Каховка I

Это ещё лучше. Это не то что у тебя.
(А.Введенский)

Порхая над городом до утра...
(А.Лысиков)

Как засмотрится мне нынче...
(В.Высоцкий)

Действие 1. Бульвар.

Бульвар улицы Каховка. Ранний (или поздний март). Начало оттепели. Начало.
Двое идут по весенней аллее и беседуют. Жёлтые пчёлки везде летают.
Глаза сияют домами позабытых призраков. Прохладно или уже тепло,
или ещё прохладно, в зависимости от взгляда на одинаковые вещи.
Марк и Лиза.

М: Аллегория песочного человека мне очень подходит, периодически
я рассыпаюсь степенями чисел, дробью птичьих окликов. Только ты, Лиза,
и этот старый проспект, и в состоянии собрать меня. Либо подобная местность.
Иначе я как чаинки Шу, на морозе мёрзну, подарком не принятым.

Л: Гляди,гляди, в том окне свет горит бесконечно - и день и ночь,
и день и ночь. Вот сейчас утро, и горит! Кто запалил, когда?
Зачем интересно горит?

Сонная пчёлка(одна из): Это я, это я.
Я жила в большом яйце,
Как иголка в мертвеце.
Ох, что я говорю... как шило!
Что зиму долготой прошило.

М(глядя на пчёлку, но обращаясь К Лизе): По секрету рассказать,
каждую ночь мне слышны волны ничего не значащего моря, если я светел,
и наоборот, если тёмен. То есть нет, я всё перепутал, запутал и себя,
и тебя Лиза окончательно, неисправимый лирик. Но каждую ночь в одном
и том же окне ближе к рассвету я вижу свет.

Марк замолкает. Малый проснувшийся жук шебуршит всякими струями
где-то сбоку от двух.

Малый жук: кр-хр-кру-хру, п-п-п, пхох, пхох...

Л: Ну же, не томи...

М: Так ведь я не сплю тогда, ворочаюсь, как этот жук где-то в другом месте.
На концерте любимой команды например, а может в необъятном тёмном море
или в своей комнате, а может быть в оранжевых коридорах грохота...
Ты спишь и одновременно как бы видишь нечто припрятанное, но существенное,
и время от времени посреди ночи (или ближе к рассвету) кидаешь взор в одну
и ту же точку, будто в ожидании чего-то, в данном случае в одно
и то же знакомое окно в многоэтажке напротив , и оно горит постоянно,
не меркнет. Вновь и вновь сокрушаясь удивляешься, почему из нескольких
сотен окон сияет только оно. Быть может это судьба чисел: седьмой
или пятнадцатый этаж, где огненный и снежный ёж девяткой на крыше застыл.

Л: Действительно невероятная история, как эта всеми долгожданная
и такая ранняя весна.

Две пчёлки и один жук бодро баражируют кругом, тепло и интересно.

Л: Марк, согласись, я действительно хочу быть доброй, не злой. Ты видишь
какая я правильная и утончённо-добрая в этой тонкой, словно кожа, кожанке?
Но смотри как быстро пролетел этот год, от лета к лету, как в той
самой известной песне. Если бы Цоя по иронии (или печали) судьбы
не превратили в попс, он бы мог стать богом песни, а так, всего лишь легенда,
символ для целого поколения, а то и двух. Марк, я искренне не выношу
Систему, она есть абсолютная тюрьма, много хуже лермонтовской темницы.
Как-то К.Ричардс сказал - дайте мне швабру и кусок проволоки и я даже
в тюрьме обрету свободу. По-моему как-то так.

М: В том-то и дело, что в том горящем окне зашифрован крах Системы
для конкретного индивида. Это - весна в жизни человека, и не важно,
ранняя или поздняя. Исписанные листы сгорают, нетронутые зовут,
птичья круговерть продолжается в голубом и матово тёплом, но каждую
ночь дремлющие кроты сознания видят это одиноко горящее окно,
горящее, между прочим, по-русски, даже если всё русское повсеместно
оплёвано.

После этой словесной тирады орда тёплых жуков аплодирует Марку.

Орда жуков: ру-ру-ру, лу-лу-лу, ап, ап...
Мельтешенье малых, беззащитных лап.
В стране скованной льдом.

Звёздный, в меру тёплый, сияющий, полувесенний снег,
По которому шествует значительный и необходимый человек.
А именно:

К Марку и Лизе подходит во всём неожиданный участковый пункта милиции,
не замеченный нигде ранее. Свистит (или посвистывает) квадратными губами,
как сизый голубь, пряча за пазухой когтистого сыча. Сыч наполовину
дремлет (ведь утро), наполовину горит яростным огнём.

УЧ: Добрый день! Давненько я приметил вас, взял на карандаш, так сказать.
Уж больно вы странные со всеми этими жуками, птицами и шмелями.
Вы наверное хотите устроить самое яркое шоу в истории человечества...

Авторская вставка: Автор подчёркивает, даже разрывая этот текст,
что у Участкового у самого за пазухой спит не кто иной, как сыч,
мохнатый и неподражаемый!

М: Мы гуляем.

УЧ: Просто гуляете?

М: Просто гуляем.

Через несколько мгновений, как бы на излёте:

М: Мы идём вдаль, идём долго и упорно, и пылаем весенней радугой, или плывём.

Участковый разгорается недопонимающим взглядом.

УЧ: Я про это и говорил. Предъявите мне, пожалуйста, что-нибудь бумажное,
а то гипотетические закладки повсюду, одолевают, как предвесенние змеи.
Согласитесь, все должны жить в трезвом и здравом мире (словно в море).
Потому и спрашиваю, потому и прошу. Я, например, из молодого поколения
и очень культурен. Согласитесь...

Марк шарит по пустым карманам пальцами, для вида, зная, что все пожитки
в рюкзаке, и ничего, абсолютно ничего не находит. Ах, это грустное
и пустое ничего... и до каких пор, до каких лет меня будут шмонать -
думает Марк...

М: Держите рюкзак, товарищ комиссар.

Из-за пазухи доносится ритуальное урчание сыча. Солнечные лучи просыпаются,
как улики.

УЧ: Мы, а теперь нас двое, посмотрим ваши вещи тепло и нежно.

Напарник: Смотри, смотри. Он перчатки прячет.

УЧ: Нет, нет, он верен букве закона, я видел, я следил.

Напарник всё же проверяет пальцы Марка дактилоскопом, так, на всякий случай.

УЧ: Благодарю. Всё в порядке. Можете идти дальше, как и шли.

Тёмно-синяя форма блестит, отражая лучи, честными глазами Участкового.
Любовники идут далее в искомую даль, а Участковый с Напарником уходят
в сторону Зюзино.

<продолжение следует...>