Блок

               
                (венок сонетов)

                Лишь по ночам, склонясь к долинам,
                Ведя векам грядущим счёт,
                Тень Данта с профилем орлиным
                О Новой Жизни мне поёт. 
                А.А. Блок «Равенна» 1909г.   

                Был Пушкин и был Блок, а всё остальное –
                между…               
                В.Ф. Ходасевич.


                магистрал


Туман – затменье для земных светил:
Создать «Двенадцать» - подвиг величайший.
Нам в рёбра штык направлен точно также
На поле боя, в жизни и в сети.

В минуты роковые посетил
Спаситель. Пусть нас не коснётся Чаша!
Я подниму её за счастье наше,
храня зерно, что прорастает в стих.

Его живая напоит вода -
земных морей блестящая слюда,
что льют с небес всевидящие вежды.

Берут начало в глубине весны
Творца Земли непрожитые сны.
«Был Пушкин, Блок… а остальное – между…»

                -1-
Туман – затменье для земных светил,
он – полотно поэта волей Божьей,
в нём музыка, которая тревожит
единственного слух из десяти,

к ней глух любой, кто мир сей посетил
«не вовремя», расслышать гул не может -
чем скифская земля жива, и кто же
особенно её сознанью мил?

Вот адмирал Колчак в Верховной ставке
выносит Блоку смертный приговор:
«Скорее замолчать его заставьте!»

кто пригубил войны гражданской чашу -
того вобрал разноголосый бор.
Создать «Двенадцать» - подвиг величайший.

                -2-
Создать «Двенадцать» - подвиг величайший.
Кого казнить? Листок бумаги скомкав:
«Как можно? Вся Россия – «Незнакомка»!
А Блок – поэт.» - вскричала секретарша, -

«А. Блок – поэт. И дар его – редчайший!»
Но ополчились с двух сторон, да вон как…
Поэма бьёт глухих по перепонкам -
У скифов Данте в непролазной чаще…

В шагах Творца выхрустывает гравий.
Не слышат - убивают, жгут и грабят,
когда б смогли – повесили бы Сашу.

«Мильоны вас, нас – тьмы и тьмы, и тьмы…»
нам точно также жизнь дана взаймы,
нам в рёбра штык направлен точно также.

                -3-
Нам в рёбра штык направлен точно также,
меняет время прежние обличья,
вновь за Непрядвой лебеди нас кличут,
река туманом укрывает павших.

На половине странствий жизни нашей –
тот «вечный бой», при тысяче отличий,
сегодня снова души обналичит,
тела и флаги простирая дальше.

Повсюду в небе - Лик Нерукотворный.
Остри, перо, и веруй, и свети!
Над родиной в крови слетелись орды -

В мамаях новых старый дух тлетворный,
но и орлы российские проворны
на поле боя, в жизни и в сети.

                -4-
На поле боя, в жизни и в сети
нам разве что – до перьев страусиных?
Что ж до чудес желанных и просимых -
осталось лишь руками развести:

весне - неумолимо расцвести,
смывая животворным соком зиму,
она изысканно-невыразима
с подснежниками в узенькой горсти…

В шагах Творца выхрустывает гравий,
и мы совсем с другим огнём играем,
нам на любовь всегда хватает сил,

пусть красота спасает мир, как прежде,
который Блок по вере и надежде
в минуты роковые посетил!

                -5-
В минуты роковые посетил
нас Дух Святой, залечивая раны, и
столп огненный пронёс над ресторанами,
и маковки церквей позолотил.

Клубятся акварель, гуашь, акрил
в той, чей мираж витает между странами,
над скукою и окриками странными
в смятении - архангел Гавриил:

он удивлён, но – ни полшага влево.
«О, Русь моя, Жена моя!» и Дева –
слова поэта и молитва наша

всесильны, вправо Гавриил – не вправе -
он видит через Лик в простой оправе
Спасителя, в руках дымится Чаша…

                -6-
Спаситель, нас не миновала Чаша!
Я воду превращу в вино, пожалуй,
давай же за Россию мы по малой,
за родину мою, за счастье наше…

Носился с Вечной Женственностью Саша,
но не жена ему детей рожала.
«Дыша духами», Дама водит жалом,
Прекрасная, в шелках, его пропажа.

Диане бледной, сумрачной Гекате
слать розу в золотом аи заката,
и чувствовать при этом фальшь и лажу…

И каждый раз так тяжела порфира,
что эта Чаша - посредине мира.
Я подниму её за счастье наше!

                -7-
Я подниму её за счастье наше,
О, Блок! Миры сплетаются в ковёр
поэзии, но только не в узор.
Разыгранный кусок природы краше -

национальный, варварский, как раньше…
Дант – орудийный мастер, бьёт в упор,
на исполнение приказа скор,
несовместима с выстрелом тень фальши.

Кусок природы, скифский ли, степной –
всегда он видящ, говорящ со мной,
строфичен, строчковат для нас двоих.

Орлиный профиль с Дантом Вас роднит,
мозаики прохладный лазурит
хранит зерно, что прорастает в стих.

                -8-
Храня зерно, что прорастает в стих,
поэт в своих изысках откровенен,
он требует, баюкая Равенну,
чтоб старый мир почтительно затих,

чтоб новый мир продлил блаженства миг,
живой водою кровь текла по венам,
и вот зерно проклюнулось в траве нам,
как стебелёк - творенье рук твоих…

Стопа стихов, размер и ритм шагов,
зависит от ступни – поэт каков,
важна его походка, лишь тогда

шаг сопряжён с дыханием и мыслью,
ну, а пока просодия зависла –
его живая напоит вода…

                -9-
Его живая напоит вода:
стопа – вдох, выдох, - шаг за шагом - песня.
Цитата есть цикада, нам известно,
неумолкающая никогда…

Так, может быть, вся эта ерунда,
ради которой сто подмёток треснет,
но без которой всё на свете пресно,
и есть – в туман вошедшая Звезда?

По козьим тропам сколько износил
сандалий, и подошв воловьих сшил,
чтоб в Блоке к нам опять придти сюда,

созвучия шагами точно меря,
за время путешествий Алигьери -
земных морей блестящая слюда?..

                -10-
Земных морей блестящая слюда –
кристалл аккордов, что сейчас расколот.
Великолепен стихотворный голод –
не вытащишь и рыбку из пруда!

Что если стих исчезнет без следа,
окружность времени чертя глаголом?
Тысячелетье – взмах ресниц, вновь молод
наш третий Рим, другие города…

Все языки земли – на тонкой грани.
В шагах Творца выхрустывает гравий:
стопа – вдох, выдох, - музыка надежды -

поэта слух – один из десяти,
и ловит свет зерно в его горсти,
что льют с небес всевидящие вежды.

                -11-
Что льют с небес всевидящие вежды?
Какую вьюгу, муку и пургу?
И чьи глаза цветут на берегу,
когда едва рассвет кровавый брезжит?

Чеканят шаг красноармейцы прежде,
чем разобраться – кто у них в долгу.
Им надо псов бродячих к четвергу
убрать с проспектов, хоть стреляй, хоть режь ты -

всех надо извести, в конце концов…
Кто впереди к ним встал к лицу - лицом?
Остановиться, мол, бойцы должны!

Кровавым флагом задержал патруль -
для глаз незрим, неуязвим для пуль,
Он воскресает в глубине весны…

                -12-
Берут начало в глубине весны
пасхальных звонов радостные вести.
Тот, Кто им преградил дорогу - есть ли?
Лишь очертанья смутные видны:

в сандалиях, в рубахе, неясны
патрульным аргументы для Возмездья,
но под шинелькой всяк нащупал крестик,
что самолично выбросить должны…

Двенадцать, за плечами – ружьеца,
кто впереди – не разглядят лица,
шаги Его – вдох, выдох – не слышны.

«Стой, кто идёт?» А Он раскинул руки,
в глазах, в слезах от ветра, близоруких -
Творца Земли непрожитые сны…

                -13-
Творца Земли непрожитые сны -
в пространстве, переполненном ветрами,
сам воздух революцией отравлен,
чья музыка страшна со стороны.

Солдата руки над костром видны,
сверкнули языки в лицо: «Пора мне!»
В карманы сунув пальцы, он – дворами,
шаги - на вдох - в метель устремлены.

И всем двенадцати на лица пламень лёг -
в них отразился Александр Блок,
и взор его, как взор Христа, нездешний,

под веками был беззащитно-свят.
И оттиск Ходасевичем не снят:
«Был Пушкин, Блок… а остальное – между…»

                -14-
Был Пушкин, Блок… а остальное – между.
«Он написал, что впереди – Христос!»
«Но вот какою стороной – вопрос,
 и розы расцветут зимою нешто?»

«Всё тернии преследуют нас, грешных!
 Господь над снегом будто бы возрос,
 легли снежинки «венчиком из роз»,
 холодные, как белые одежды…»

«Вы, Аннушка, перечить перестаньте, -
Колчак приказ диктует в Омской ставке –
 Опасен, даже если бы простил.

Повесить, и чего тут распинаться?
Двусмысленная эта вещь – «Двенадцать»!»
«Туман – затменье для земных светил…»