Уйти от истины. Начало

Не удалось мне уйти от истины.
Ведь она мой попутчик давний.
Ведь она моей жизни больная тайна.
– Но при том даже не отыскана!
Она где-то около.
Показаться стыдится: голая.
– Но при том за мной надзирает пристально.

Она где-то
              рядом.
– Отраженьем моим притворяться рада.

От нее уходила я по добру.
От нее убегала я по здорову.
А она меня поутру
злобно пиная, будила снова.

А она нахально
восхищалась чужими,
ох, такими
грамотными стихами!
А она из зеркал усмехалась,
губы мои растягивая.
А она коварно, недозволительно
из зеркал поддакивала
моим хулителям
и осмеивала – меня же!
И вконец ухмылки мои изнашивала.

Я ее вычеркивала из каждой строчки.
Я хотела иллюзиями себя морочить.
Я мечтала, чтоб каждый день мой
был чарующим заблужденьем.
Я сама желала быть для любимого
удивительным наваждением.
А она обыденным именем
окликАла меня,
как швыряя в ухо ехидным камнем.

Я ее ни о чем не спрашивала.
А она идеи свои навязывала.
Мне кощунствовать вроде бы не было страшно.
А она душе угрожала за это язвами.

А она принуждала к выбору:
вечность, которая майна,
или минута, которая вира?
золотой одуванчик в мае
или злато ржи, что сулит сентябрь?
солнце за плату или лучина в дар?

Принуждала к выбору рифмы
неоспоримой:
Бог, к которому есть вопросы,
или Бог, с которым все
                просто?
А любовь
большая неповторима –
или приходит все вновь и вновь?
– Выбрать можно одно.
- Однозначен ответ честнОй.

А с судьбой
вечный она возвещала бой.
И не верила: встарь у меня бывало,
что летела судьба за мной,
словно шарик весело-голубой,
на веревочке,
и на то, что из рук не выпущу, уповала…
И была веревочка та непрочной,
как едва задуманная мной строчка!

А я была всякого выбора против:
слишком он все упрощает.
Счастье –
            тот самородок,
что всегда средь пустой породы.
Я обожала в породе рыться
и искала сущие небылицы...
Чтобы после они оказывались
былью, никем еще не рассказанной.

Я искала надежду средь безнадеги.
Я почитала
не замышленные итоги,
а нечаянные начала.
Я влипала в ересь и в бред нелепый,
чтоб уверовать слепо
в то,
что на том,
неминуемом свете,
как и на этом,
грешный, дивный неупокой.
А истина
заявляла: она – закон…
непогрешимый,
несокрушимый…
И запрещала ценить наития.

Истина
твердо верила, что единственна.
– Мне-мерещилась истин в миру бесчисленность.

Истина
полагала: не теорема она:
аксиома. Кода, а не прелюдия.
И не дело ей быть приблизительной,
вопросительной:
она абсолютна.
Она вне времени.
Истина
позволяла себе быть лютой:
не она для людей: это ей служат люди.

Истина
себя мыслила
берегиней.
– Я боролась с ней, как с врагиней.

Истина желала стать страшно нужной:
не для дружбы:
властно
руки мои выкручивая,
заставляла стать и сильней, и круче.
А я свою силу искала в слабости.

Истина
была беспорочно
чистой,
трезвой, прямой, бессрочной.
Я слагала строку за строчкой
– бренную, смутную,
уязвимую, хмельную, утлую…
Объявляла истина это порчей.

Истина меня из меня вычеркивала,
предлагая сдачу – и не почетную!