13 Стул. Империя встает на дыбы

Ксас сидел на стуле №13, который теперь служил ему троном, дровами и единственным собеседником. Лампочка над головой мигала, как совесть прожжённого картёжника, отсчитывая последние часы до Тьмы. 

— Свобода, — процедил он, наблюдая, как пыль на мониторах складывается в узоры, напоминающие отчеты о соцсоревновании, — это когда некому требовать объяснительную за опоздание в апокалипсис. 

За окном, где раньше суетились работники электростанции, теперь бродили лишь ветра, перешёптываясь о пенсиях, которых никто не доживёт. Батарейка в планшете агонизировала, показывая 34 часа и 48 минут до финального титра. 

*** 

— А я говорил! — из темноты вынырнул Остап Бендер, завернутый в плакат «Светлое будущее уже завтра!», из которого торчала бутылка с надписью «Последний резерв». — Когда исчезают все, кто мешал жить, жизнь вдруг становится чертовски неудобной. Нет, вы только подумайте: никого не обманешь, не подкупишь, не убедишь проголосовать за снос рая! 

— Может, поищем кого? — Ипполит Матвеевич, чья борода превратилась в гнездо для теоретических выводов, тыкал в потухший экран. — Хоть председателя домкома… 

— Председатель домкома, — фыркнул Остап, — сейчас, должно быть, организует собрание теней по вопросу экономии спичек. Но у нас есть лучше! — Он достал из-за пазухи смятую бумажку: — Акт о принятии на баланс цивилизации. Подпись, печать, пункт 13: «В случае прекращения светопредставления обращаться к стулу». 

*** 

Они брели через пустые цеха, где турбины замерли, как атланты, передумавшие держать небо. 

— Вот он, священный грааль! — Остап указал на ржавый генератор с табличкой «Не кантовать. Ответственный: Кузькин». — Дайте мне гаечный ключ и мечту дурака! 

— Но мы же гуманитарии, — вздохнул Ипполит, вспоминая, как в 1913 году танцевал канкан вместо изучения физики. 

— Гуманитарий — это тот, кто умеет читать инструкции вслух с выражением! — Остап уже крутил вентили, напевая «Смело, товарищи, в ногу!» 

Генератор кашлянул, чихнул и выдал вспышку, осветившую плакат «Кадры решают всё!» на стене. 

— Видите? — торжествовал великий комбинатор. — Ещё 24 часа света! Правда, за счёт морально-волевых ресурсов… 

*** 

Ночью, когда Ксас пытался зарядить планшет от собственного оптимизма, в дверь постучали. На пороге стоял Сидорчук — вернее, его голограмма, сохранённая в аварийной системе. 

— Граждане! — бубнил проектор. — В связи с наступлением Тьмы убедительно просим… 

— Отключите этого болванчика, — Остап швырнул в него гаечным ключом. — Даже апокалипсис не отменил идиотизма! 

*** 

На рассвете они нашли последний работающий принтер. Бумага выползала из него, как предсмертная исповедь: 

«ПРИКАЗ № 666 
1. В связи с прекращением существования персонала считать Тьму узаконенной. 
2. Ответственным за тьму назначить стул №13. 
3. Выдать премиальные в размере счастья. Подпись: Рок». 

— Типично, — фыркнул Остап. — Последний документ — и тот с опечаткой. 

*** 

Когда до Тьмы оставалось ровно 48 минут, Ксас вдруг засмеялся. 

— Знаете, чего не хватает этому концу? Буфета! Хоть бутербродов с колбасой, которая «как будто мясо»… 

— Есть лучше! — Остап вытащил бутылку с надписью «Шампанское. Последний выдох». — Это не вино, это — слезы ангелов, которые опоздали на перекличку. 

Они чокнулись, сидя на тринадцати стульях, составленных в круг. Где-то в темноте, за стенами, завывала гармонь Безенчука, играя похоронный марш на мотив «Мурки». 

— А ведь когда-то я хотел стать космонавтом, — пробормотал Ипполит. 

— Ты им стал, — ухмыльнулся Остап. — Летим в вечность, товарищ! Только билетов обратно не дают… 

*** 

Когда погас последний свет, Сидорчук-голограмма всё ещё читал доклад о плановой экономии тьмы. А где-то в подвале, под грудой инструкций, тикали часы. Не электронные — механические, старинные. Те, что нельзя выключить. Всего один оборот стрелки — и снова... 

Но это уже совсем другая история.