Солоневич против Пушкина

Недавно мною была написана статья «Образ грибоедовского Скалозуба под другим углом зрения» ( http://stihi.ru/2025/02/22/2416). В ней я полемизировал с одним весьма уважаемым мною поэтом, ныне здравствующим, имени которого я решил не называть. Этот Поэт решил заняться публицистикой и как-то в своей статье обрушился на русскую литературу. В союзники он себе взял весьма популярного среди нынешних монархистов публициста прошлого столетия Ивана Солоневича, процитировав довольно большие выдержки из «Народной монархии», главного труда этого идеолога. Солоневич в своей книге высказал отрицательное мнение о русской литературе, заявив, что  «всякая литература, в особенности большая литература, всегда является кривым зеркалом жизни».

На примере комедии  «Горе от ума» А. Грибоедова я попытался, как мог опровергнуть этот тезис Солоневича. Впрочем, я не только и не столько оспаривал его отрицательное мнение об этой комедии, сколько критиковал устоявшийся упрощенный взгляд на одного из ее героев в нашем литературоведении. Здесь же хочу разобрать его претензии к другому классику – великому русскому поэту Александру Сергеевичу Пушкину.

Иван Солоневич пишет:
«Что типичнее для русского народа: Пушкин и Толстой или Ломоносов и Суворов? Русская интеллигенция, больная гипертрофией литературщины, и до сих пор празднует день рождения Пушкина, как день рождения русской культуры, потому что Пушкин был литературным явлением. Но не празднует дня рождения Ломоносова, который был реальным основателем современной русской культуры, но который не был литературным явлением, хотя именно он написал первую русскую грамматику, по которой впоследствии учились и Пушкины и Толстые. Но Ломоносов забыт, ибо его цитировать нельзя. Суворов забыт, ибо не оставил ни одного печатного труда. Гучковы забыты, ибо они вообще были неграмотными. Но страну строили они, — не Пушкины и не Толстые...»

Очень странное противопоставление Пушкина и Суворова, поэта и полководца. Это все равно, что зеленое противопоставлять прямоугольному.  И с чего это Солоневич решил, что Суворов забыт? Я не жил в то время, но думаю, что Суворова, которого хорошо помнят и сейчас, в то время тоже не забывали. Да и Ломоносова, который, кстати, был еще и замечательным поэтом своего времени, —  тоже. Может быть, его (и Суворова) чествовали недостаточно по сравнению с Пушкиным, но Пушкин в чем здесь виноват?

Кто-то скажет, что Солоневич здесь нападает не на Пушкина, а на больную гипертрофией литературщины русскую интеллигенцию, но есть еще более странная мысль Солоневича о великом русском поэте:
«Не будем отрицать ни пушкинского гения, ни пушкинского ума. Но, вот, бросил же он свой знаменитый афоризм о пугачевском бунте: „русский бунт, бессмысленный и беспощадный“. Как мог Пушкин сказать такую фразу? Беспощадным было все — и крепостное право, и протесты против него, и подавление этих протестов: расправа с пугачевцами была никак не гуманнее пугачевских расправ — по тем временам беспощадно было все. Но так ли уж бессмысленным был протест против крепостного права? И так ли уж решительно никакого ни национального, ни нравственного смысла Пушкин в нем найти не мог? И это Пушкин, который воспевал «свободы тайный страж, карающий кинжал»? Почему он отказывал в праве на того же «стража свободы», но только в руках русского мужика, а не в руках бунтующего против государственности барина? Почему барский бунт декабристов, направленный против царя, был так близок пушкинскому сердцу и почему мужицкий бунт Пугачева, направленный против цареубийц, оказался для Пушкина бессмысленным?».

Это обвинение великого русского поэта я нахожу крайне несправедливым даже с монархической (а Солоневич – все-таки монархический идеолог) точки зрения. Да, как известно, Пушкин был дружен с декабристами, и хотя не участвовал в восстании, а на допросе прямо сказал царю Николаю I, что окажись он в тот момент на Сенатской площади, примкнул бы к восставшим. Это восстание было очень быстро подавлено, и вовсе не имело того размаха, как восстание Пугачева, поэтому о каком-то беспощадном бунте речи быть не может. Что руководило декабристами? Нужно иметь в виду, что многие имели самые благие намерения (хотя, как известно, куда они очень часто ведут), поэтому Пушкин относился к ним с очень большим сочувствием. Всем известно стихотворение  великого поэта «Во глубине сибирских руд…», адресованное осужденным на каторгу декабристам. Стихотворение сие написано в 1827 году в честь декабристов, осужденных на каторгу. Упомянутый мною Поэт, цитировавший Солоневича, ставит это стихотворение в упрек Пушкину. Стихотворение Пушкина «Кинжал», которое цитирует Солоневич, упрекая Пушкина, датируется 1821 годом. Поэту – 21 год.

Есть еще другое, более раннее, 1818 года (некоторые исследователи считают, что на самом деле оно было написано чуть позже),  стихотворение «К Чаадаеву», в конце которого звучит явный антимонархический мотив:
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!

Однако позднее Пушкин  переосмыслил свои взгляды, из певца декабристов превратился в убежденного монархиста и державника, что многим очень не понравилось. Некий поэт Воейков сочинил против Пушкина эпиграмму:

Я прежде вольность проповедал,
Царей с народом звал на суд;
Но только царских щей отведал
И стал придворный лизоблюд.

Сам Пушкин, никак не реагируя на эту эпиграмму, дабы расставить все точки, написал стихотворение «Друзьям», в котором четко обозначил свою позицию. Приведу отрывок:

Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.

Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.

О нет, хоть юность в нем кипит,
Но не жесток в нем дух державный;
Тому, кого карает явно,
Он втайне милости творит.

Дата – 1828 г., т.е. на следующий год после «Во глубине сибирских руд». Заметим, что царь, которому сложил «хвалу свободную»  Пушкин, – Николай I, тот самый, против которого и восстали декабристы. В дальнейшем поэт остается на монархических, державнических позициях (вспомним его стихи «Клеветникам России» или «Бородинская годовщина») и не изменял им. Никому ведь не приходит в голову упрекать преподобную Марию Египетскую за то, что вначале она была блудницей. Почему же Солоневич и цитирующий его неназванный мною современный Поэт ставят Пушкину в укор заблуждения молодости?

Конечно, можно задаться вопросом: где же тогда у Пушкина, бывшего симпазианта декабристов, звучит их осуждение? Но я думаю, что, во-первых, поскольку декабрьское восстание потерпело полный крах, вожди казнены, а остальные участники оказались на каторге и в ссылках, то Пушкин не видел особой нужды осуждать уже осужденных. Возможно, он посчитал, что не стоит бить лежачего, тем более, пусть и заблуждающихся, но все-таки  друзей. Кроме того, само по себе заявление монархической позиции, заявление симпатии к тому, кто это восстание разгромил, разве не является этим осуждением?

И, наконец, разве Пушкин сказал, что нет ничего хуже мужицкого бунта, а дворянский хорош? Он сказал «русский бунт». Или он не считал дворян русскими? Разве он где-то заявил, что дворянский бунт – это вовсе не русский бунт, и именно поэтому не бессмысленный?  На самом деле слова о бессмысленном и беспощадном русском бунте – это осуждение не только восставших сторонников Пугачева. Не сомневаюсь, что это и осуждение заблуждений декабристов тоже. И в этом легко убедиться, если прочитать мысль Пушкина из «Пропущенной главы» «Капитанской дочки» более полно: «Не приведи бог видеть русский бунт — бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка копейка».

Думаю, что читатель без труда поймет, что речь здесь уже идет вовсе не о предводителях крестьянских войн, или, по крайней мере, не только о них. Похоже, Солоневич, просто запомнил одну цитату, и вовсе не прочел контекст. Также, похоже, он вовсе не читал поздних, «монархических» стихотворений великого поэта.
 
Александр Пушкин не был цельной личностью, как Алексей Хомяков  или Иван Аксаков  (называю имена этих двух мыслителей-славянофилов, потому, что они были также и поэтами). Однако он был, безусловно, патриотом России, даже в свой первый, «революционный», антимонархический период. И уж тем более в поздний период, когда он перешел уже на монархические позиции. И тот факт, что монархический идеолог и публицист Солоневич обрушился на монархиста же и государственника Пушкина, ставя  в упрек поэту заблуждения молодости, как минимум говорит о том, что он очень плохо знал русскую литературу, и судил о предметах, в которых был малокомпетентен. Очень надеюсь, что эта моя статья дойдет до неназванного мною Поэта (поэта на самом деле замечательного), выбравшего Солоневича в качестве авторитета в области русского литературы, и он откажется от своих заблуждений.