Марья

Есть женщины в русских селеньях...
  Н. Некрасов.
               

     С возрастом всё больше и больше мне вспоминается детство, проведённое в  замечательном селе Богдановка Тоцкого района Оренбургской области, где жили родители моей мамы и отца. Вспоминаются родные, друзья, соседи и просто односельчане. Недавно я просматривала список богдановцев, погибших и пропавших воинов в годы Великой Отечественной войны, среди которых и два моих родных дяди, Николай и Иван. О них я узнала все, что только можно узнать в наше время, пользуясь интернетом. Но ещё одна фамилия из списка привлекла моё внимание: Калачёв Егор Ильич, 1915 г. р., красноармеец, пропал без вести. И тут мне вспомнилась баба Марья, которая жила с нами по соседству с родителями моей мамы. Я мало что знала о её жизни до войны, но  видела, как она жила в 50-70-е годы. Из рассказов моей бабушки я узнала, что Марья была вдовой, её муж Егор не вернулся с фронта. У женщины была дочь Валентина, которая росла без отца.

    Ещё до войны супруги начали возводить дом из самана. Поставили стены, накрыли крышу соломой. Дом, по сельским меркам, был довольно просторным, да только всему виной война, что стоял он недостроенным. Марья какими-то неимоверными усилиями смогла в задней хате, как говорили богдановские украинцы, поставить и застеклить окно, сложить печь, настелить пол. Видимо, не обошлось без помощи моего деда по отцу Павла Васильевича Казакова, мужа её родной сестры Анны. Уж очень мастеровой был человек, был прислан из Москвы во время продразвёрстки, да и остался в этих краях. В задней половине и жила вдова с дочкой зимой. А передняя часть дома, где окна были заложены саманом, стала служить кормовиком, где хранилось сено для коз. Летом женщины жили  в кухне, с мазанными глиной потолком и полом. Во  дворе стоял маленький курятник, а к кухне был пристроен небольшой сарайчик для коз и топки на зиму. Двор не был огорожен: ни заборов, ни ворот, всё с трёх сторон было открыто ветру и взору глаз прохожих. Рядом с домом Марьи был проулок, где проезжали повозки к пожарке, односельчане водили своих телят пастись на гору, конюхи гоняли колхозных лошадей  на водопой к пруду. Только со стороны дома моего дедушки были сараи, поэтому с северной стороны двор был защищён.

    Жила Марья очень бедно. Даже внешний вид её говорил об этом. Всё лето она ходила в домотканой серой юбке, на которой красовались несколько аккуратных заплаток, да в простой белой блузке. Но одежда всегда была очень чистой, да и сама женщина была очень опрятная. В теплое время года она всегда ходила  босиком, только в дождь могла обуть глубокие калоши. Волосы Марья заплетала, а косу аккуратно собирала в пучок, поверх головы всегда надевала белую косынку. Один раз мне довелось увидеть нашу соседку с распущенными волосами, когда она их расчёсывала. Длинными  темно-каштановыми  волнами они спускались ниже пояса. Тогда я впервые рассмотрела её и поняла, какая  красивая эта женщина. Ей в ту пору было более пятидесяти лет. Я старалась представить её в молодые годы. Как же она тогда выглядела? Кстати, её супруг был моложе её на восемь лет. Это ведь тоже говорит о многом. В такую женщину нельзя было не влюбиться. И она, видимо, любила мужа, всю жизнь не могла забыть своего Егора. По всякому поводу от неё можно было слышать сожаление: « Эх, жив был бы Егор...»

    Предки Марьи, да и многих других богдановцев,  переселились в Богдановку в середине 19 века из Курской губернии Новооскольского уезда из разных хуторов, они же раньше жили на хуторе Нижеголь.  По этой причине у Марьи сохранился необычный говор, в своей речи она одновременно употребляла  русские и украинские слова, этот стиль в лингвистике называют суржик, а возник он в местах контактного проживания украинцев и русских. Кстати, Богдановка с основания была как бы поделена на две части: в одной стороне села жили москали (русские) — в другой украинцы, но те и другие в основном говорили на суржике.
Моя бабушка охотно говорила на суржике, предки её тоже с Курской губернии,  а дедушка был  нижегородский, поэтому он всегда говорил на чистом русском языке.
Фразы из разговоров двух соседок до сих пор у меня на слуху:
    • Шо ти щас робиш?
    • Як дила?
    • Шо ты можешь про це сказать?
    • Даже не знаю, как робыть.
    • Шось я нэ пойму,
    • Скильки (сколько)? Я трошки возьму.
    • Приду ви второк.
    • Пойду вэчерять (ужинать).
    • Нэхай идэ (пусть идёт).
     Марья всегда чувствовала себя комфортно в среде соседок, говоривших на суржике. Не надо было ни под кого подстраиваться.

    Не знаю, работала ли она где раньше, но пенсию она не получала. А не так давно я узнала, что родители её Нарыжневы Сергей Андреевич (1874) и Татьяна Дементьевна (1876)  в 1929 году, в годы коллективизации, были репрессированы. В чём это  выражалось, я не знаю, но знаю из рассказов родных, что они были большими тружениками, отсюда в семье был достаток, да и работников у них никогда не было. Знаю ещё, что они уехали из Богдановки в Ташлу. Видимо, неуютно им стало жить в родном селе. У женщины не было постоянных источников дохода.  Может, и были какие-нибудь деньги, возможно, пособие на Валентину за потерю кормильца, отца, пока та была несовершеннолетней. Дочь Марья воспитывала в любви, но и строгости.  Нужно сказать, что дочка у женщины была умницей, успешно окончив среднюю школу, она  поступила в пединститут на естественно-географический факультет. Да и приметна была Валентина тоже своей необычной красотой: рыжеволосая, кудрявая, с пышной длинной косой, красивой фигурой, и характер у девушки был покладистый, никогда она не унывала, всегда что-то напевала, была добра, со всеми приветлива, не стеснялась своей бедности, вела себя достойно. Все говорили, что повезло Марье с дочкой.
               
    Нелегко было вдове учить дочь в Оренбурге, хорошо, что та успешно училась и получала стипендию. Лето для женщины было сопряжено с большими хлопотами по хозяйству. Нужно было подготовиться к зиме: запастись кормом для коз и кур, заготовить топку для   печи, уберечь цыплят от коршунов, выходить козлят. Козы были главным источником существования семьи.  Это мясо, молоко, пух для шалей, которые вязала Марья и продавала на копейку. Но сено для коз было совсем не просто  заготовить. В лес не пускали лесники, в лугах тоже находились хозяева, поэтому солдатская вдова брала тележку, серп, а порой косу и отправлялась в поисках сена по разным пустырям, закоулкам, по всем неудобьям, где росла в основном полынь. Хотя знала, что от полыни козье молоко  будет горчить. Да делать было нечего — приходилось довольствоваться и этим. Скошенное сено Марья привозила на свой двор и сушила, и так повторялось изо дня в день, пока кормовик не забивала сухим сеном.

     В июне женщина, как и все соседи, делала для топки кизяки. Только ей
приходилось сложнее, чем всем остальным. Навоза от коз у нее было мало, поэтому лошадям месить было нечего, приходилось ей самой месить ногами. А если соседям навоз поливали водой  из бочки бензовоза,  у неё денег на это не было, да и воды столько для её кучи не требовалось, поэтому ей приходилось воду таскать из пруда на коромысле.  Путь к источнику воды был совсем не близкий. Порой она  и из колодца носила воду,  но  тогда нужно было ждать, когда вода согреется на солнышке. Так что какую-то сотню кизяков Марья вынашивала деревянным станком за неделю, а порой и дольше. В течение всего лета она нянчилась с ними: переворачивала, складывала в кучи для просушки, а потом убирала в сарай. Этого кизяка было недостаточно, поэтому в летние  жаркие дни она ходила с мешком на райкомовскую гору, под которой было расположено село, и собирала высохшие коровьи «лепёшки», которые горели в печи даже лучше сделанных кизяков.  Тяжелее приходилось с заготовкой дров. Выписывать в лесничестве их она не могла из-за отсутствия средств. Но и тут она не терялась. Любую бесхозную палку или ветку она несла на свой двор, порой перепадали ей и щепки от односельчан-строителей с колхозных строек.

     Не забывала Марья и про своих курочек. Опять же, как без них? Иногда она могла побаловать себя свежим яичком, да и дочке Вале в город собирала, трудно той приходилось жить в городе на стипендию.  А порой и курочку ей зарубит. Корм для кур Марья тоже добывала, но только когда в колхозе шла уборка зерновых. Начиная с конца июля и до октября, наша соседка ходила с мешком, гусиным крылышком, вместо веника, и совком к грейдеру, по которому часто мчались машины на ток с зерном от комбайнов. На кочках машины трясло, и зерно из-под полога высыпалось на дорогу. И наша Марьюшка тут как тут: быстро сметёт зерно на совок - и в мешок. Особенно богат был день на урожай, если за рулём были не местные шоферы, а солдаты срочной службы, они любили лихачить, или же водители из Ленинграда, те хотели побольше заработать, поэтому потеря зерна ни  тех, ни других не волновала. Потом женщина приносила пшеничку домой, а когда случался ветреный день, она веяла зерно во дворе, так как в нём было много пыли. Так постепенно и собирались в амбарчике припасы для курочек.

     Огорода у Марьи не было. Все огороды располагались у пруда,  который раскинулся вдоль села, село было большое, только в длину тянулось километров на пять, но огородов всем не хватало. Иногда овощами её угощали родственники или соседи. А питалась наша соседка в основном затирухой да козьим цельным или кислым  молоком, которое готовила на своей закваске. Пищу для себя готовила она на таганке, который ставила у края печи, чтобы дым вытягивало в печной дымоход, ни керогаза, а тем более примуса, у неё не было. Летом, после сильных тёплых дождей, Марья спозаранку отправлялась за «пэчэрыцами», иначе — шампиньонами. Росли они на навозных колхозных кучах. Мы тоже с дедушкой ходили на грибную охоту, только соседка, к досаде моего деда, частенько опережала нас. Грибы она в основном сушила, готовясь к зиме. Не ленилась она и за земляникой в лес ходить, а осенью за груздями и волнушками. Солёные они очень вкусными были. Это всё было большим подспорьем к её столу, да и для дочки старалась. А  зимой к её столу добавлялось и мясо. Когда морозы вступали в свои права, приходили деверь и племянник, резали козу, мясо которой она растягивала на всё холодное время, холодильников тогда ни у кого не было. С приходом весны она засаливала оставшееся мясо. За все годы, проведенные  по соседству с Марьей,  я никогда не видела, чтобы она ходила в магазин за продуктами.

    Когда летом начиналась жара, на протяжении целой недели можно было наблюдать интересную картину. Во дворе у бабы Марьи, можно было подумать, что расположился цыганский табор: повсюду были развешены тулупы, кожухи, домотканые юбки, дорожки, разложены подушки, одеяла. Все эти предметы сушились, а потом снова пересыпались нафталином и укладывались в сундуки.

     Жизнь без мужа закалила женщину, она никому не давала себя в обиду. Многие одинокие женщины в селе пользовались вниманием мужчин, но не Марья. К ней никто не приставал, никто в помощники не напрашивался. Водку она никогда не держала, самогонку не гнала, как некоторые вдовушки. А с хозяйством справлялась сама. Никогда я не слышала, чтобы Марья кого-то осуждала, сплетничала, да и в её адрес ничего плохого не говорили. Мой дедушка Сергей почему-то её недолюбливал, но почему, я так и не могла понять. Хотя сама Марья относилась к нему с почтением, правда, обращалась она к нему не по имени, а всегда называла сватом, так как мой отец доводился ей родным племянником. Возможно, что отношения с зятем, не сумевшим сделать его дочь, мою маму, счастливой, дедушка переносил на сваху? Моя бабушка Анюта относилась к соседке с сочувствием, у неё самой не вернулись два сына с войны. Иногда она отправляла меня к ней с каким-нибудь гостинцем, напоминая, что это моя двоюродная бабка, родная сестра моей бабушки по отцу. Бабушка всегда мне говорила, что бы в жизни моих родителей ни случилось, дедушек и бабушек нужно почитать, т.е. уважать, родниться с ними. И этот урок я усвоила на всю жизнь.

    Марья никогда никому не жаловалась на свою судьбу, не считала себя несчастной. Из года в год, казалось бы, жила однообразной жизнью, но как я сейчас понимаю, она всегда была в ладу сама с собой, окружающей её жизнью и природой. И эта гармония помогала ей жить полноценной жизнью.

     В 1966 году, в мае, дедушка с бабушкой купили новый дом в центре села на главной улице, а с домом на ул. Рабочей, где жила и Марья,  пришлось нам  попрощаться, его закрыли, покупателей на него не было. Но мне так не хотелось покидать его, я долго не могла привыкнуть к новому жилью. Но больше всех радовалась моя бабушка, она всю жизнь мечтала жить в деревянном доме. А новый
дом был из лиственницы, построен был в начале 20 века, до революции. Принадлежал служителям церкви, которую ликвидировали с приходом советской власти — устроили там клуб. Вот так мы и расстались с Марьей. Я редко потом её видела. Между тем её дочь, проработав несколько лет в Ковыляевской восьмилетней школе биологом, вышла замуж за местного парня. А через некоторое время молодая семья перебралась на Украину в город Ч..  Примерно через год Валентина вернулась за матерью. Долго она уговаривала её поехать с ней. Марья всё не соглашалась. Трудно ей было проститься с родным селом, с устоявшимся ритмом жизни. Но сердце уже чаще напоминало ей, что одной уже нельзя оставаться. И она, к радости дочери, согласилась. Женщины довольно быстро нашли покупателей, продали дом одной молодой семье, собрали скудные Марьины пожитки и уехали. Потом от родных я слышала, что Валентина смогла добиться для своей мамы пенсии за погибшего Егора, что Марья очень преобразилась, не ходила больше в обносках, превратилась в миловидную пожилую женщину, с удовольствием нянчила внуков Сергея и Наташу, и даже успела погулять у них на свадьбе, а главное  жила в любви и уважении близких.

     Да, удивительна судьба этой русской женщины, вышедшей из семьи репрессированных  в годы коллективизации, потерявшей мужа во время Великой Отечественной  войны, не имевшей простого женского счастья, но не потерявшей смысл в своей одинокой  жизни, воспитавшей дочь в трудное послевоенное время, сумевшей дать ей возможность получить высшее образование, выстоявшей в каждодневных суровых буднях в борьбе за своё существование. И судьба вознаградила Марью -  любимая дочь подарила  ей счастливые годы на закате её жизни, подарила радость общения со своей семьёй, с внуками , окружившими бабушку заботой и теплотой своего любящего сердца. И снова, через несколько десятков лет, она узнала, как же хорошо жить в семье, и от этого чувствовала себя счастливой. А в родную  Богдановку Марья уже больше не приезжала.

21 февраля 2019 г.   

Из моей книги "Дедушкина куропаточка".