На краю войны

По воспоминаниям моей бабушки

Пролог

Мы просто жили на краю войны.
Да, были далеко ее раскаты,
Но в каждом доме множились утраты,
И горя свой глоток хлебнули мы.

Мы просто жили, каждый день и час
В душе молясь за тех, кого нет рядом,
Надеясь, что под грохот канонады
Господь хоть иногда услышит нас.

Мы просто жили. Жаловаться грех.
Кому-то было много тяжелее.
И день за днем мы делались сильнее,
Тревогу горькую деля на всех.

Мы просто жили на краю беды.
И та беда, бездонная, большая,
Накрыв весь свет, от края и до края,
В судьбе навек оставила следы.

Нас бог сберег от пуль и от огня,
От ужасов и от голодной смерти.
И в болью опаленной круговерти
Мы просто жили. И была война.

Часть 1. Воротник
(Ноябрь 1941)

"Ой, Лелька! Да на что вам воротник!
Ведь Люсеньке всего шестой годочек!
Я меховых наставлю оторочек
Наталке на пальто. У ей жених!

Ну да, на фронте. Но придет пора -
С победой наш Василий возвратится.
Вот тут-то ей наряд и пригодится.
Поженим в аккурат на Покрова!

А я тебе за это - молока
Парного через день большую кружку.
Твоим девчонкам ведь питанье нужно,
Ну что все отруби да шелуха!

Накой такой малой ходить в лисе?"
Во всем была права моя соседка.
Мы нынче досыта едали редко,
Мои девчонки исхудали все.

Пальто я сшила дочке на мороз.
По вороту - кусочки лисьей шкурки,
Обрезки от какой-то чернобурки,
Что друг скорняк по случаю принес,

Мол, мелкие, не годны никуда,
А девочке как раз на оторочку.
И я пришила на пальтишко дочке.
А оказалось... Кто бы знал тогда...

Война, эвакуация, колхоз,
Где нас не ждали. И на том спасибо,
Что поселили. И хватало силы
Работать в поле. Жатва и покос,

И сено тяжеленное в копнах,
И заготовка дров... Да мало ль дела!
И плечи ныли, и спина болела,
И лопались мозоли на руках.

А оказалось, что по трудодням
Нам ничего по осени не дали.
Вот так. В колхозе мы не состояли,
Не полагается, сказали, нам.

Была нам в радость горстка отрубей,
Что принесут, жалеючи нас, бабы.
Ходили собирать обрезки хряпы
С промерзших и заснеженных полей.

Нам повезло. В июльскую жару
Заставил мой отец в эвакопоезд
Надеть пальто и валенки. На совесть
Он собирал нас. Хоть не по нутру

Мне было оставлять свою семью
И уезжать с детьми из Ленинграда.
Но он сказал мне: "Милая, так надо.
Поверь, и слушай, что я говорю!

Война суровой будет, затяжной,
Не закидаем шапками мы фрицев!
Вам надо ехать, надо торопиться!"
... Он умер в Ленинграде, мой родной...

Спасибо, папа! Много-много раз
Тебя я в эти годы вспоминала.
А валенки я поносить давала
Тем, кто одежды зимней не припас.

Ведь ехали на лето, в отпуска,
А тут война. Домой не возвратиться,
Мужей не проводить и не проститься,
И неизвестность страшная горька...

Мне жалко было портить пальтецо,
Спороть с него кусочки лисьей шкурки.
Две маленькие хрупкие фигурки,
Бок о бок примостившись на крыльцо,

Сидели молча, как немой упрек.
Я тоже села, не сдержав рыданий.
Что это лишь начало испытаний,
Тогда еще мне было невдомек.

Что ожидает череда смертей,
Что девочки мои осиротеют...
Я всхлипывала горше и сильнее
И мех старалась отпороть быстрей.

Потом всю зиму пили молоко
Мои девчонки. Хоть и не до жиру,
Я точно знала, что мы будем живы
Благодаря пальто с воротником.

Часть 2. Буй
(Июль 1942)

В цветастом лоскутке - яйцо и хлеб,
И огурцы, что мне дала соседка.
Надела поприличней юбку в клетку,
А зря! Теперь сижу в ней на земле.

Одолевают комары и зной.
А солнце  так и жарит исступленно!
И луг вокруг не радостно-зеленый,
А выгорвеший, мертвый и сухой.

Народу вдоль по насыпи - мильон!
И мимо, мимо шпарят эшелоны.
Идут битком набитые вагоны.
В них места нет. И мы сидим и ждем.

Уж третий день на насыпи, в жару...
А ночью спим вповалку на вокзале.
Но нынче по секрету мне сказали,
Что будет поезд рано поутру.

Далекий, незнакомый город Буй...
Он был бы до войны - подать рукою,
Да только время нынче непростое,
И как теперь добраться... Хоть колдуй,

Хоть плачь, а хоть молись - война идет,
До нас, гражданских, никому нет дела.
Но вот в рассветной дымке прогудело!..
Кидаюсь к поезду! Залезла... Все, вперед!

Я еду в Буй! Там нужно отыскать
Эвакогоспиталь. Вот адрес на конверте.
Проверила в кармане - да, на месте.
Я маму наконец смогу забрать!

Еще чуть-чуть - и можно выдыхать!
Четыре месяца искали маму.
Сестра тогда отбила телеграмму:
"Встречай, отправила". И я пошла встречать.

Да только не приехала она.
Куда-то потерялась по дороге.
Писали, обивали все пороги...
Ослабленная женщина, одна...

В полуторке по ладожскому льду
Из Ленинграда на Большую землю,
А там -  на поезде ко мне в деревню.
Таков был план. Да только не беду

В вагоне познакомилась она
С такой же одинокой ленинградкой.
И вроде поначалу шло все гладко,
Делили хлеб, болтали дотемна.

Попутчица в пути - так хорошо!
За разговором время скоротают!
Вот к станции какой-то подъезжают,
И приближается вокзал большой.

"Послушай, я схожу за кипятком!
Ты присмотри покамест за вещами!"
"Ступай!" - попутчица сказала маме.
И мама вниз спустилась с котелком

В глубокий снег. И медленно пошла
Шатающейся, слабою походкой
И голова кружилась, как от водки,
И ей с трудом давался каждый шаг.

Потом обратно. Как же далеко!
Быстрей бы! Поезд скоро отъезжает!
А вот соседка у дверей мелькает!
Поможет! Дотянуться бы рукой...

Подруга резко высунулась в дверь...
Удар, паденье в снег и смех зловещий...
"Наверное, позарилась на вещи", -
Мелькнула мысль в плывущей голове...

Потом лежала там, не шевелясь,
А снег валил сильнее ближе к ночи.
И если бы не путевой обходчик,
Что об нее споткнулся, матерясь,

То я б сейчас не ехала за ней.
Бог видно есть... Я все в окно глядела...
А вот и Буй. Ну что ж, уже полдела!
Доехала! Вокруг полно людей...

Скорей, скорей!
- Скажите, как пройти?
- Туда, потом туда, потом левее,
И будет госпиталь!
- Спасибо! - и быстрее
Я, чуть не сбив кого-то по пути,

Бегу, как будто гонятся за мной!
А мама у ворот меня встречает.
Как будто знала... Милая, родная...
- Ну здравствуй, мама! Я теперь с тобой.


Часть 3. Вызов
(Июль 1944)

Что? Похоронка? Снова этот страх...
Да вроде ж все... Остался только Шура...
Зловещею казалась мне фигура
На фоне неба в солнечных лучах...

Кричит, зовет по имени меня,
И скачет к нам с пакетом по дороге.
Невольно подкосились мои ноги,
Застыла, мысли страшные гоня...

А солнце слепит. И колосья ржи
Под тяжестью зерна вот-вот согнутся.
Смотрела я, не в силах шелохнуться...
Как нарочный несется вдоль межи.

Что важного такого он несет,
Что отыскал меня на дальнем в поле?
Дурные мысли лезут поневоле,
И паника морозом обдает.

Кого еще должна похоронить?
Муж, брат, отец, сестра... Неужто снова?!
Я разбирала только через слово,
Что всадник громко издали кричит.

Но вроде радость в голосе слышна.
Бежит по полю и пакетом машет.
И рядом замерли все бабы наши,
И над жнивьем повисла тишина.

- Кудрявцева?
- Да!
- На вот! Распишись!
И подает пакет. Из Ленинграда!
Мне вызов с фабрики...
- Ну, ты чего? Не рада?
- Я рада...
Мелко начала трястись

От подступивших слез, схватив письмо
И глядя на него. Потом разжала
Внезапно руки и сама упала,
И заревела в голос. Боже... Все!..

Домой! Домой! Неужто же домой!..
И пусть никто не ждет нас в Ленинграде,
Пусть шум большой семьи утих в блокаде,
Но дом есть дом. Пусть даже он пустой.

Война пока не кончилась еще,
И в Ленинграде трудно и не сытно.
Не знаем, как там все... Там будет видно.
Но мы домой. Все будет хорошо!