Шкатулочка и ледяной кристалл

Она любила апельсины. Это он помнил отчётливо. Их яркий цвет, сочную мякоть, аромат, который наполнял комнату, как обещание чего-то сладкого и светлого. Но по слухам… она давно умерла. Эти слухи он слышал от кого-то, кто когда-то знал её. Или, может быть, просто хотел знать. 

Шкатулочка, которую он держал в руках, была чуть шероховатой на ощупь. На стыке створок — крошечный замочек в виде сердечка. Ключика не было. Девочка, которая передала ему этот подарок, забыла его дать. 

— Грустно, — подумал он, не зная, что делать с этим немножко нелепым сувениром. 

Он сжал шкатулку в ладони, и вдруг из царапинки на пальце вытекла капелька крови. Она упала на игрушечный апельсин, прямо на замочек-сердечко. 

И тогда произошло нечто странное. 

Апельсин начал раскрываться, как цветок. Лепестки, тонкие и полупрозрачные, расходились в стороны, издавая всё более ощутимый аромат. Спелый плод, бергамот, пачули… Запах был настолько реальным, что он на мгновение закрыл глаза, словно пытаясь удержать его в себе. 

В сердцевине шкатулки лежал небольшой кристалл. Ледяной, туманного цвета, как будто вырезанный из самого утра. Турмалин. 

Он поднёс его к лицу, чтобы разглядеть. И тогда из кристалла начала струиться прозрачная дымка. Она окутывала его лицо, плечи, руки… Нежная, пронзительная, как прикосновение той, что давно исчезла. 

— Это от неё, — прошептал он, чувствуя, как сердце сжимается от боли и нежности одновременно. 

Он понял. Этот Абсолютный подарок — её. От той, которая любила его бесконечно. Которая всегда улыбалась своей странной, несмелой и чуть лукавой улыбкой. Которая исчезла из его жизни так же стремительно, как и появилась. 

Она не выдержала его ледяного холода. Поняла, что ему без неё лучше. Или, может быть, просто устала ждать, когда он наконец снимет эту броню, которую носил, как вторую кожу. 

А он жил. В своём коконе. Стараясь не вспоминать. Не думать. Не чувствовать. 

Но этот подарок… Он всколыхнул всё. Каждую секунду, каждую улыбку, каждое слово, которое она когда-то сказала. И тогда он понял значение слова «Абсолютный». Абсолютной была её любовь. Та, которую он не сумел принять. 

Как и болезнь. Абсолютную. Неизбежную. 

Но время ушло. 

Он провёл рукой по лицу, стряхнув зыбкий туман наваждения. Пот со лба, холодный и липкий, напомнил ему о реальности. Он подошёл к окну, опираясь на подоконник, и посмотрел во двор. 

Там прыгала девочка. Смешная, с рыжими кудряшками, в красных сандаликах. Она скакала по расчерченному на классики асфальту, смеясь так громко, что смех долетал до него даже сквозь закрытое окно. 

— Что за глупость приснится, когда засыпаешь днём от слабости, — пробормотал он, отворачиваясь от окна. 

Но девочка не исчезла. Она продолжала прыгать, как будто напоминая ему о чём-то важном. О чём-то, что он давно забыл. 

Со злости он смахнул со стола кожуру съеденного ещё утром апельсина. Она упала на пол, свернувшись в жёлтый полумесяц. 

— Глупости, — сказал он себе, начиная готовиться к вечерней капельнице. 

Жить оставалось какое-то время. 

*** 

Но даже когда он сел в кресло, подключил капельницу и закрыл глаза, образы не исчезали. Дымка, девочка, апельсиновая кожура… Всё это смешалось в странный коктейль воспоминаний и сожалений. 

— Абсолютный подарок, — прошептал он, чувствуя, как лекарство начинает течь по вене. 

И тогда он понял, что этот подарок — не просто дымка. Это её прощальный привет. Её способ сказать: «Я всё ещё здесь. В твоих воспоминаниях. В твоих снах. В твоей боли». 

Он закрыл глаза, позволив себе на мгновение представить, что она рядом. Что её рука лежит на его плече, а её странная, несмелая улыбка освещает комнату. 

— Прости, — прошептал он. 

Но в ответ была только тишина. 

P.S. Девочка с рыжими кудряшками прыгала во дворе до самого вечера. А он, сидя в кресле, думал о том, что жизнь — это не только капельницы и боль. Это ещё и смех, и апельсины, и странные улыбки, которые мы не ценим, пока не становится слишком поздно. 

© Владимир Грин Синбад, 2024 
© Э. Даль