Критерии ясности

Вновь наконец широко глаза спустя секунду бензина. Сызнова ясность, утро крови.
  Но колкое сердце, ты знаешь, путы шипов смолистых на кишинёвских граффити,
  или тропа брыжейки, или запавший рукав диафрагмы мятый, извечно склонный.
  (У кого-то не так много сил сочинять, выдумывать, ниточек таянием не начать никак,
  но где-то сейчас достаточно, узелок, и поэтому сочинять, выдумывать, инкрустируя
  всё вполне обстоятельно, не прибегая при монтаже к эллипсису в никуда и прочим
  белёсым и тошнотворным скидкам, пристройкам, створкам, намёкам, бликам.
 
  Давайте же вместе, нисколько не соединяясь явно. Начнём. Дело.)
  Попарно мы непрерывно обмениваемся со смертью
  транзакциями рукопожатий, балансируя на опасных, острых упругих тросах,
  однако каким-то образом – много стен, много десятилетий, ряды пакгаузов,
  что даже сейчас не могу поверить в массив страниц
  и его прозрачность в ошеломительных прецедентах внешнего понимания.
 
  Запах салона чужой машины – касание того камня (яшма
  и хризолит Карпат), дивное чьё-то прошлое на относительном западе: старого города
  узкий извилистый переулок, сворачивает серебристый лайнер автомобиля;
  многообещающего заката ванна, невинное шампанское, лучезарность,
  кухня, шоколад, печенье, орешки, комната, – поздний час длится.
 
  Не постоянно, иногда, сквозь пелену обычных движений
  врывается дикая вспышка сверхсексуального качества,
  складываясь из диспозиции всего-всего вот-вот прямо сейчас,
  которое тем и редко, что ни о чём не стремится напоминать,
  но уводит, вспархивая сквозь грудь субверсией, прямо в то прорывом,
  что до некоторой поры лишь грезилось в стынущей невозможности;
  да, вспышка прямого качества – не постоянно, мерцательно, – приблизительно
  раз в десять тысяч элементарных регистров времени.

  26 февраля, 2025 год.