Деревянная игрушка

Пока я была маленькой, родители почти каждый год ездили в Сибирь к своим родным. Несмотря на свой малолетний возраст, я всё же кое-что запомнила из тех поездок. У бабушки в частном доме стоял большой деревянный предмет, который я воспринимала исключительно как мебель. Хотя, если открыть у него горизонтальную дверцу и похлопать рукой по его чёрно-белой части, то «мебель» издавала настолько отвратительные звуки, что хотелось с грохотом захлопнуть дверцу обратно!

***

Когда мне исполнилось шесть лет, мама вдруг спросила меня: «Анечка, а ты хочешь научиться играть на пианино?» Я, огорошенная интригующим и неожиданным предложением, ответила: «Да, хочу», не имея ни малейшего представления о чём идёт речь, как выглядит эта странная игрушка – пианино, и смогу ли я с ней гулять на улице?

Мама настолько обрадовалась моему поспешному и необдуманному согласию, что показала мне место в квартире, куда отлично вместился бы инструмент. Пока я осмысливала, почему для игрушки отводится так много места, мама с воодушевлением уведомила меня, что сейчас же напишет бабушке, чтобы та выслала нам пианино почтовым грузовым вагоном.

Странным до предела было то, что мама, абсолютно равнодушно относившаяся ко всем моим куклам и мишкам, проявляла такой бурный восторг по отношению к какой-то игрушке, да ещё и деревянной... Мне даже стало интересно, в чём подвох? Тогда мне и в голову не приходило, что с этой «деревянной игрушкой» я была уже знакома, и это знакомство было из тех, о которых было бы разумнее забыть.

***

Прошло три года. Я зевала на уроках по фортепиано в музыкальной школе и с щемящей тоской смотрела из окна на бесцельно слоняющихся по солнечной улице розовощёких весёлых детей, с интересом занимающихся чем попало, в то время как мне нужно было разучивать этюды и гаммы.

Тогда, если было не очень холодно, я специально открывала форточку и с усилием, насколько мне позволяла зависть, играла гаммы так, чтобы подпортить гуляние этим счастливчикам, играющим во дворе. Мне бы их свободу! Я бы победила всех мальчишек в детских играх! А ещё доломала бы во дворе скрипящие качели и уронила бы заржавевшую горку! Но вся моя неуёмная энергия была подчинена этим… до, ре, ми, фа, соль, ля, си….

«Я всё вижу!» - грозила мне учительница по фортепиано, замечая, как я, спотыкаясь и ошибаясь в каждом такте, безуспешно пыталась скрыть зевоту. Однажды я так сладко зазевалась, что учительница поставила мне двойку за урок прямо в дневнике.

Заплаканная, я вернулась домой и уверенно потребовала у мамы забрать меня из музыкальной школы! Но, к моему удивлению, мама не восприняла всерьёз моё решение распрощаться с музыкой, которое, к слову, было окончательным и бесповоротным, и посмеялась над моими железными доводами.

***

И вот, когда всё это со мной уже произошло, однажды мама вдруг доверительно призналась мне, что в детстве она мечтала стать пианисткой. Что она по телевизору смотрела концерты, и солирующие пианисты были для неё кем-то вроде космонавтов (которыми все восхищались в шестидесятые после полёта Юрия Гагарина в космос), а сами концерты казались нереально космическими такими, что она теряла голову от мечты научиться играть так же! И вот мечта сбылась: её мама (моя бабушка) купила ей пианино, и моя мама в училище научилась на нём играть, а потом она преподавала детям уроки игры на фортепиано в местном клубе и была счастлива от этого!

Тогда у меня просто дух перехватило от услышанного! Я отмотала несколько лет назад в своей детской памяти, вспомнила мамино предложение и поняла, что мне нужно было закричать маме в ответ: «Нет! Нет! Не хочу! Ни в коем случае! Я категорически отказываюсь! Я отклоняю это предложение! Я ни за что на это не подпишусь! Я хочу нормальное шалопайское детство!» И, зная, что мои бабушки и дедушки жили в домах с печным отоплением, ещё добавила бы, топнув ножкой: «Напиши бабушке, пусть распилит пианино на дрова!»

***

Прошли годы, я научилась играть, посредственно петь, и даже иногда попадала в ноты. У слушателей был единственный шанс вынести и то и другое, только если предварительно удалиться на расстояние, недосягаемое для моего жалкого хиленького голосочка. К счастью, это расстояние было вполне досягаемым для слушателей.

Скуку я победила, когда обзавелась компаньоном. Я назвала его Гошей, приручила и научила говорить. Мы занимались музыкой совместно: под аккомпанемент из трёхголосных инвенций Баха и ударных звуков по батареям от соседей Гошик своим электронным голосом заливался аки соловей: «Пррривет! Гоша хоррроший! Гоша – попугайиии…чик! Поцелуй птичку!» А, когда я разучивала гаммы, то Гошик очень смешно косолапо убегал по клавишам в сторону от моих рук, а потом перелетал на свободную сторону клавиатуры.

Мама восхищалась и умилялась Гошиным талантам, а вот папу Гошик побаивался. Когда папа заходил в комнату, то специально суровым голосом шутил: «Петух крашеный! Суп из тебя сварю!» Тогда Гошик замолкал и по жёрдочке передвигался вглубь клетки, так, на всякий случай.

***

Шесть лет в музыкальной школе меня обучали тут играть тише, а тут громче, тут медленнее, а тут быстрее. Но в седьмом выпускном классе у меня неожиданно сменилась учительница.

В первый учебный день я сыграла ей всё, что умела. Она, как-то печально задумавшись, никак не отреагировала на мою игру. Наступила неловкая пауза, в течение которой я испытала все виды стыда, когда-либо описанные в литературе. Потом учительница села за фортепиано, начала играть… и я поняла, что все предыдущие шесть лет можно было смело и безжалостно вычёркивать из жизни.

Я погрузилась в захватывающий мир настоящего искусства. Эта учительница научила меня тонко чувствовать и ярко видеть всё, что я играю. Инвенции, прелюдии, сонаты, пьесы, ноктюрны, вальсы заполнились потрясающим воображение смыслом так, что померк весь внешний мир с шумным двором и детскими играми. Перед моим внутренним взором проносились образы, эпохи, пространства, а мои внутренние струны впервые начали воспроизводить эмоции, заложенные композитором в произведение.

Я начала понимать музыку и научилась через неё передавать внутренние состояния. Однажды, когда я встретила на улице соседей, они похвалили меня за то, что я хорошо играю… Но, рассчитывая, что в моей жизни она желанный гость, музыкальная карьера приветливо помахала мне рукой тогда, когда на дворе уже наводили свои порядки лихие девяностые.

Мама, переживая за моё будущее, настраивала меня на путь истинный. А я, топая ножкой, упрямо расстраивала маме нервы своим решением связать жизнь с музыкой, которое, к слову, было окончательным и бесповоротным, отметая мамины железные доводы, что времена изменились и было бы разумнее получить другую профессию.

***

После выпускного экзамена в музыкальной школе, вместо того чтобы озвучить оценку, моя учительница по фортепиано тяжело вздохнула и, не глядя в мою сторону, печально произнесла: «Мне очень жаль…» Тут же у меня пропала улыбка с лица, и настроение рухнуло вниз. «Неужели всё настолько плохо? Ну хоть тройку-то мне поставят?» - с ужасом думала я.

«Нам очень жаль, что ты отказалась от намерения поступить в училище искусств», - закончила мысль учительница от лица всей комиссии. По экзамену у меня была пятёрка. Всё-таки не зря соловей без слуха и голоса мне подпевал!

Прошло много лет, а я до сих пор вспоминаю ту учительницу по фортепиано в выпускном классе с глубочайшей благодарностью. Как же везёт, когда в жизни попадаются настоящие Учителя! 

***

Через несколько лет после того, как я окончила музыкальную школу, институт и покинула отчий дом, мама с щемящей тоской, переживая за сохранность инструмента, наблюдала из окна, как деревянную игрушку, послужившую двум поколениям пианисток, сначала грубо заталкивали в грузовик, а потом этот грузовик навсегда увозил её к новой маленькой владелице…



© Анна Васильева
08.03.2025


https://vk.com/wall226284622_255