Дом радости

  ЭТО было обычное школьное здание 2-й минской школы. Я до сих пор не могу понять, как оно могло сохраниться в полностью разрушенном городе. Необычной в нём была только лестница. Широкая, с массивными перилами, с большими окнами, которые освещали каждый её пролёт. Поднимаясь по ней, мы, девочки военного времени, чувствовали себя гимназистками в форменных платьях, хоть одежда на нас была, прямо скажем, нищенская. Да и откуда было её взять в городе, где и магазинов ещё не было, И продукты приобретались по карточкам в распределителях, у дверей которых ежедневно выстраивались длинные очереди.

 Шёл  1944 год. Минск освободили в июле месяце, а в сентябре дети уже потянулись к школе. Мне приходилось ежедневно проделывать этот путь вдоль развалин домов, которые пугали своей зияющей пустотой и таящейся в них угрозой.

 Первый год был тяжёлым для школы. Ещё не было тетрадок, и мы писали на белых ободках газет; классы не отапливались, и приходилось сидеть за партами в пальто; изредка прорывались к городу немецкие самолёты, и тревожный вой сирен напоминал не очень далёкое прошлое. Но учителя с самых первых дней учили нас по-настоящему, невзирая на трудности, не делая поблажек, они вводили нас в удивительный мир знаний.

1. ЮЛИЯ ИСААКОВНА

  Самым главным человеком в школе была наша директор Юлия Исааковна Ниссенбаум. В тёмной одежде, с гладкой причёской, обликом она была похожа на тех учителей, о которых мы читали в книгах. Строгая, подтянутая, она уверенно, c хваткой бывшей комсомолки, взяла в руки весь ещё не сложившийся коллектив школы.

  Мы видели её постоянно, она жила своей работой, да и поселилась в подвальном помещении здания. Её светлосерые глаза так точно выражали настроение, что и слов не надо было. Когда случалось что-то нехорошее, они сражали стальным блеском, но чаще всего в них сияли такие ласковые огоньки и столько внимания, что сразу можно было почувствовать, как она любит нас, как понимает детскую душу.

  Так сложилась её судьба, что своих детей у неё не было, и мы все воспринимали её как свою маму. Одна из учениц школы со временем стала её приёмной дочерью.
 Это была Сонечка человек, дружбу с которой ,мы пронесли через всю жизнь.

 2. СОНЕЧКА

 ЕЁ родители погибли в гетто. Сначала она приходила в школу из детского дома, в котором жила, а потом Юлия Исааковна и её муж Семён Иосифович Ошерович стали для неё настоящими родителями, близкими людьми, которых она любила, как родных, и которые были рядом с ней все самые радостные и самые тяжёлые дни её жизни, они выдали её замуж за любимого человека и поддержали в страшные дни его болезни и смерти; они воспитывали её сына, и она заботилась о них до самой их смерти.

 Моё первое впечатление о Сонечке: по широкому школьному коридору идут, взявшись за руки, две девочки. Одна из них так сияет мне навстречу своими огромными чёрными глазами, что невозможно пройти мимо. Тёмные волнистые волосы аккуратно зачесаны, и вниз спускаются не косички, а две хорошенькие пружинки.
 Сейчас её волосы поседели, но глаза по- прежнему смотрят на меня C такой любовью! Как жаль, что мы так далеко друг от друга: она в Америке, а мы в Израиле. Я избрала свою любимую профессию учительницы,Сонечка стала глазным врачём, но всё свободное время мы проводили вместе даже тогда,
когда обзавелись семьями. Дружили и  наши детИ.
 Будучи в Америке, мы остановились не в отличных домах многочисленных родственников, а в её маленькой двухкомнатной квартирке, где нам было так тепло!

3. АЛЛОЧКА

С Аллочкой Шульман я познакомилась ещё до войны. Два предвоенных года мы жили в одном домике на даче под Минском, и именно её отец Саул Мойсеевич увёз нас вместе со своей семьёй с дачи, когда началась война, и тем самым спас нас.

Однажды я стояла в длинной очереди в кассу недавно построенного в послевоенном Минске деревянного кинотеатра под названием «Первый». Он, действительно, был первым в городе, куда постепенно возвращались его жители. Тогда все увлекались кинофильмом «Тарзан». И вдруг я услышала очень знакомый тоненький голосок: «Дайте, пожалуйста, два билета». Мои сомнения окончательно исчезли, когда я увидела на говорившей беленькую, вышитую крестиком, кофточку.
Такая была и у меня. Вышила эти кофточки, живя с нами на даче, моя тётя Мария Семёновна Кроль, которую мы все, и взрослые, и дети, ласково называли «Малочка» за доброе сердце и весёлый нрав. Да, это была Аллочка Шульман. Она вернулась с родителями в освобождённый Минск и теперь покупала билеты в кино.
Так мы встретились после военного перерыва.Аллочка поступила в нашу школу, и мы оказались с ней в одном классе. Для меня она была сестричкой, капризной, немного взбалмошной,но очень любимой.
Закончив химфак университета, куда мы поступили вместе, Алла стала способным научным работником, защитила диссертацию, а затем уехала в Москву. НО наши дружеские связи,как и всё, рождённое в стенах школы , не прервались до конца жизни.

 Мы были очень разными, но пережитые годы войны наложили на нас общий отпечаток. Мы были скромными, непритязательными B одежде, умели обходиться тем, что имели, с удовольствием встретили появление школьной формы, не считая, что она чем-то снизит нашу индивидуальность, да и вообще мы придавали большее значение внутреннему содержанию, чем внешней оболочке. 
Нас этому учила сама обстановка, в которой жили мы , наши родители и наши учителя.

  А какие отличные у нас были педагоги! У каждого из них была своя методика, свой стиль преподавания, но все они старались превратить нас в знающих, эрудированных людей, и делали это с большой любовью и мастерством.Хочется рассказать хотя бы о некоторых из них.

4. МАРИЯ ИВАНОВНА ВОЛОСЕВИЧ

  Прежде всего мне хочется рассказать о человеке, благодаря которому многие ученицы после окончания школы выбрали химфак, и все поступили. Мария Ивановна Волосевич до сих пор стоит у меня перед глазами: невысокая, полная, с короткой стрижкой, с низким прокуренным голосом, она умела так пошутить над ленивыми, что эти шутки были больнее любого выговора. Очень часто мы группками заходили в маленькую лаборантскую, в которой, кроме химических реактивов, на полках стояли подписки «толстых» журналов: «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Иностранная литература».

 Я думаю, что нам так интересно было общаться с ней из-за её общей эрудиции, которую мы пытались у неё перенять. Уже став учителем химии в школе, я часто приходила на уроки к Марии Ивановне, стараясь усвоить её методику, которая была так результативна, и использовать её богатейший опыт в своей работе. И когда много лет спустя ученики приходили ко мне в лаборантскую выяснить непонятное и просто поговорить, я вспоминала маленькую комнатку, пропахшую химреактивами и табаком,где много лет царила Мария Ивановна.

 5.  ЛАЗАРЬ ИСААКОВИЧ РАБИНОВИЧ

 Он  был высоким, худым, с небольшой лысиной и стремительной поОнодкой. Глаза за стёклами очков смотрели пытливо и строго. Никого из учителей мы не боялись так, как учителя физики Лазаря Исааковича. Но именно строгость и требовательность позволили нам постичь законы физики и полюбить этот предмет.

 Обычно я сидела в физическом кабинете за первым столом, внимательно следила за объяснением учителя и неплохо знала физику. Но однажды с трудом получила у доски «удовлетворительно». А было это так: случайно, во время объяснения, когда в классе стояла обычная мёртвая тишина, нужно же было мне посмотреть на физический прибор, стоявший рядом. На нём карандашом было написано:
   Лазарь
   Исаакович.
   Рабинович
  Если сложить первые буквы, получится "ЛИР"
  Мне Это сравнение показалось очень смешным и я рассмеялась  прямо перед носом увлечённо объясняющего новый материал Лазаря Исааковича. Реакция его не заставила себя долго ждать: последовал вызов к доске с требованием сформулировать, что такое «фарада». Я не могла сразу переключиться, смех ещё смогла звучал BO мне, a фарада почему-то представилась экзотической птицей, которая порхала перед моими глазами, мешая думать. Наконец, я смогла сосредоточиться и дать довольно путаный невнятный ответ на поставленный вопрос. Так впервые я получила по физике тройку.

   Уже закончив школу, мы всегда приглашали «Лира» на наши вечера встречи, которые проводили сначала каждый год, а потом обязательно через пять лет. Он охотно приходил, а затем, уже полностью потеряв зрение, посещая эти встречи, требовательно спрашивал у каждой из окружавших его бывших учениц: «Скажите своё имя и фамилию!», стараясь вызвать в памяти наши лица. Потом его не стало...

 6. Наш добрый Завуч.

Очень добрым был наш завуч Фёдор Христофорович. Если нам нужно было оанизовать очередной вечер совместно с мальчиками, которые учились тогда отдельно, мы прежде всего шли к нему, а он уже являлся нашим посланником к более строгой, принципиальной и аскетичной Юлии Исааковне.

  Мне очень хорошо запомнился первый из этих вечеров. Играла музыка, но мальчики жались к одной стенке зала, а девочки к другой. Помогла «почта» неотъемлемая игра на всех вечерах в то время. Мы написали мальчикам послание, в котором спрашивали, почему они не танцуют. Посовещавшись, они ответили: «Мы не умеем, научите нас». И мы стали учить. Музыка играла, мы больше беседовали, но, стараясь соблюдать ритм, двигали ногами. Обстановка разрядилась.

  Эот первый вечер положил начало многолетней дружбе наших школ, а многие стали близкими на всю жизнь. С тех пор минуло уже полвека, но каждые пять лет мы отмечали день окончания школы вместе с нашими друзьями из 42-й школы. Это были самые тёплые, самые весёлые И трогательные встречи! Сначала к нам приходило много учителей из обеих школ. Они занимали центральный стол, соединяющий два других стола, образуя с ними букву «П», а их бывшие ученики и ученицы соревновались B изъявлении любви и благодарности к ним.Со стороны немного странно выглядели
постаревшие мужчины и женщины с весёлым, юным блеском в глазах, которые беседовали, обнимались и называли друг друга «мальчики» и «девочки" Может быть, это и казалось странным, но каждый из нас, рассматривая остальных сквозь призму юности, видел всех такими, какими мы были 50 лет назад...
   Школа... Я каждый раз думаю о ней с большой благодарностью. Это, действительно, был настоящий «дом радости», тёплый, незабываемый!