —
лишь только
(пускай, как кондитер,
я приторен, толст и фальшив)
вы сколько-нибудь подадите
на хлеб.

Не из самых больших…

На кофе — с одним круассаном.

И всё.
Чтоб до вечера я
бесплатным заделался самым,
ни вам, ни другим не судья.

Давайте сюда вашу пОдать,
хоть мелочь… Ну что! Ведь не лям…

Поэту — не стоит работать.

А доброе имя… к чертям!

Ко многим нулям… будто вход на
Парнас — и ступеньки к нему…

А впрочем — да как вам угодно.

…Нет мелочи? Что ж. Я пойму.
…

[аскАть — не какая-то мания,
а как бы…

Короче, я пас…

Но дайте хоть лепту внимания!

…Спасибо, судья. Просто спас…]



*   *   *

На заметку начинающим поэтам:
век жесток… и чтоб "заметили" тебя,
очень важно быть по-клоунски одетым.

Гомон публики безропотно терпя,
нужно попросту стихи орать погромче
(чтоб аж кормчие восстали из могил!) —
плюс добавь эпилептические корчи…

не, ну если ты, конечно, не дебил,
вопреки всей очевидности иного
чудом верящий: набитая мошна
не минует! как и слава, право слово!
лишь Поэзия для этого нужна!

…Век — шесток…

и, кто сверчок, а кто не слишком,
понимаешь — лишь иссохнув от тоски.

(Залу, преданному низменным делишкам,
адресуя средний палец шутовски.)



*   *   *

Нельзя на три пятьсот особо разгуляться,
когда четыре сто
плюс этак полторы
отдать пора за свет,
и газ,
и — просто гадство! —
и хол., и гор. … и проч. … но правила игры

диктуют: заплати. И плюс ещё за транспорт…
А сил работать нет. Попытки с чем-то "рвать"
нелепы: "Рвёшь — и рви … Ложись-ка на матрас вот
(по средствам ли тебе нормальная кровать?!)"…

А надо что-то есть. Во что-то обуваться.
(Одежда — пустяки, и старая сойдёт.
Хотя… ну кто возьмёт на службу оборванца!
Естественно, никто… Лишь полный идиот.)

…Всего-то три пятьсот…
Лежишь на том матрасе
и думаешь: "Сейчас хотя бы колбасы б
разок бы откусить!"…

Как дохлый кот на трассе.

А в гулкой голове — всего-то строчка цифр…

И сам уж не поймёшь: какая-то шифровка?
Какой-то тайный код? Набор забытых дат?

…Идёт себе процесс. Ни правильно, ни ловко.
А жизнь, она с тебя попросит результат…

Всего-то три пятьсот… Да хоть бы и четыре —
не хватит так и так… И, жутки, как счета,
богемные черты — тщеты ли, нищеты ли?
Нет разницы: во тьме не видно ни черта.

Лишь кажется порой: ты видишь… кипень вишен?
надежду? (Чудеса случаются порой!)

…Да, немощью своей зажат и обездвижен,
однако…
ведь и явь покажется игрой,
тому, кто всё на кон поставил — и поздравил
заранее себя с успехом… хоть несёт
лишь та к нему игра, что выше слов и правил!

Но если он мираж…
сойдут и три пятьсот.



*   *   *

Откровения девальвируются на глазах,
до того их бессовестно много, что уж читатель
и не знает, как, резкости автору не сказав,
намекнуть тому как-то помягче, мол, эй! а кстати,
льётся дождик за окнами… или же тает снег…
или —
слушай-ка: вот бы тебе, дорогой товарищ,
испариться из жизни моей, умерев во сне!
или — в стол эти вирши писать!

Да когда ж ты свалишь?!

…То ли буря за окнами, снег и крепчает лёд,
то ли просто обычное вёдро… но знаю твёрдо:
дождь, он вечно в душе моей робкие слёзы льёт…
да, но голос мой —
он ведь не мягче шуруповёрта,
даже если в рифмованный наигрыш облечён,
между строк нечто строгое, бисером по бумаге…

Только маг обречён разглагольствовать ни о чём
так чудесно, что люди рыдают!

Но мы не маги.

Мы свободны от этого долга,
судьбы,
пути.

А когда вдруг пытаемся вякать (а что! дадут же
нам в ответ хоть немного… отдачи!) —

"Увы. Прости…" —
нет ни слёз, ни смешков. Люди полностью равнодушны.

Ну, и правильно. Ведь есть у каждого свой удел.
Масса собственных дел,
и забот,
и проблем,
и хобби…

Кто-то скажет: "Ты, кажется, здорово похудел!" —
пустяки.
Это просто я выгляжу чуть "духовней".

Прежде, чем говорить, — уже думаю… Да, пока
лишь секунду-другую — но это пока… И — гнусно
за спиной у меня зубоскалить!
(Мол, нифига,
никогда не случится такого, чтоб он заткнулся.)

Ладно, нет этой силы магической, не дано…
Вероятно, пора прекратить и попытки. (НУ их!)

Только… льётся вот дождик тот,
будто бы метанол.

И —
обильную пену
даёт мой иссохший нулик.


*   *   *

Осень, осень… Её обычаи
непонятны ценителю зноя.
…Распивали мотовки-судьбы чаи,
в оперение крон резное,
млея, кутали души. Сеяло
лето блики на дядь и тёть, и…

и — внезапно вдруг вихри с севера
обступили: ну что, мол, ждёте!

…Холод, холод. Ах, были цели ведь…
а теперь этот ветер жуткий
так и лезет их обесценивать
по-ребячьи жестокой шуткой:
невзирая на год — даже ВЫ, гады,
мол, ползя с каждым днём отвесней,
растеряете все ваши выгоды
в месяц, да!
изо всех отверстий!

Птицы, птицы… Вновь на гастроли вы?

…Сквозь бесчисленных автомобилей
как бы строй — я бреду, расстроенный,
а вдали — всё, как мы любили:
в небе тучи пернатых… солнышко,
угрожающее крылья сжечь им…

"Что же, дядя, никак не словишь-то
ненавидящие взоры женщин?!" —

листья, листья по роже шлёпают,
как перчатками… Это вызов?

Это — всё.

И высокого лёта лёд,
и тепла ручеёк, что высох.

"Я люблю лишь тебя!"

…Рассеянно
озираю опять двора вид.

И серьёзность отверстого севера
до костей, как до дна, пробирает.



*   *   *

Как тяжело в бессмысленности вечной
существовать! неважно кем и как,
но — в полном осознании увечной
концепции развившихся макак,
резвясь, учивших СУММЕ всех концепций —
да логике… да этике… да с ней
мечте о яркой Точке, что в Конце б цель
как ястреб закогтила: "Так честней!" —

хотя о чём я:
это ж бесконечность…

И, средствами давно подменена,
та Цель уснула: сколько ни калечь нас,
на выходе — в достатке письмена.

Что "корни", что "служение исконным"
пустым уже флаконам — пустяки…

В отсутствие богов — молись иконам
да изредка мечи в толпу стихи:

а вдруг хотя бы кто-нибудь, послушай,
в ответ качнётся
убылью свечи! —

ну, пусть и нет…

и всё же это лучше,
чем без толку свои острить лучи,
словесные: других у краснобая
не может быть

(ах если б раньше знал!) —
когтя…

и — веря!
веря, что любая
бессмысленность имеет свой финал.



*   *   *

Когда душа болит от некоей запарки,
которой нет конца, да и начала нет,
ты взор останови на ближнем лесопарке.
А если он далёк… очисти кабинет:

да, выйди из него, чтобы в метро спуститься,
и поезжай туда, где есть он, тот массив
деревьев и кустов! (Немного инвестиций —
и вот и вправду есть: и мощен, и красив!)

Не скрою, время тлен… Да, плен отдельно взятой
заспавшейся страны сумел песчаный бег
мечтой унять — хотя мечты понять нельзя той…

но можно ведь — хотя б усесться в тот хэтчбек,
который вечно ждёт у остановки постно,
и приказать: "Гони!
…Мутится кладезь А-
покалипсиса, бро!
Ты понял?!.. Будет поздно!!"…

и "бро" тебя поймёт. Ведь не понять нельзя.

А значит — отвезёт… Туда, где мы, ГОТОВЯСЬ,
однако, бродим так, как будто — постирай,
и тряпки туч опять украсят мегаполис…

И овцы пудельков
пятнают пастораль.



*   *   *

Осень сознания… Листья тают
в темени пасмурной пАсти? Не-е…

Воспоминания выцветают
скетчами детскими на стене.
Что впечатления рисовали —
всё исчезает: Архангельск, Минск,
Углич… и прочее, трали-вали.

В общем, остался лишь мутный микс
отображений: уж больно давни!

…Память пытается нас пасти,
только я чувствую: никогда мне
не побывать там опять… Прости,
жизнь — обделённая исполнением
мечт и желаний!

Тебя я слил.

…Искры по чёрным ползут поленьям.
Осень познания… Клёкот лир.

Библиотечные дремлют книги.

Солнце крадётся сквозь их ряды.

Тают желания.
Мчатся миги.

И… не заложник ли ты среды?
Ну, отвечай!

Потому что счастье —
это, выходит, такая тьма,
где нашу душу — не рвут на части
осень и лето, весна и зима:

то, что когда-то случилось где-то,
все те места, где оно стряслось,
осень, зима… и весна, и лето…
и каждый миг: навсегда, насквозь!

…Микс обстоятельств и след эпохи…
Помним — и чувствуем всем нутром…
И, когда станут делишки плохи,
всё обнулит нам ЛЮБОЙ синдром.

Всё, что упущено и протёрто
сквозь мясорубку любого дня
каждого года… какого чёрта,
всё, что случилось, когда меня
не было в месте, где быть был должен!

…Монино… Истра…

и даже Керчь…

Искры — дождинками бьют:

"Ты дожил"

…Да. В самом деле… Не жизнь, а скетч.



*   *   *

Как тяжело любиться сквозь решётку,
когда огонь горит едва-едва,
и, выставив волос сырую щётку,
ты шепчешь торопливые слова! —
и бёдра слабнут, липки, будто в мёде,
распахнуты… но пахнет чуть кислей —
и внутренние стороны тех бёдер
покрыты… вроде клеем?

Ну же, склей
разбитую судьбу, как говорится
едва ли что способными найти
помимо злого транса в танце фрикций
работниками СМИ, PR, IT…

Никто сейчас не верит в отрешённость
от пользы и стратегии! — но вот…

мы трём о щётку щётку.

И, ЛИШЁН нас,
беднеет мир истёршихся свобод.



*   *   *

…Обсуждения в пельменной: "А Борис-то
Николаич наш опять…"…

Бариста (нда…
честно, мы тогда и слОва-то "бариста"
не слыхали!) — без особого стыда
на глазах у нас, убогих, чинит остов
кофеварки — разгребая "пену дней"

…Вот бы снова очутиться в девяностых! —
быть моложе, безмятежнее, умней…

и — беседуя о сброшенных оковах
(«Ну, "о синьке" всё же правильнее?» —
«Well!..») —
заседать до самой ночи в пирожковых,
беззаветно презирая универ.

Свято веря, что "закон" уже замолвлен,
"утвердят" его сейчас — и по нему
в нашей жизни всё устроится САМО, блин!

…Дай-ка водки. Просто молча помяну.

Так тиха Дорогомиловской сахАра,
будто выпита… А тени — чисто гжель…

Брезжит радио, там Сёко Асахара
строит музыку, как башню из коржей.

Душный зал воспринимается как вече:
"Раз решили, то добьёмся, пацаны!"

…Вечер, вечер…
Ты могуч, но ты — лишь вечер…

не имеющий ни цели, ни цены.



*   *   *

Остави в покое ты, всякий сюда входящий:

пока соберутся ответить — мелькнут века,
Вселенная, выдохнув, тихо сыграет в ящик
под сенью китайского неба-пуховика,

но ты — так и будешь, уныло кривя от ветра
лицо посиневшее (холод уж больно лют),
как некий даос, жить на страже того Ответа —
то гром за него принимая, то вдруг салют.

А свет отражённый не греет, и — горе! горе! —
"ты мне, я тебе" не работает. Лишь тебе,
тебе и тебе горы помыслов… горы, горы…
но Дао не брезжит: тут, видишь ли, не Тибет.

Ах, НЕТ тебя, видеть — не можешь. Ну… уж такое
особое место: не ШАмбала — Шангри-Ла.
(Как та, в девяностых.
На Чеховской.)

И — в покое
навечно оставленный ужасом век тепла.



*   *   *

На любом поэтическом мероприятии есть
этот тонкий момент исключительного неудобства,
когда всем надоело ("Была бы предложена честь!"),
но — "Мы ЗДЕСЬ? На все сто!"…

что и нужно использовать дО ста,
раз уж деньги уплачены, а микрофоны торчат,
как какие-то символы: прыгай, мол, тут твой Родос…

и тогда —
хоть и поздние аплодисменты горчат,
на бесхозную сцену
сноровисто
лезут
уроды-с.

Вы простите не к месту проклюнувшийся архаизм
(отцвели словоерсы давно, словно те хризантемы),
просто вновь растерялся
от вихря брутальных харизм,
а потом-то — и от деликатности выбранной темы.

…Уж расходятся гости. И то, что не в силах допить,
забирая с собой, маскируют шарфом воровато…

и тогда — за самих же себя призывая топить —
из углов появляются…

"Что ж вы в такие дрова-то?!"

…Для чего-то ведь, не попадая ни в ноту, ни в такт,
аффектацию всё же на публику вынесли — кары
невнимательности куда больше страшась, чем атак
остроумия злобного…

Будто шуты. Будто карлы.

Те когда-то давно (да не так уж и сильно давно)
тоже так же легко напивались — и так же, два слова
не умея связать, голосили всегда про одно…

а потом,
уже будучи выгнаны,
плакали: "Своло…", —
даже сил не имея закончить…

Ну, правильно. Кал
нужно в нужник нести
(и остаться там, лузгая семки).

"…Не такой уж и лузер"?.. Но это иллюзия, карл.

Из тебя не взрастить ни Ахмаевой, ни Вознесенки.

Что за меро-приятие… Что за принятие мер:
каких именно?
и в связи с чем?
На развод декаданса?

Любопытно. Не раз ведь и сам я там место имел:
на чужом пиру "шанса"…

да И по сю пору не сдался.



МИЗ-АНТРОПИЯ

Современная Бельгия (или пускай Бавария,
или даже Болгария, ладно уж: "общий дом"!)…

Ничего не случается. Разве что вдруг авария,
да и то сразу тает, как дымка, в раю седом.

У скупца-ноября доля солнышка вдруг отсужена
кисловатым рассветом… поэтому, например,
миз Антроп
(ударяем на "о", ведь она француженка) —
вот, гуляет.

Она не сторонница полумер:
развиднелось —
так нужно дышать разрежённым воздухом.
Раз возможно —
то следует нечто предпринимать.
Не узнать тебе броду,
коль камнем не бухнешь в воду сам…

Так учили, пардон за банальность, отец и мать:
ёжик должен колючим быть, выбор — увы, осознанным
(и винить потом некого будет),
а люди,
все,
чем бы ни отличались от нас они, —
братья/сёстры нам!
Рука об руку следовать общей судьба стезе…

Как, однако, меняются ценности патриархальные!
Если раньше был тих и комфортен любой вагон,
то теперь — это место, где рядом сидят… нахальные…
даже слова-то не подобрать! — но…
"таков закон".

…Где-то сад и терраса… уютная ниша в эркере…
Ну, а тут теснота… и обида: ведь у дверей,
ни войти не давая, ни выйти, — толпятся…

вертеры?
"пострадавшие"? Вряд ли

…Пройти мимо них скорей!

Отдышаться на станции
(вроде почти СВОИ стены,
а не греют) —
себя наставляя: мол, и у них
есть и семьи, и дети… Ну да, прописные истины
про себя повторять…

пока "эти",
заполонив
беспорядочной массой, орущей на ста наречиях,
материнские сны
(Папы римского все святей),
не почувствуют дома — себя…

И — взвалив на плечи их
миф о НИХ же — понять: ты ПУГАЕШЬСЯ их детей.

Ты пугаешься — каждого шага теперь. И каждого
проявления традиционного "своего".

…Всё так пёстро, что даже и пёс, тронув ногу, кажется
не бродяжкой, а — кем-то,
с кем есть
у тебя
родство.

В общем воздухе плавают явно чужие специи.
Мужики в алых фесках под тентом сидят, без баб

…Миз Антроп — она демократична, готова спеться и
,
подойдя, элегантно заказывает кебаб…



*   *   *

Жилец вершин… бог мудростей цитатных…
короче, полной Ясности исток!
Не вздумай комментарии читать вдруг.
А то ведь пожалеешь: мир жесток.

…Вот акведук… От этого не скрыться:
хоть ежедневно с мылом жёлоб мой,
играя в нём — единственная крыса
способна заразить поток чумой,

со Словом так же… Чуть в открытый доступ
его мечтатель выпустит, и тьма
сползётся сразу, может, и не толстых,
но — крепких мастеров игры ума.

А ты, едва блуждающий во мгле лишь…

теряющийся в толще хищных рыл…

короче, склихасовский, пожалеешь
о том, балда,
что рот ваще открыл.



*   *   *

Медленно… очень уж медленно… очень-очень
медленно мир оседает, как серый снег,
а за окном — ой, ну прямо вот осень-осень:
метафоричнее некуда.

Прояснев,
небо роняет на лужи лучи скупые,
что-то мерцает, а что-то слегка слепит,
и — всё, что мЫ скрупулёзно столь накопили,
больше не кажется Целью:
прицел-то сбит.

Цепи сомнений. Листвы облетевшей лепет.
…Снег до того прошлогоден! — ну ни за что
робко не верить уже, что хоть как-то слЕпит
новую ЖИЗНЬ утро, бьющее из-за штор.

Мы проседаем. Матрасом. Ленивым раем.
…Завтра в постель…
Под рукой "Куда жить" Леви,
комп и очки…

И не страшно, что умираем,
немощны от — хоть и старости, но — любви.



*   *   *

Вот, зовёт душа в магазин:
ну устала уже взаперти она!
Тянет сыростью из низин…
да и рукопись отредактирована… :(
да и мысли трясут зело,
мол, судьба — как пароль… а отзыв —
сонным фильмом ЯсудзирО
Одзу

вдоль по вене сознания — зло
("Эй, вы сдуру хоть не порвите, ну!")
прёт, как будто пузырь, зеро…
и — вот-вот обнулит, по-видимому,
все печали?..

"Себе не лги.
…Вон, иди-ка, кефир и яйца
докупи: время печь пироги!"

Ясно.



ТРУБА

В подземном переходе лютом
притормозили, хохоча…
"Не понята" досужим людом
игра дурного трубача.

"Да ты же толком не умеешь
ни ноты чисто взять, урод"…
не вслух, допустим, а в уме лишь,
но каждый — будто бы орёт!

А тот, балда… ты молча сплюнь, и,
поверь, заплачет… Но пока —
крепится, выдувая слюни
из мерзостного мундштука
(невольно ёжась: ну и осень!)…

А люд… ведь тоже молью бит

и в жизни — ТАК ЖЕ "виртуозен",
как тот чудак, когда трубит.



*   *   *

Детство. Томительно тянущийся процесс.
Медленные подмосковные вечера.
Двадцать седьмая сиеста КПСС
в ухе жужжит: издыхающая пчела
с вырванным жалом…

а я — собираю их:
марки, конечно же! (Космос!)
Ведь я дитя!
И понимать хитрость игр тех роевых,
ясное дело, не в силах ещё. Хотя…

Нет, это позже. Фил Донахью, Познер, "мост"…

Мир невесомости — рушащийся в кювет,
чтобы распасться на never, и so, и most
popular sins we should buy, cause we CAN it yet.

Ванна с шампанским… и пена… и белый вальс:
это ведь жизнь! и она — подошла САМА…

Следом похмелье, как утренний Пеннивайз,
мозг извлекающий… Можно сойти с ума!

Но
почему б не помучиться…
стоя…

На!
Вот тебе в зубы задача — ДЕРЖАТЬСЯ, встав…

Есть у беды и обратная сторона:
стряхиваешь, будто с плеч, этот цепкий стафф,
и… привыкаешь.
К усталости. И к тому,
что не осталось "излишков". И — легче, ну! —
непринуждённее катится всё во тьму,
если теперь уж не верится ничему.

Только сдаваться без боя не склонна тьма.

Телек долой (это он ведь источник бед! ;)) —
а паутина уж выстлала все дома:
типа, вот новости (popular stuff, you bet).

И —
во младенчестве зрелости, как во сне —
ты озираешься… там же.

Где вечер тёпл,
узы узоров ползут по глухой стене,
и,
остывая,
плавильный ворчит котёл…



*   *   *

…Следующая — "Нагорная улица"…

Пасмурно утречко по-ноябрьски,
как и положено…

"Вот и умница", —
климат погоде в жестокой тряске
каждого листика, каждой веточки
всё приговаривает…
Панибратство —
верное средство по-человечески
жара душевного понабраться.

…Сумрачны все: НИКУДА из гроба ведь! —
хоть на колёсах… и как по маслу
следующая же нагорная проповедь
к общему вывезет компроматству.

Серые будни героев космоса…
Несостоявшихся? Главное — ловко
Дать инфоповод

И не беспокоиться
О коннотации для заголовка.



*   *   *

Почему они на МЦК даже днём теперь —
когда видно пейзаж, пусть и пыль уже на оконных
широко распахнувшихся зенках (хоть муть их пей!) —
неизменно включают, как дауны, свет в вагонах?

По контрасту — на улице серо совсем. СелО,
да и только… Как будто дороги опять разбили,
и теперь ты отрезана, детка. Шабаш. Зеро.
Терпеливо влачи, как учили, удел рабыни.

То ли горничной, то ли наперсницы… Всех начАл
не усвоить, но это — придётся: есть Опыт, нажит,
ну, и Долг… А насчёт разных вольностей по ночам —
ночью Из дому даже дворецкие нос не кажут!

Будь хорошей.
Не девочкой, ладно (мы в курсе, что ж…),
но хотя бы прислугой. Фантазии не имея.
Не мечтая о принце (который сюда не вхож).

…О романтике? Фу! Ведь пора уже стать умнее…

И лишь только во сне — на немыслимом этаже
неземного, понятно, блаженства — тайком, украдкой —
можно робко мечтать тебе, феина протеже…

будто, брезжа в душе, что-то тлеет… горит тетрадкой
с изумлёнными, злыми стихами.

О воле? Нет.

Но хотя бы о бунте… Чтоб, гордо подняв забрало,
ты спалила дотла респектабельный кабинет,
тот, который мелА — и где пыль со всего стирала.

Чтобы выбежать, вынестись, вольно вздохнуть и… что?

…Та же муть, та же хмарь, так же нет ни одной дороги.

Тебе зябко в накинутом наспех чужом пальто,
и промокнуть успели в дешёвеньких тапках ноги.

А вся жизнь — это сон. Улетает, как сон. Порой
возбуждает, как сон… угнетает, как сон, ослабив…

И несётся пейзаж… И — явился б во сне герой! —
только свет режет зенки… но

чем та же тьма спасла б их?!



*   *   *

Вот утро настаёт — и можно жить!

Постель покинуть ради упражнений
обдуманного комплекса, уже не
спонтанного… Устать. Потом решить
сегодня кашу манную сварить…

Отмыть кастрюлю наскоро — и слопать
искомое (неправда, близок локоть,
и — МОЖНО укусить: лишь нужно прыть
использовать!)…
Затем и туалет
пора исполнить утренний: под душем
ожить гораздо проще сонным душам —
а телу чистота убавит лет*!
И, кстати, если речь о чистоте
зашла —
то…
Вы там, часом, не скупы ли
на тщание?.. Чё, нет? Тогда от пыли
очистите поверхности: и те,
и эти, и вон те… что не займёт
у вас, я полагаю, больше часа.

(На свете всё когда-нибудь кончаться
должно… однако хлопоты не мёд,
тянуться могут дольше, чем могли
мы все предположить…)
А дальше — семя
сомнения: идти ли вслед за всеми,
с ног, в общем-то, до головы в пыли,
в один из супермаркетов?
(Ведь нам,
будь гений или форменный дундук ты,
порой не покупать нельзя продукты!)

А может…
посмотреть по сторонам?

Там, посторонне двигаясь повдоль
широкого и шумного проспекта,
живут и дышат солнечного спектра
цвета —
слегка размытые водой…

И ты не понимаешь:
ну же, каааааак?!
Как мир — неторопливый, будто Wyeth
живописал его, —
всё успевает?!
(Притом, изнанку чистя от каках.)

И я не понимаю…

Вот, парИшь…

По фене поэтической бы ботать
ещё часок,
но — надо ведь работать…

Когда?!

…Уже и вечер из-за крыш
показывается…
а ты летишь,
как будто всё, что мог, больной судьбе дал,
а сам ещё ведь даже не обедал.

А по утрам зато — такая тиииишь…

И кто-то милосерден над толпой:
как киска,
что купила бы нам вискас
и — смыла б языком токсичный дискурс!

А кто-то — словно шутит над тобой.
…

Да, кто-то славно шутит над тобой…

_________________________________
* это если подразумевать возраст!
а если речь о долгих летах жизни в будущем, то наоборот — добавит! ;)



*   *   *

Когда в загашнике вечность, ясно:
за это время — и враг, и жертва
устанут пЕрежитого стесняться,
плюс легче станет ведь, на душе-то,
забудут разную как бы слякоть,
потуги плакать в оврагах мглистых…
и просто
рядышком
мирно лягут —
прогнав обоих деляг-юристов.

И это будет — почти что скоро,
каких-то… ну, я не знаю, триста
лет мути, бешенства и хардкора.
Пока же
всяк — на правах туриста —
желает флирта без отношений
(они ведь могут СОВСЕМ увлечь нас!) —
и,
раб,

не помня про свой ошейник,

готов
развязки прождать
и вечность.



*   *   *

Кажется,
СНОВА кажется: против тебя
мир! целый мир!
объективный!
который всюду!
…

Встань и на кухню иди — чистоту любя…

Что, уже тАм?
Тогда просто помой посуду.

Да, и ещё, знаешь, есть там такой поддон:
ну, у плиты, под конфорками… Выдвижной же?
Во-от.
Как помоешь посуду — его потОм
выдвини и отскребай… Если прятать в ножны

энтузиазм, чуть только усталость ум
дымкой подёрнет, то — будущее ведь рухнет!
Ну же, вперёд.
Отутюжь вон хотя б костюм…
Экая трудность… А руки на что!

Что, рУк нет?!
Ладно. Зубами вцепляйся — и волоки…

Право же, лучше очнись.

Рассуждая здраво,
лень, энтропия, поэзия — нам враги.

И… у тебя просто "нет никакого права".

(Ни отдыхать, ни кого-то опять винить.)
Это судьба… но не повод мириться с грязью!
Главное — нить.
Непрерывная
жизни нить.
…

Эй!
Подменить её витиеватой вязью?
ПОлно… Не соотноси себя с пулом рыл,
рыскающих между Рублёвкой и Новорижкой.

…Жир,
мегажир,
гипержир уже всё покрыл?!

Ну, так завязывай жарить с открытой крышкой.

Розы, берёзы, морозы… да говорок
речки родимой (а утром — туманы, росы…) —
всё это только стихи.

А жестокий Рок —
чисто дитя, что не в силах "решать вопросы".

Пыль, вездесущий бардак, не хватает рук?
а ведь пора воспарить? и обнять планету?

…Против тебя — никого.

До тебя, мой друг,
в сущности, даже и дела-то миру нету.



*   *   *

Хочется, чёрт возьми, написать красиво!

Чтобы и жить захотелось, и лени слизь —
хоп! — да отпала, засохнув… да чтобы сила…
не-е,
чтобы СИЛЫ откуда-то вновь влились.

Чтобы, куда бы ни глянул, везде увидел
только ВОЗМОЖНОСТИ!
ДЕЛО!
ах нет, пардон,
тысячу тысяч достойных БОЛЬШОЙ ЛЮБВИ дел!
(а не один лишь нуждающийся в чистке поддон).

Хочется, чтобы, всю пакость едва стерев, я
сразу же чем-то очищенное расписал
ЭТАКИМ —
чтобы росли на камнях деревья
и всякий разум пульсировал, как пульсар,

чтобы мы все становились добрее, чище,
лучше!
и каждый ВОСПРИНЯЛ бы эту весть —
чтоб от чужого добра вдруг убрать ручищи,
радуясь факту:
Добро-то на свете — есть!
и хорошо.

И… пойду-ка на кухню снова:
там у меня накопилось полно всего…

Главное — малую толику основного
высказал.
(Года сего, блин, и дня сего.)



*   *   *

Бьют пули-новости по теле-
визионерам, о тщета…

Повтор потворствует потере:
чем больше дыр, тем решета
способность выше пропускная,
и пафос, низок и высок,
уходит вон.

Так из окна я
задумчиво струю песок
из колбы часиков разбитых,
из… Кол бы на голову: сядь
и продолжай на всех орбитах
его без устали тесать.

Пока не сменят… не убьют и —
не грохнут также и убийц…

как милость amber of the Beauty —
на гнев the number of the Beast.



*   *   *

…Девушку вытащить из вертолёта,
пробормотать: "Натали"…

С толку ты сбит? Оглядись-ка!

…Тойота…

Полный багажник: рубли,
грубо поделенные на котлеты,
по три куска в любой…
А в бардачке тебя ждёт пистолет и
на берегу —
прибой…
?

Всё это лажа. Такая же ложь, как
этот вот мир наш… Лишь
литература в бумажных обложках.

"Эй! Как же смысл? Нашли ж!
ВОТ он:
тачила, бабло и пушки!"…

Зрители сражены.
…Каждый из нас — хоть немного Пушкин.
С телом его жены.

"А разбудить её мо-она?.. Мона?!"

Зубы сожми, браток.
Каждая женщина — Дездемона.

Вот он, её платок…

Смысл? Это скучно… И даже дико.
В горле какой-то ком…
В общем, Орфея теперь Эвридика
не узнаёт ни в ком…

В общем, бежать — вот единственный выход!
…Лестницей чёрной слез
и — не надеясь остаться в живых — от-
сЮда — в Шервудский лес!

А уже там — подниматься нА борт
и стартовать…

…"Я сбит?!"

Да. См. начало.

["А смысл?" — А нА вот.

(Жаль, рецензент язвит…)]



*   *   *

Снег выпал и всё прикрыл…

и прелести наших рыл,
и корысти нашей пыл,
и даже обрубки крыл

белеющий, чище рос,
ложащихся по утрам
в июне под сень берёз,
укрыл он, тарам-парам.

Лишь алые звёзды роз-
подснежников
там и тут
в местах этих ран цветут…

И что же?..

На этот вопрос
бессильна ответить РАН.



*   *   *

Чудесно в ночи стоять,
бежав от любых работ,
попав на корабль и — глядь! —
опал бы я на фальшборт —
от колотой раны дня
сдувающимся шарОм…

Так лучше бы для меня
(да и для работ).

…"Шолом!" —
сигналы цветных огней
от Хайфы — по кораблям,
а коль не грустишь по ней,
исторгнет Дубай "салям"
из самых душевных недр,
открой ему душу сам!

Ну что ты?.. Не хочешь, нет?

Пройдёмся по полюсам.

Как сахар, торосы…
Вскользь
уныло минуя их,
ползёшь ты, слоновья кость,
от жирненьких нулевых
оставшийся монумент —
о палубный исполин…

Ну! Подвига хочешь?!

Нет.

Мы выпросим — и спалим
доверия весь кредит…

Да, собственно, уже всё.

Протухло, скрипит, смердит
напрасное Колесо.

До спален кают невмочь
дойти и прервать полёт…

И пена уходит в ночь,
как колотый сахар-лёд.

Так можно стоять лет сто,
в закат устремив лицо,
и жменей жевать листок,
захваченный из ЛитО,
с пометками старика —
которому никогда
не видеть,
как ТА река
затапливает города

затапливает сады
затапливает поля
дрейфуя туды-сюды
прилива-отлива для…

река Океан? Не та?
Так может быть Лета? Стикс?

"…Какие твои летА!
Но ты — и плывя, грустишь…"

Эй, Ландн, how do you do?
Марсельцы! Comment ca va?

Да ладно…

И — как в бреду
по тонкому льду слова
куда-то нести б — во тьму
плывя на скорлупке
той,
которая ни к чему…

птенцу?
не птенцу?

…Мелькну
и — брошу её одну

оставшуюся
пустой.



*   *   *

Время, вот самый расходующийся ресурс…

То это утро — томящееся, как Иисус,
чаши страшащийся в тихом, пустом саду,
то… уже скачут играющие в чехарду
злые секунды —
и тают в огнях витрин,
в одури пробок, в удобной тоске перин,
в этом кошмаре — когда тебе спать пора,
но суждено проворочаться… до утра.

Вот. Тебе кажется, я так рисуюсь? Ой…
Кажется, вправду мой разум юлит лисой —
в истово скрытых попытках отмазку дать
и…
как-то прокрастинацию оправдать.

Но — где-то в самой ночи, посреди пустЫнь
дум в одиночестве
сам себя пнёшь: "Остынь", —
и осознаешь: будь Бисмарк, Ильич, Фуко,
время — уходит!

…Ушло.

И тебе… легко.



*   *   *

Под утро сон ушёл…
Ну разве вспомните,
куда ушёл он, весел ли, понур…

Инсомния… и сом во мне, как в омуте
сомнения, и ёжик утонул.

Медведь тумана прячется за рощицей
у берегов — и манит лапой день,
и цель уже почти видна… и ПРОЩЕ цель
вам поразить, уйдя до срока в тень.

Собака-ложь! На улицу проситься и
скрестись не надо: люди далеки…
Лишь на рассвете лучшие позиции
имеют шанс урвать себе стрелкИ.

…Болото… заводь… берег…
А стремнины все
заждались: ну же… Делаем мы шаг
последний, эх… И как душе-ревнивице
до срока не очнуться в камышах

и, вскинув тулку, не пальнуть по облаку!
чтоб только перья белые вились!

…А образы — гуляют рука об руку.

И пальцы, словно истины, сплелись.