Расстрел

- Старик, выходи! – прозвучало жестоко
В сером мундире каратель взглянул
И дед лишь украдкой смотря на икону
Старуху целует и к немцам шагнул
У старой хаты, средь полей седых
Где ветер рвёт заброшенные стены
Стояли немцы. Огонь горел в глазах их злых
Как волчья стая – жаждут крови, как гиены
Их взгляд – холодный, ровный, безразличный
Холодный лёд, не ведает тепла
А перед ними – тот старик, простой, со взглядом ироничным
К земле нагнулся. Дом сожжён дотла…
Он в рубище, лаптях, но руки с силой древней
Где каждый год – как тяжесть на плече
Он жил, пахал, растил детей в деревне
А ныне – пули ждёт в ночной он тишине…
Старуха босая на грязное поле
Бежала с руками в крови
- Не надо! – кричала, теряя сознанье
- Его пощадите! Его пощади…
Седая старуха кричит, молит и плачет:
- Не надо! Родимый! – ломает мольбой
Но ей автомат ответит иначе –
Сухой и рокочущей громкой стрельбой
И вынесен был приговор палачами
Лишь смерть, что таил у себя партизан
По-своему он наравне с сыновьями
Отчизну свою от врага защищал…
- Целься! – и щёлкнул патрон в магазине
Старуха рванулась, упав впопыхах
А он улыбнулся – не дрогнул и ныне
Лишь взглядом усталым прощался в глазах
Выстрел… и крик, заглушённый раскатом
Он рухнул, как дуб, на промерзшую твердь
А в небе последним прощальным закатом
Обрушился дождь. Так, что больно смотреть…
И падал-то он, обняв свою землю,
Что столько лет поливал он трудом
А в небе – лишь тени сгоревшего пепла
Что ветер уносит, кружа над селом…
И горе старуху застывшей свечой обессилит
К лицу прижимает рваный платок
А немцы – уходят. Свой суд совершили
Их души – черны, словно пепла клубок
А хата горит, и трещат её стены
И плачет в огне сиротой ставший сад
А в воздухе пахнет – не дымом, не тленьем
А памятью, что не умрёт никогда!