13 Стул. Херувимы

 

  Херувимы и парикмахерские страдания 

— Эпполит! — вопль, способный разбудить даже херувимов на небесных фресках, пронзил утреннюю тишину. — Мне к одиннадцати на завивку! В парижском стиле! 

Ипполит Матвеевич, чей сон и без того напоминал тревожный полёт через тернии канцелярских квитанций, вздрогнул так, что одеяло совершило прыжок в стиле «смерть пионерки». Шесть утра. За окном царила та самая предрассветная синь, когда даже петухи ещё переваривают сны о кукурузном величии. 

— Гутен морген, маман… — процедил он сквозь зубы, будто пробуя на вкус немецкую фразу из брошюры «Иностранный за полгода». — Парижский стиль в Старгороде? Это как селёдку в шампанском подать… 

Но маман, облачённая в халат с позументами от прошлогодней ёлки, уже кружила по комнате, словно фурия с бигуди. 

— Ты ничего не понимаешь! — парировала она, тыча в него номером «Пари-Мачо» с заломленными углами. — Вот, смотри: «Французский шик — волна от Шанель!» А у нас тут… — её взгляд упал на календарь с видом на местный мясокомбинат, — у нас тут даже парикмахерша Людмила Прохоровна путает «каре» с «комбайном»! 

Ипполит Матвеевич, почесав макушку, где некогда цвели пышные кудри, а ныне прозябали три волосинки в режиме строгой экономии, попытался вставить слово о разумной бережливости. Но маман, вооружившись лаком для ногтей и газетной вырезкой «Как покорить салон за 5 шагов», уже строила планы: 

— Мне нужен объём! Шарм! Чтобы все ахнули, как в том кино с Морисом Шевалье! 

«Ахнут, — мрачно подумал Ипполит, — особенно когда узнают, что парикмахерская «Элеганс» вчера закрылась на дезинфекцию после инцидента с филиппинской плойкой и клопами». 

*** 

К десяти утра маман, напоминавшая готовый к запуску дирижабль в шляпке с перьями, вышла из дома. Ипполит Матвеевич, словно провожающий ссыльного, махнул ей вслед носовым платком, на котором красовалась вышитая монограмма «ВДНХ». 

— Удачи, — пробормотал он, предвкушая, как Людмила Прохоровна, известная тем, что путала «мелирование» с «мелиорацией», будет биться за французский шик. 

Сам же он направился в контору «Геркулес», где его уже ждал Остап Бендер, непринуждённо разглядывающий карту города с пометками «здесь копать», «здесь не копать» и «здесь спрятан последний стул». 

— Ипполит! — воскликнул великий комбинатор. — Вы выглядите, как человек, видевший херувимов во плоти. Не поделитесь новостями? 

— Херувимов не видел, — вздохнул Матвеевич. — Зато маман рвётся в парижские кудри. Скоро потребует Эйфелеву башню в огороде… 

Остап, щёлкнув золотым зубом, достал из кармана билет на пароход «Чичиков»: 

— А что, если ваш тринадцатый стул — в Париже? Мадам Петухова, брильянты, Елисейские поля… 

Ипполит Матвеевич задумался. Где-то между «внести воду» и «усмирить маман» зияла дыра размером с мечту. 

*** 

Тем временем в парикмахерской «Элеганс» разворачивалась драма. Людмила Прохоровна, вооружившись плойкой и учебником «Французский за неделю», пыталась воссоздать «волну от Шанель» на голове маман. Результат напоминал то ли гнездо феникса, то ли аварию на линии электропередач. 

— *Мерси боку!* — заявила парикмахерша, гордо демонстрируя творение. 

— Это… модерн? — робко спросила маман, ловя в зеркале взгляд кота Васьки, который в ужасе спрятался под диван. 

— *Уи ла ла!* — подтвердила Людмила Прохоровна, сдувая пепел с клиентки. — Теперь вы — сама мадемуазель Коко! 

*** 

Вечером Ипполит Матвеевич, увидев маман в «парижском стиле», едва не выронил стакан с цикорием. 

— Ну как? — сияла она, напоминая помесь дикобраза с экстрасенсом. 

— Очень… космополитично, — выдавил он, понимая, что тринадцатый стул придётся искать в парикмахерской. 

А за окном, под аккомпанемент гармони Безенчука, летела в небо первая звезда. Или это была искра от парижской плойки — кто знает. 

P.S. Остап Бендер, узнав о подвиге Людмилы Прохоровны, предложил ей возглавить филиал «Геркулеса» в Париже. «*Пардон, — ответила та, — я ж сельпо окончила!*»