новая книга

   Эта книжка - четвёртая в моей биографии журналиста. Она замышлялась больше, как посвящение мечтам собственной юности, поискам себя в ремесле и обмен опытом с теми, кто совпадал со мной в поисках себя. Но не всё и не сразу пошло по задумке.
Первые книжки так и легли в пересказ воспоминаний родителей. Лично своего там всего ничего. Шла война с фашистами и от детских мечтаний остались ошмётки в перемешку с украинским говорком памятливых стариков и родителей. В этом отличие и моих преклонных годов, задвинутых тоже в реальности войны против моей родины?! И тут всё сместилось и сдвинулось, перемешалось сводками фронтов и бомбёжек. Две обложки моего существования - две войны, душа в терзаниях и страхах между ними. 
   В целом трудовая  статистика числом неизмерима, но я ценю не общую цифирь публикаций, не просто единицы чернорабочих трудодней - от мелких заметок осени 1958 года по сегодняшний день. Разве что несколько крупных  репортажей, пара-тройка документальных фильмов, да три печатных иэ
издания. Хочу надеяться и на эту рукопись, дай бог довести её до ума.
   Эти строки должны бы вводить юных мечтателей в романтику репортёрского дела. А я был как будто стиснут героикой противостояния. Листаю страницы прожитого и не умею избавить их от голосов борьбы. Впрочем, было, как было.
   Коль скоро борзое перо заискивает через грань статистики, отмечаю, например, лучшее время моего репортёрства множеством передач последних известий карагандинского областного телевидения, отмеченных знаком "лучшая передача недели". За пять лет выпусков последних известий, вплоть до бесславного дня моего "изгнания" из КСТ - карагандинской студии телевидения. В тот мрачный день, когда я решился  подать всего лишь заявление "по собственному желанию", мне устроили настоящую экзекуцию, сходную с персональным делом по партийной линии. Та ещё партия не терпела произвола суждений рядовых трудяг. В то время я устал от износа нагрузок, а коллегия комитета устроила мне разнос непослушания.   
   Меня грузили и безмерной похвалой. К тому же настолько, что в какой-то момент стало неловко носить бессменное имя лучшего среди прочих. И я предложил отменить  титул "лучшая передача недели". Даже бытовала шутка за спиной про "чемпиона мира и олимийских игр". Мои "подвиги" без выходных и праздников свалили... в грех развала работ, насилия над трудовым коллективом. При том, что большую часть работы я молча тянул в одиночку. У меня отняли пропуск на телевидение, наложили запрет на любые публикации. Злоба превысила пределы заработка по профессии. Я остался без доступа к любимому делу . С чем я и вылетел под шелест былых восторгов. Было всякое. Меня "подобрали" через 8 лет на повышение в должность собственного корреспондента республиканского радио, откуда, после ещё на полтора десятилетия... выставили по сокращению штатов. С тем и закончился мой стаж штатного члена репортёрства среди казахстанских профессионалов. Собственная дочь президента Назарбаева единым приказом выдворила русскоязычных репортёров под замену коренными. Вскоре Даригу Назарбаеву новый режим и её спровадил с высот власти. Я к тому времени, с детьми и внуками всего тремя годами безработицы, определился  выездом на постоянное место жительства в никем и в никуда - в самый центр Европейской Германии...
   Боевое перо (шутка) запросилось к созданию российско-немецкого культурного сообщества. Мария профессионально читала лекции из истории славянско-германских отношений. Я освоил перевод стихов поэтов ФРГ на русский язык. Мария, зная местный язык лучше меня, давала мне подстрочники из местной поэзии, а я искал эквивалент в русской поэзии. Поэтому представляю здесь первые опыты в ФРГ из переводов немецких авторов:

ПЕРЕВОДЫ. С ПОДЛИННЫМ ПОЧТИ ВЕРНО.

Я живу в городе Шиллера и Гельдерлина. Перевожу их произведения, сохраняя
авторский замысел, но отыскиваю русский эквивалент образному строю первоисточника.
Размер, и ритм не всегда соответствуют оригиналу. Часто иные метафоры возникали в
ассоциативном таинстве взаимопроникновения мыслей и откровений...
Есть такое понятие в немецкой литературе: —"Nachdichtunq". Мои попытки переводов
сделаны в этом ключе. Это, по моему мнению, наиболее подходящая метода для передачи на
язык иноязычных авторов. Как сказал Александр Межиров, "...поэзия
непереводима, родному языку верна". Мы рискнули делать переводы из Шиллера и Гёте, иных известных поэтов.

ИЗ ФРИДРИХА ГЁЛЬДЕРЛИНА
***
Ещё томлениям весны
Открыто радостное сердце.
Призывы сладкие любви
Ещё помогут мне согреться.
Готов я оттепель принять.
Пусть будет боль. Но пусть надежда
Согреет душу мне опять
Благотворительно, как прежде.
И полной чашей торжества
Одарит небо голубое.
Я жадно подниму бокал,
В который сок добавит поле.
Как упоительно дружна
Ко мне бессмертная природа.
И боль любовная нужна,
Покуда светит солнце Бога.
Бессильна бедность надо мной,
Когда в душе весны приметы.
При этом важно быть с тобой,
И по глазам читать всё это.
* * *
Под сенью спелых груш и диких роз
Два лебедя на зеркале водицы
Вдруг притопили шейки как вопрос –
От поцелуев жарких охладиться.
И величаво по воде скользя
Попутно там себе взыскуют пищу.
А также на вопросы бытия
В святых струях они ответы ищут
Зимой тоскую я без птиц и без цветов,
Остывший берег, что стена глухая,
И слабый солнца луч в плену оков
Бессилен боль мою расплавить.
Дождусь ли я посланцев юга?
В ответ скрипит под ветром флюгер.
               +++

Дитя людей, я рос любимцем Бога.
Он опекал меня в проказах детских игр.
Суда людей я претерпел не много,
Мне непонятен их суровый крик.
Небесный ветерок стал песней колыбельной,
Я аромат любви впитал от алых роз,
На теплых облаках был мне ночлег постелен,
Ровесников своих я в травах перерос.
Имен своих богов тогда ещё не ведал,
Но к солнцу и луне тянулся всей душой.
Глаголам всех стихий я безоглядно предан,
Ещё язык людей не зная хорошо.
Я сердце открывал мелодиям эфира,
В безмолвии пространства обретал покой.
Ответ моим Богам – моя святая лира.
От горестей храним божественной рукой.
* * *
С восторгом юности я каждый день встречал,
Но плакал вечером, глотая боль утрат.
Теперь в сомненьях пробуждаюсь по утрам,
Но мысли сумерек чисты и святы
* * *
Пути господни над людьми
И власть его непостижимы.
Но все равны мы перед ним,
Есть Бог – любовь, пока мы живы.
Когда среди глухой зимы
Внезапно защебечет птица,
А через мерзлоту земли
Ручей журчаньем пробудится,
Когда к полудню дальний лес
Вдруг в зимней спячке шевельнется,
Морозный воздух от небес
Теплом остывших щек коснется, -
Все это признаки любви,
Земное воплощенье Бога.
Его зови, иль не зови –
Он здесь, у твоего порога.
В твоей душе росток любой
Взращен чистейшей силой неба,
Ему нектар дарит любовь
И в нём божественная нега.
Ты можешь позабыть друзей,
Певца отринуть – всё простится.
Но от любви вовек не смей
В своей гордыне отрешиться.
Благоухают пусть леса,
Душою мир наш преисполнив.
И пусть в любовных голосах
Земле даруются законы.

327

И нет священнее трудов –
Свою не проглядеть любовь.
* * *
Течёт размеренная жизнь,
Как древняя река.
Вот пахарь, труд свой завершив,
Прилёг у костерка.
И гостя колокол зовёт –
Ускорь усталый шаг,
Тебя в селенье отдых ждёт,
И ужин, и очаг.
А в тихой гавани приют
Находят паруса.
Товар задаром отдают
В последних полчаса.
Накрыт для друга скромный стол
С плодами и вином.
И под нехитрый разносол
Мы вместе отдохнём.
Тут каждый знает свой резон
И Бога не гневит.
Весь мир покоем напоён
И всяк согрет и сыт.
Но мне покоя не даёт
Рутина бытия.
И сердце в небеса зовёт,
Терзаясь и маня.
Ему всё мало благ земных,
Его гнетёт покой,
Ему весна диктует стих -
Подняться над толпой.
Сравняться с небом голубым,
В пурпурных облаках,
В замену горестям земным
Стряхнуть и боль, и страх.
Но ветер дивной высоты
Задул огонь души,
И в ненасытности застыл
Мой юношеский пыл.
От жажды неземных страстей
Я впал в безумный сон.
Глухих не одолеет стен
Мой одинокий стон.
И вместе с юностью мечты
В былое унесет.
Как дар житейской простоты
К нам старость снизойдет.    
   ИЗ ФРИДРИХА ШИЛЛЕРА
Пилигрим
Пора незрелого ума -
Весны беспечная истома
Меня в дорогу позвала

Из праздности родного дома.
Богатство пало вдруг в цене,
Наследство я легко отринул,
Мечта и вера дали мне
Священный посох пилигрима
Вселился в душу мощный глас,
Все предвещая наперед:
- Иди, в пространстве растворясь,
Но только строго на восход.
Дойдя до золотых ворот,
Без колебания входи,
Там твоя сущность обретет
Все, что отринул позади. –
Стремлюсь к небесной высоте,
Ночам и дням теряю счет,
Но цель, что я достичь хотел,
Все катится за горизонт.
Я одолел кручины гор,
Мосты над реками мостил.
Звучит в душе веселый хор,
И нет предела юных сил.
Но вот я вышел, наконец,
К потоку диких бурных вод,
И близок цели был венец,
Ещё чуть-чуть и вот – восход.
Доверясь бурям и волнам
Несусь в объятиях стремнин,
Рывок последний по морям...
Но впереди простор пустын.
И новый день, и долгий путь,
Который начат так беспечно.
И никогда не заглянуть
За край пространства бесконечный.
         Перчатка   
К забаве и гордыне королей
В неволе содержался царь зверей.
И вот – аншлаг гостей к потешным играм,
Когда сведутся лев с могучим тигром.
Вот – знак от короля Франциска.
Дух затаили галерея и балкон.
Тут - молодежь с наследным принцем
И прочие, кто к трону приближен.
Насытившись обильными хлебами,
Они с восторгом зрелищ ждали.
На огражденный двор из тесной клети
Ступает лев по воле жгучей плети.
Пружинным шагом обошел загон
И в центре круга замер он.
Кровавые глаза лев веками прикрыл
И, развалясь по-царски, так застыл.
Он только хвост в дугу загнул
И даже глазом не моргнул,
Когда под визгом той же плети
Ворвался тигр из тесной клети.
В благоуханьи тел и благовоний

Он львиный дух мгновенно уловил.
Не предвещая вожделенной бойни,
Покорно мышцы тигр смирил.
Но нет границ людским коварствам.
Так в круг ввели двух диких барсов.
Те, этикет блюдя звериный,
Приоритет признали львиный.
Обречена была потеха,
Но для спасения успеха
Перчатка в центр звериной стаи
Из галереи выпадает.
И вмиг притихшие трибуны
Внимают слову Кунигунды: -
Почтенный рыцарь мой, Делорж,
Коль есть слова любви не ложь,
Мою перчатку средь зверей
Добудь и мне доставь скорей.
Делорж сбежал из лож в арену,
Толпа, застыв, на эту сцену
Взирала. Ужас ожиданья
Не поддержала хищных стая.
Его как брата оглядел
Из-под прищура мудрый лев.
Лишь только кисточкой хвоста
Качнул, снимая напряженье.
И свиты хищные движенья
Сдержал ленивый львиный рык.
А рыцарь взял предмет раздора,
Обратно к ложам он проник,
Швырнул перчатку даме вздорной.
И перекрыл восторг толпы:
-Любви моей не стоишь ты.
А я наград не ожидаю! –
И вон прошел людскую стаю. 
     Девушка чужбины
Когда к лазурным небесам
Возносят песни жаворонки,
По возродившимся полям
Гуляет странная девчонка.
Сродни порывам ветерка
И ароматам разнотравья,
Она – в журчаньи ручейка,
Была самой весны дыханье.
Дитя неведомых краев,
Сама, как дар природы сущей,
Носитель сладостных даров,
Что упадают прямо в души.
Её нездешней красоты,
Её следов никто не видел,
Но ею сделаны цветы,
И укрощаются обиды.
Улыбкой бедных пастухов,
Восторгом юности стыдливой
И изобилием плодов
Щедры девчонкины порывы.
И каждый может от неё
Принять букет, плодов откушать.
Благословляются в полет
Ею возвышенные души

Не зная имени её,
Но чуя родственные узы,
Девчонку каждый наречет,
Кто – Страстью, Феей или Музой. 
   ИЗ ИОГАННА ВОЛЬФГАНГА ГЁТЕ
Размышления над черепом Шиллера
Открыт священный склеп могилы братской.
Я наблюдаю черепа в ухмылке адской.
В невольной близости рядами и вповалку
Смерть уравняла бренные останки.
Давным-давно истлела ткань и кожа,
Никто не скажет, что носили эти плечи.
Назвать их поименно невозможно,
Дела забыты, души их далече.
Тебя узнал! Твой благородный лик
В душе храню. И память воскрешает
Все то, чем ты в грядущее проник.
И слово мудрое то судит, то прощает.
О, как мы были родственны по духу,
Биением сердец с тобой сносились,
В отчаяньи испытывали муку
Неправедности, злобы и насилья.
Теперь ты мертв. Но слов твоих святыню
Я в сердце сберегал и приумножил.
И жар горячих споров не остынет,
Покуда я живу. Мы так похожи,
Хотя ты – прах, но я – из мощной плоти
За нас двоих штурмую бастионы,
Душа моя за нас двоих в полете
В стремленьях нрав мой непреклонен.
В божественном своем предназначенье
Питаю дух свой от твоих советов.
И даже в этом мертвом исступленье
Порыв последней воли заприметил
Оракул оставляет нам заветы –
Необоримую свободу благочестья.
За свежий воздух солнечному свету
Последнюю молитву смог прочесть я.
Какой награды больше мне желать,
Коль мудрость я твою постигнуть смог:
Что плоти должно Духом стать,
И Матушка-Природа есть наш Бог!
    ИЗ ВИЛЬЯМА БЛЕЙКА
 
Я неприятен самому себе.
Мой лик, увы, симпатией не блещет.
И нем я в рассужденьях о судьбе,
Найти друзей утрачены надежды.
А все писания мои – не тот замес –
Я сам сарказма не скрываю.
Перо моё – наивный глупый лжец.
И карандаш фальшив, как сам хозяин.
Где мой талант? Во рву, как труп в песке.
Где мужество к высоким устремленьям?
Завяз, как в зеркале, в душевном тупике,
А зависть торжествует над смиреньем.

***********

***********

P.S. Мне нравилась эта работа – переводы немецких поэтов прошлого. Принципиально
новое и, хочу верить, удачное проявление моего потенциала.
Третье десятилетие жизни в ФРГ – всё на глазах родных и близких, новейшая история
нашего семейства. Кому рассказывать, если всем всё известно! Самые яркие проявления
творческих начал плавно переходят в закономерное затухание, которое впору называть
«творческое окончание». Но вот -
Стихи не пишутся. Сошла на нет моя активность в немецко-славянском культурном центре.
Спасибо интернету: ещё шевелятся старческие позывы на сайте Стихи.ру и на
полемическом форуме радио «Эхо Москвы». Худо-бедно написался сборник воспоминаний
«Забияка», готов к изданию «Болтун». Есть замысел на новую книжку, но говорить об этом пока
рано. Главное, нам с Машей выпало коротать старость в радости наблюдать детей, внуков,
правнуков, спасшихся из разрушенного прошлого. И самим жить в благополучии, в согласии, в
творческом единодушии. У нас дом открытых дверей, которые... закрылись внезапной напастью
– пандемией. Избави Бог впредь от подобных сюрпризов Провидения!
«Болтун» ещё трепыхается в последних усилиях самовыражения. Но сигнал «Стоп» уже
лихорадится тревожным миганием светильника в конце тоннеля. Я закрою последнюю страницу
обложки, но только после лучшего, что написалось в новом для меня жанре – двумя сказками.
И, наконец, самое главное - признание той самоотдачи, на которую расщедрилась для
меня добрая душа нашей Маши! Истинного творца моей светлой старости...
Итак, «Болтун», на финишную прямую твоего марафона!

НАГРЯНЕТ СРОК ПЛАТИТЬ ПО ВЕКСЕЛЯМ- 
Когда по немощи прицельно
Грозят года развязкой ранней,
Верней не сыщешь панацеи -
Уйти в загул воспоминаний.
***

Невольник памяти капризной,
Листаю прожитые дни.
Как неисполненною тризной,
Саднят раскаяньем они.
***
Сгущаются симптомы непогоды,
Там грянет срок платить по векселям.
От первого дыхания при родах,
До - «итого» под дых последним дням.

Не будет ни амнистий, ни отсрочки,
Ни пенни за лукавство жалких слов,
За опоздалость покаянной строчки,
За неоплатность займов и долгов... 
***
На запросы бессонницы нечего выставить в строй,
Кроме пары чужими слезами просоленных строчек.
Перелистанных дней распиваю прогорклый настой,
А по чистой пороше листа расплывается прочерк...
***
Пошли, Господь, в последний час
Такого мужества и силы,

С какими, покидая нас,
В Былое предки отходили.

   
Место обитания мы осваивали с  преклонным возрастом, засели за мемуары из советского житья-бытья. Затем перешли на писание русских мемуаров, вот уже  три книги приняли старт. Легко нашли типографию, что с удовольствием печатает книжки за наши с  Машей личные деньги из сэкономленных от медицинских пособий средств. Имеем читательский актив от родных и близких, десяток-полтора приятелей из бывших земляков. Скажите, разве этого мало?
   Логика ждёт слов о продолжении репортёрских изысканий. Другими делами пришлось заняться  спустя почти четверть века и... не в той стране мы родились, что
 бы легко перепорхнуть на профессиональные грядки. Реальность была к нам благосклонна в другом. Преклонный возраст оказался по силам книжкам воспоминаний. Германия не силилась в давлении над нами под местный интерес, а сумела приставить старичкам "скамеечки" под силы и умение. О том и пойдёт, речь, что нам дороже и доступнее. Без похвалы и высоких благодарностей судьбе.
   И, наконец. Есть в полезностях наших занятостей социальный отзыв ровесникам: оставляйте тоску-печаль старческого ничегонеделанья, в жизни полно заявок, ждущих добровольцев латать прорехи. ***