Тарас Шевченко. Ну что б, казалось, песня, ну...

Ну что б, казалось, песня, ну...
Слова и голос, — и не боле.
А сердце бьётся, как на воле,
И оживает, как в весну
Природа-мать, лишь их услышишь!..
От бога, быть должно, идёт
И слов тех строй, и голос тот
В народе!

                Голову склонивши,
Не то чтоб очень загрустивши,
А так, на палубе стоял
Я и на море окаянный,
Угрюмый, мурый взор кидал,
Как на Иуду... Из тумана
Неспешно стала выплывать,
Так поэтически сказать,
Румяноликая Диана...*
А я уж было думал спать
Ложиться, но чуть постоять
Остался, чтоб той круглолицей
Полюбоваться молодицей,
Отставить... девушкой!.. Матрос,
Земляк из Островной,** что ночью
Очередную вахту нёс,
Томясь, был чем-то озабочен,
Да и запел, — не вслух, а так,
Конечно, шёпотом, не слышал
Чтоб капитан: уж был он слишком
И зол и крут;*** хоть и земляк,
Строг капитан. Поёт моряк,
Поёт про то, как козака,
Что сиротой рос в батраках,
Хотят отдать служить в солдаты!..

Давным-давно слыхал когда-то
Я, как под тению вербы
Ту песню ди́вчина спевала,
И жалко, маленькому, стало
Мне козачонка-сироты,
Что он истомился,
К плетню прислонился,
Люди языками мелют:
— Должно быть, упился.****
И я, не вытерпев, заплакал,
Так было, маленькому, жалко
Мне козачонка-сироты.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чего ж теперь заплакал ты?
Чего теперь тебе, седому,
В неволе этой стало жаль?
Что больше не увидишь дома?
Что жизнь твоя — тюрьма, печаль?
Что сам уж ты солдат забритый?
Что сердце порвано, побито,
И всё хорошее, что быв там,
В той нежной сердца шелухе,
Из ран истёкши, разлилося?
Что вот так жизнь прожить пришлося? —
Так, что ль, соколик, э?? — Эге...

                [Кос-Арал, 1848]


* Диана — в древнеримской мифологии богиня луны.
** Оренбургской губернии. (Прим. Шевченки.) Островная, Островное — одно из первых украинских поселений в Оренбургской губернии, на правом берегу реки Урал, основано в нач. XIX в. (ныне село Саракташского района Оренбургской области).
*** ...не слышал Чтоб капитан, уж был он слишком И зол и крут... — Прообраз упомянутого капитана — Бутаков, Алексей Иванович (1816-1869) — русский мореплаватель и географ, контр-адмирал, в 1848-1849 гг. — капитан-лейтенант флота, начальник экспедиции по проведению съёмки и описания Аральского моря, в состав которой по его ходатайству был включён Шевченко в качестве художника, капитан шхуны «Константин». Характеристика капитана в стихотворении играет роль ситуативной психологической детали и не соответствует реальной оценке Шевченкой личности Бутакова. В дневнике, письмах поэта содержится много комплиментарных упоминаний о нём. «Проживая в Одессе, быть может, встретитесь с Алексеем Ивановичем Бутаковым, — писал Шевченко В. Н. Репниной 14 ноября 1849 г., — это флотский офицер и иногда бывает в Одессе, у него в Николаеве родственники и родные; это мой друг, товарищ и командир при описаний Аральского моря. Сойдитесь с ним. Благодарите его за доброе братское со мной обращение...».
**** ...он истомился, К плетню прислонился, Люди языками мелют: — Должно быть, упился. — Куплет из украинской народной песни "Ой не шуми, луже, дубровою дуже...".




Ну що б, здавалося, слова...
Слова та голос — більш нічого.
А серце б’ється — ожива,
Як їх почує!.. Знать, од Бога
І голос той, і ті слова
Ідуть меж люди!

                Похилившись,
Не те щоб дуже зажурившись,
А так на палубі стояв
І сторч на море поглядав,
Мов на Іуду... Із туману,
Як кажуть, стала виглядать
Червонолицая Діана...
А я вже думав спать лягать
Та й став, щоб трохи подивиться
На круглолицю молодицю,
Чи теє... дівчину!.. Матрос,
Таки земляк наш з Островної,
На вахті стоя,
Журився сам собі чогось,
Та й заспівав, — звичайне, тихо,
Щоб капітан не чув, бо злиха
Якийсь лихий, хоч і земляк.
Співа матрос, як той козак.
Що в наймах виріс сиротою,
Іде служити в москалі!..

Давно, давно колись
Я чув, як, стоя під вербою,
Тихенько дівчина співала,
І жаль мені, малому, стало
Того сірому-сироту,
Що він утомився,
На тин похилився,
Люде кажуть і говорять:
Мабуть, він упився.
І я заплакав, жаль малому
Було сіроми-сироти.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Чого ж тепер заплакав ти?
Чого тепер тобі, старому,
У цій неволі стало жаль —
Що світ зав’язаний, закритий!
Що сам єси тепер москаль,
Що серце порване, побите,
І що хороше-дороге
Було в йому, то розлилося,
Що ось як жити довелося, —
Чи так, лебедику?! — Еге...

                [Кос-Арал, 1848]