***

В её наушниках снова Агата и Наутилус,
Она снова бреется ржавым станком "под ноль".
И если она хоть чему-то и научилась,
Так это тому, как приятна бывает боль.

Она привыкает, что два сапога - не пара,
Один в поле - воин, а слово - все ж воробей.
Из хрупких ледышек сложено слово "старость",
Которая очень скоро придет за ней.

Она не рисует картин и не пишет писем,
Хотя у них всех единственный адресат.
Она не кричит, потому что никто не услышит,
Она не в аду, потому что не хочет в ад.

И в её наушниках снова Агата и Наутилус,
И она кусает засохшую кожу с губ.
И если она хоть чему-то и научилась,
Так это тому, что дающий бывает скуп.

Она снова курит классический желтый кэмэл
И хранит под обложкой паспорта свой рецепт,
Ей не хватает сил успокоить тремор,
И она принимает такой концепт.

Она вновь заливает прошлое алкоголем
И подносит спичку на выдохе каждый раз.
Она пляшет, чтобы усилить боли,
И внутри неё очень громко играет джаз.

И она принимает все близко к сердцу,
Хотя многие скажут, что сердце её - мазут,
И её любовь на вкус словно водка с перцем,
А она улыбнется, сказав: "Не врут".