Настоящая

Сорил людьми и был в умат жестоким.
Наивно разрывался с «Кровостока».
Ходил по тёмным улицам в безделье,
сжигая жизнь неделя за неделей.

На брюках шлейф блистал унылой грязи.
Пленил туман — кумар моих фантазий.
И только там, в конце проклятого тоннеля,
горела тайна наша — без тебя горела.

Каблук истёрся об асфальт в пути-дороге.
Мы в окружении одноруких-одноногих —
в борьбе за светлую, никчёмную баклаху
клинком луны вспороли брюхо наших страхов.

По зыбкой осени топчусь, и так приятно
не слышать байки п и з д о б о л о в-шелкопрядов,
что стелют в уши блажь лавандовой палитры —
и вот он, день: все вымерли-погибли.

Легко бросая тень на стылые скамейки,
тараню тяжкий стыд к чужим сынам-плебеям,
оставив след навеки исхудалой кистью,
грамулькой серебра на жухлых листьях.

Забит в плечах нефритовой проблемой:
поверхностным всегда нужна подмена —
я был на деле (Бог, прости) бумажной лодкой,
а ты была стальной, глубоководной…