Крохи

***

У жизни новая глава.
Простим погрешности.
Ко мне слетаются слова
на крошки нежности.

А я с ладони их кормлю –
пусть не печалятся,
учу их говорить «люблю» –
и получается.

Они просты и озорны,
как те воробушки,
вам все их пёрышки видны
и даже рёбрышки.

Мои словечки для того,
кто ими лечится,
для человечка одного,
для человечества.

***

Клюю любви твоей крупинки,               
как эта птичка на тропинке.
Клюю, люблю, клюю, люблю…
Всё держится на том клею.

Тем, что люблю я и лелею,
я жизнь свою скрою и склею.
И пусть крупинок больше нет –
от них остался сладкий след.

***

Глаза устали голодать               
по свету и теплу.
И, кажется, они сглодать
готовы даже мглу.

И через неба решето,
через луны лорнет
они увидят даже то,
чего на свете нет.

Глазами сердца, что внутри,
гляди всегда и днесь.
Так говорил Экзюпери,
и это так и есть.

***

У меня есть маленькая тайна,
под стеклом запрятанный секрет,
что живёт, не требуя питанья,
собственным сияньем обогрет.

Тайна без свиданий, целований,
без попыток что-нибудь добыть.
И она не требует названий,
просто есть иль только может быть.

Я училась у неё молчанью,
глубине  немотствующих вод.
Наводнилась доверху печалью,
необъятной, словно небосвод.

Все мы вышли из её шинели,
из её постели неземной.
Тайна, мой секрет полишинеля,
по пятам как тень идёт за мной.

***

Так хрупко маленькое счастье.               
Его так боязно спугнуть.
Украсть его у всех напастей,
как с мишкой плюшевым уснуть...

Туманы, серенькие тучки,
дождь, моросящий по стеклу.
Как долго было ты в отлучке,
как стосковалось по теплу.

Пусть только капли, крохи, гроши,
пусть это всё, что мы могли, –
я никогда тебя не брошу,
без лапы ты иль без любви.

***

Я ничего не хочу понимать,
просто любить и тебя обнимать,
и помогать в этой жизни.
Ты ведь со мной? Побожись мне.

Свистни — тебя не заставлю я ждать.
Буду кормить, обожать, угождать.
Буду вдали, буду тенью,
птицей, лучом и растеньем.

Ты для меня среди ночи и дня
самая крепкая в мире броня,
хоть и не знаешь об этом,
дальним маня силуэтом.

***

Я для тебя рутина и привычка,
обычный трёп, слова и падежи.
А я привыкла вспыхивать как спичка
на голос твой, раздавшийся в тиши.

Твоё бесстрастье и моё смятенье,
о стену ударяемый горох...
О как же велико несовпаденье,
несоразмерность пазлов и миров.

Одной любви высокое служенье
и ничего душе моей в ответ.
Я для тебя одна из окруженья,
ты для меня один на белый свет.

Осыпанный стихами как цветами,
привыкший к ним, как к ливням и снегам,
глядел спокойно, как они слетали,
и соприкосновенья избегал.

Сор стихотворный стал чертополохом,
полно на свалках этого стебля.
А я привыкла вспыхивать сполохом
и радоваться крохам от тебя.

Наш разговор спокоен и обыден.
Как бой часов привычен голос мой.
Но мне так жаль, что он тебе не виден –
тот огонёк, что лишь во мне самой.

***

Никогда не пройдёт, только станет мило.
Я ловлю твой взгляд, ускользнувший мимо.
Пусть ещё не любовь, только тень, намёк,
только слабенький огонёк.

Будут годы лететь, заметая снегом,
оставляя нас в тридевятом неком.
Пусть уже не любовь, только стылый след
на тропинке ушедших лет.

Пусть ты мне не дашь ни тепла, ни света,
но я буду с тобой, несмотря на это,
словно кукла, которой – ни есть, ни пить,
и её так легко любить.

***

Забила гвоздик на окне.
Вот так бы мне забить
на всё, что треплет душу мне
и не даёт любить.

Прибила планку я к окну.
Теперь она плотна.
Не оставляй меня одну,
прибейся, как она.

В руках неловок молоток,
и жизнь – то вкривь, то вкось...
Какой я всё же молоток –
сама забила гвоздь!

Не нужен, чтоб стакан воды,
чтоб в стену гвоздь забить,
а просто так мне нужен ты,
чтобы тебя любить.

***

Но вызревает внутри суеты и вздора –
это ведь ты, неведомый мне до поры,
мой стебелёк, мой стержень, моя опора
в мире, который мчится в тартарары.

Чем хаотичней, сумрачней и нелепей,
тем драгоценней светлого островки.
Сердце по-своему строит, кроит и лепит
мостик строки меж двух берегов реки.

Да, на соломинку не суметь опереться,
слишком хрупка опора таких мостов.
Только лишь любоваться, любить и греться,
только летать поверх приземлённых слов.

Это всё не для практичных ходов и выгод,
это для лёгких снов и высоких нот.
Только один для таких существует выход –
ярче светить на фоне сплошных чернот.

***

Письмо писала ни о чём,
о том, что жду и жду весну всё,
писала просто, чтоб прочёл,
к листку рукою прикоснулся.

Шумит земная дребедень,
а мне всегда иное мнится.
Как к вечеру клонится день,
к плечу бы твоему клониться.

И, необъятное объяв,
я сохраняю, словно маги,
не переплавленное в явь,
пришпиленное на бумаге.

Не ждущее ничей ответ,
ни смысла не ища, ни выгод,
письмо, летящее на свет,
какой ни есть, а всё же выход.

***

Я тебе подарила застенчиво шарфик,
чтобы он обнимал тебя вместо меня,
чтобы грело тепло как от нескольких африк,
в эту нежную мякоть зарыться маня.

Подарила на память, не на день, а навек,
чтобы он прикасался к тебе по утрам.
Но не носишь ты шарфик, послав его на фиг,
своё голое горло подставив ветрам.

Чтоб открыто глядеться в глаза небосвода,
лишь помехою шарф, макинтош, капюшон.
Ты теплу предпочёл ледяную свободу,
и мой дар бесполезен, наивен, смешон.

Лучше б шарик воздушный, кораблик бумажный,
безмятежно плывущий к другим берегам,
подарила б, чем вязаный шарфик домашний,
что связал бы тебя по рукам и ногам.

***

Ловушка это или дар?
На радость мне или на горе?
Сердечный солнечный удар,
благое, горькое, нагое…

Путь в бездну или в небеса?
То истина или ошибка?
Твои осенние глаза,
твоя весенняя улыбка…

Зачем мне это, для чего,
с судьбою и с собой не сладить.
А мне не нужно ничего,
лишь по душе тебя погладить.

Я в этих розовых очках
смотрюсь наивней и моложе.
Тону в насмешливых зрачках
и в облаках взбиваю ложе.

***

Ты звезда моя, что далека,
что одна из ста.
Ни тепла с неё, ни молока,
только красота.

Да мне и не надо своего,
только подмигни.
Потому что ближе нам всего
дальние огни.

Свет от звёзд идёт так много лет.
Я не доживу.
Только отголосок, только след
от его «je vous ...»

Остальное – через тыщи вёрст,
через дебри сна…
В тёмном небе хороводы звёзд.
А нужна одна…

***

Я болею тобой. А лечусь чем придётся –
что прочтётся и что на глаза попадётся,
что приснится и вспомнится вдруг вечерами,
что увижу я в раме или на экране.

Я всё это в себе как таблетки смешаю.
Я тебе своей жизнью совсем не мешаю.
Умираю тобой и тобой оживаю,
пришиваю к обноскам души кружева я.

Чтобы нежность подольше тебе послужила,
я её к твоим мыслям суровым пришила,
словно к нитке суровой приделала бантик.
Пусть конфетка пуста, но хорош будет фантик.

А из фантика – сделать закладку...
Он напомнит, как может быть сладко.

***

Мне дарят нужные подарки –
кастрюли, шали, утюги,
но женщины – и перестарки –
хотят цветы, духи, стихи.

Недорогие, в этом ль дело,
и пусть не мастерский айкью,
а чтобы расцветало тело,
поверив в женственность свою.

Я не даров роскошных жажду,
не нужен торт мне и платок.
Но подари мне хоть однажды
хотя бы лишь один цветок.

Чтоб это было безотчётным,
как капля моря средь песков.
И чтобы было там нечётным
количество у лепестков.

Я слабость к нежности питаю,
чья жизнь всего лишь до утра.
Мне греют душу, опадая,
цветы незла, цветы добра.

Цветок завянет, но пока же
склонился над моим виском...
Пускай хотя бы он мне скажет
люблю последним лепестком.

***

Звёздочка сорвалась с небосвода.
Я её пригрела как птенца.
Приносила пищу ей и воду,
чтобы не погасла до конца.

Любовалась крохотною искрой,
укрывала в ливень или зной.
Стала мне она до боли близкой
и по-настоящему земной.

Звёздочка… Какая всё же малость!
Нет ни губ, ни глаз и ни волос...
Между нами вечность состоялась.
Только, жалко, жизни не сбылось.

***

Я научилась говорить прости
всему, что прежде плакало и пело,
и жизни пряжу нежную плести
из пауз, многоточий и пробелов.

Шептать вдогонку и смотреть вослед,
в графе желаний проставляя прочерк,
и больше не вытаскивать на свет
всё то, что затаилось между строчек.

Как мёда золотистого струя
стекала из стиха у Мандельштама –
так будет тихо течь судьба твоя,
в элегию переливая драму.

Оттаивать в надышанном тепле,
пить медленно, любить не поспешая,
и жизнь в конце раскроется тебе –
бесшумная, безгрешная, большая.

***

На что любовь моя похожа,
когда б её нарисовать?
На лучик солнечный на коже
и одинокую кровать.

На связку писем недошедших
и поезд, что их вдаль увёз,
на шёпот в ухо сумасшедший
и свет от падающих звёзд.

На занесённые дороги,
на вальс кружащейся листвы
и в долгожданном диалоге
на ты сменившееся вы.

На лёгкий поцелуй воздушный
и иероглиф на песке,
на слово нежности ненужной
на непонятном языке.

***

Два неслагаемых, несочетаемых,
множим на ноль и в итоге зеро...
Только бы было в душе обитаемо,
только бы не умирало перо.

Боль безоглядна, а радости крохотны,
но драгоценен полночный улов.
Вытерпи, вытерпи, лист мой безропотный,
эти уколы мучительных слов.

Не убежать от судьбы неизбежности,
не усмирят седуксен и глицин.
Я не привита от вируса нежности,
не родилось ещё этих вакцин.

День из улыбок от солнечных зайчиков,
ночь из намёков расплывчатых снов...
Лёгкие зонтики строк-одуванчиков –
нету для  жизни надёжней основ.

***

По тебе соскучились слова,
что ещё не сказаны вживую.
Честным словом я ещё жива.
Только этим словом и живу я.

Зацепиться не за что любви –
всё бесплотно, тонко, беспричинно...
Но слова мои ты всё ж лови –
там живое, а не мертвечина.

Там сквозь жар, сумятицу и бред –
контур кепки или капюшона...
Там твой нарисованный портрет,
как живое всё, незавершённый.

Видится как будто под хмельком:
там цветёт единственная роза...
Держат термос с кофе с коньяком
пальцы, покрасневшие с мороза...

Зубик, покосившийся слегка…
О колени трётся чья-то кошка…
Ах, любовь моя, она легка.
И смешна, наверное, немножко.

***

То, что я люблю — уже не тайна
и известно всем давным-давно.
Непрактично, иррационально,
но другого просто не дано.

Ничего мне от любви не надо,
это ведь не фонд и не собес.
В ней самой и радость, и награда,
и благословение небес.

Можно жить без всяких мерлехлюндий,
быть как люди в доме и в быту,
а душа одновременно любит
и бредёт в возвышенном бреду.

У кого-то бешеные страсти,
у кого-то ревность и тоска,
а любовь – безоблачное счастье,
так легка она и высока.

Ни о чём не просишь, не хлопочешь,
всё в себе навеки обретя.
Просто любишь, ничего не хочешь,
и лопочешь что-то как дитя.

Лишь тепло внутри тебя хранится,
лишь тепло все годы напролёт...
А другим — такое только снится.
Как неокольцованную птицу,
отпускаю я любовь в полёт.

***

Привязанность… а что это такое?
В руке верёвка, чтоб не отпустить?
И никогда не знать себе покоя
от страха за разорванную нить?

Чем ты владеешь? Лишь одной верёвкой,
отнюдь не тем, кого связала ей.
Порвётся привязь — и судьба с издёвкой
вернёт тебя к отдельности твоей.

Как эфемерны, мнимы эти узы,
ослабишь хватку — и рука пуста.
Одна любовь не ведает обузы,
она легка, свободна и проста.

Она парит над крышей невесомо,
не забирает, только отдаёт.
Не нужно ей ни привязи, ни дома,
она гнездо на дереве совьёт.

Открыты все замки, ворота, дверцы.
Неведомы ей хитрость и корысть.
Зачем держать, что принадлежность сердца,
что даже смерти не отнять ни в жисть.

***

Я слушаю тебя и вижу
твою улыбку, позу, жест,
и каждым словом ты всё ближе,
и мне никак не надоест.

Не объяснить то чудесами –
ведь между нами путь большой,
но слышу я тебя глазами
и чувствую тебя душой.

Вот ты сейчас прошёл на кухню
и громкую включаешь связь...
Картинка эта не потухнет,
во мне всё ярче становясь.

Не ясновидящая вовсе,
и нет ни скайпа, ни жучка.
Не догадаешься, не то всё…
Люблю тебя я, дурачка.

***

Я не роза – сорняк, одуванчик,
путь плетут из меня венки.
Хочешь, дунь на меня, мой мальчик,
мои дни полетят, легки.

Одуванчик – пушок, обманчик,
дуновеньем одним гоним.
Как прозрачен мой сарафанчик,
лишь одно сердечко под ним.

Незаметна, неприхотлива,
на подъём и помин легка.
Мне не нужно тепла, полива,
только ветер и облака.

Кто без дома, семьи и крова,
не обласкан и одинок –
пусть утешит их – не лавровый –
одуванчиковый венок.

***

Пусть и кудри не завиты,
платье выглядит худо-бедно...
Сорняки — это тоже цветы,
только это всем незаметно.

Жизни крутится колесо,
пребывая в плену инерций.
Люди все на одно лицо,
пока их не приблизить к сердцу.

Я нависла над жизнью твоей,
словно радуги коромысло.
В суете адекватных дней
в этом нет никакого смысла.

Улетучился на пути,
хотя вроде был изначально...
Мне теперь по нему идти
так беспечно и беспечально.

Я любовь свою обнулю
и стихами залью как йодом.
И воздушный шарик куплю,
чтобы жизнь показалась мёдом.

***

Трогательность весенняя и осенняя строгость, —
всё это разноголосья и полюса любви.
На краю воскресения и падения в пропасть —
только лишь ты зови меня, ты лишь останови.

Сколько грабель целовано — только не впрок уроки.
Пусть не дано изведать нам дважды одной реки,
пусть уже всё отлюблено — сладостны даже крохи.
Я соскребу любёнышей с каждой своей строки.

Пусть парусами алыми машет нам каравелла.
Ну а когда простишься ты, в прошлое уходя —
буду любить последнее — как это у Новеллы —
плащ твой, и гвоздь под кепкою, и даже след гвоздя.

***

Мечта – прекрасная замена
живого тёплого тебя.
Года сдуваются как пена
с нетленной сути бытия.

Лишь слабый абрис силуэта,
лишь слово в нужном падеже...
Я оставляю только это,
что помнить хочется душе.

Как скульптор, отсекаю камень,
что ранил, вложенный в ладонь.
Заплаканными облаками
гашу безжалостный огонь.

И нет могущественней миссий,
мне данной кем-то дармово,
поскольку – знаю я, зависит
всё лишь от взгляда моего.

***

Вдруг пронзит похожесть линий,
мимолётное лицо...
Озарит мой день тоскливый
мимолётное словцо...

Так от мига и до мига
по земле меня ведёт
то, что было, то, что мило,
что ещё произойдёт.

Лучшего уже не будет,
мёда с губ твоих не пить.
Среди праздников и буден
мне одной теперь любить.

Но спасибо, ах, спасибо,
Бог или не знаю кто,
что на свете так красиво,
что сама люблю зато.

**

Что же делать – не удержи я
то, что рвётся из рук как птица?
В освещённые окна чужие
вместе с бабочками колотиться….

Затыкать внутри, чтоб не дуло,
осенять твой путь троеперстьем.
И заглядывать, словно в дула,
в чей-то холод глазных отверстий.

Чем-то скрашивать день короткий,
не уметь в толпе раствориться.
Уповать, что душе-нищебродке
всё воздастся потом сторицей.

***

Ты принял то, что не могу принять –               
нам лучше друг от друга быть подальше.
Так главное вернее охранять
и крохи не выпрашивать: подай же.

Путь лучше ничего, чем лишь на треть.
На расстоянье видится большое.
Но дерево за лесом рассмотреть
ты не сумеешь, раз оно чужое.

Свобода не изведает родства.
Ограда не нуждается в калитке.
Я чувствую подобье воровства:
лишь силуэт – ни глаз и ни улыбки.

Границу не нарушь, не перейди.
Быть вместе – неразумно, несерьёзно.
Лишь выжженная пустошь посреди.
Бесхозно небо и душа бесслёзна.

В окне стоит из месяца вопрос.
Мороз собрал последние силёнки.
Но я всё забываю – вот склероз –
что ты со мной давно на удалёнке.

Ущербный месяц мертвенно повис,
и звёзды — словно пули сквозь бойницы...
И в нарушенье всех преград и виз
я всё-таки перехожу границу.

***

Мне тебя в себе не убить –
как смеёшься, как хмуришь бровь...
Дай мне, господи, сил любить,
чтобы выдержать нелюбовь.

Я храню как рыцарь скупой
драгоценности малых крох.
Тут сгодится набор любой –
листья, щебень, чертополох.

Мне двужильною надо быть,
за двоих тащить этот воз –
всё, что мне удалось добыть
и взлелеять как сад из роз.

Всё, что мне удалось спасти
от разлук, обид, суматох...
Мне одной всё не унести.
Дай мне силы на это, Бог.