Сверхи РФ, 90-е ч. 5

Кадр 25: В небольшой, обшарпанной студии, пахнет сигаретами и чем-то сладковато-кислым, что Виктор никак не может идентифицировать.  На стенах –  наброски текстов,  заляпанные нотами листы,  пустые бутылки из-под водки.  Сергей,  развалившись на  диване,  перебирает струны  старой,  потрепанной гитары. Виктор  настраивает барабаны,  его  движения  уже  не  такие  суетливые,  как  были  раньше.  Он  спокойнее,  сосредоточеннее.

Сергей: (протяжно)  Витька,  а  балалайку  ты  нашёл?  Или  мы  будем  обходиться  без  национального  колорита?  Хотя…  представь:  тяжёлый  риф,  барабаны  грохочут,  а  на  фоне –  балалайка  завывает,  как  сибирский  волк.  Шедевр!

Кадр 26: Виктор,  улыбаясь,  достаёт из-за  кучи  оборудования  старинную балалайку.  Она  выглядит  так же  потрепанно,  как  и  гитара  Сергея.

Виктор: Нашёл.  Дядя  Коля  подарил.  Сказал,  что  она  видела  ещё  и  революцию.  Думаешь,  она  в  теме?  Понимает  нашу  музыку?

Сергей: (смеётся)  Думаю,  она  всё  понимает,  Витька.  Она  видела  много  чего.  Больше,  чем  мы  с  тобой  вместе.  Эта  балалайка –  свидетель  истории.  А  история –  это  тоже  музыка.

Кадр 27:  Они  начинают  играть.  Сергей  берёт  аккорды,  грубый,  но  мелодичный  голос  прорезается  сквозь  звук  барабанов  и  балалайки.  Виктор  вступает  с  ритмичным  боем  барабанов,  подчеркивая  силу  и  энергию  музыки.  Балалайка  звучит  то  как  жалобная  скрипка,  то  как  боевой  рожок.  Звук  неожиданно  гармоничен,  несмотря  на  кажущийся  хаос.

Кадр 28:  Они  играют  долго,  забыв  о  времени  и  пространстве.  Музыка  заполняет  студию,  вырываясь  за  её  пределы.  В  ней  есть  и  холод  снега,  и  жгучая  боль  потери,  и  надежда,  которая  теплится  в  сердце  несмотря  ни  на  что.  В  ней  есть  Кинчев,  есть  их  собственный  опыт,  и  есть  что-то  ещё…  что-то  большее,  что-то,  что  соединяет  их  с  миром,  с  историей,  с  самими  собой.  Это  музыка  жизни,  музыка  созидания,  хардкор  по-русски.  И  она  звучит.

Кадр 29:  Сергей резко обрывает аккорд,  балалайка  издает  последний,  пронзительный  звук.  Молчание  тянется,  прерываемое  лишь  шумом  уставших  барабанов.  Виктор  снимает  палочки,  вытирая  пот  со  лба.  Лицо  его  расслаблено,  но  в  глазах  –  искра  восторженного  удовлетворения.

Сергей: (кашляет,  достаёт  из  пепельницы  сигарету)  Ну,  Витька,  шедевр,  я  тебе  сказал.  Даже  я  сам  не  ожидал.  Хотя…  что  я  говорю?  Я  всегда  жду  от  себя  шедевров.  Это  мое  профессиональное  кредо.

Кадр 30:  Виктор  улыбается,  поднимает  балалайку  и  осматривает  её,  словно  она  только  что  сделала  что-то  необыкновенное.

Виктор:  Думаешь,  запишем?  Или  пусть  останется  нашим  секретом?  Этот  звук…  его  нельзя  воспроизвести  в  студии,  не  потеряв  эту…  магию.

Сергей:  (затягивается  сигаретой,  выдыхая  густой  дым)  Запишем,  Витька.  Но  не  сейчас.  Нам  нужно  отдохнуть,  переварить.  А  затем…  затем  мы  сделаем  это  так,  чтобы  вся  страна  услышала  голос  сибирского  волка,  завывающего  под  тяжёлый  риф  и  барабаны.  И  пусть  попробуют  понять!

Кадр 31:  Сергей  встаёт,  потягивается,  его  движения  неторопливы  и  уверенны.  Он  подходит  к  окну,  за  которым  рассвет  только  начинает  пробиваться  сквозь  мрак  ночи.

Сергей:  Знаешь,  Витька…  я  думаю,  дядя  Коля  был  прав.  Эта  балалайка  видела  многое.  Но  она  ещё  увидит  больше.  Она  увидит,  как  мы  взорвём  эту  скучную  жизнь  нашей  музыкой.  Она  увидит…  нашу  революцию.

Кадр 32:  Виктор  кивает,  улыбка  на  его  лице  стала  шире.  Он  понимает.  Он  чувствует  ту  же  энергию,  тот  же  огонь,  что  и  Сергей.  Они  не  просто  музыканты.  Они –  художники  бунтари,  рассказывающие  свою  историю  через  звуки  старой  гитары,  потрепанной  балалайки  и  грохочущих  барабанов.  И  их  история  только  начинается.  Их  хардкор  по-русски  готов  взорвать  мир.