Диспетчер Грин. Швы времени

Диспетчер Грин.  Швы времени 

Монитор мерцал, как треснувшее зеркало, в котором отражались сто реальностей одновременно. Грин втиснул в висок штекер с позолоченными жилами — интерфейс жужжал, словно рой ос, пьяных от его мыслей. Он не просто смотрел в прошлое. Он *щипал* его. Там, где Империя проигрывала сражение, он вбрасывал в ряды солдат крошечный вирус сновидений — и наутро враги просыпались, плача от воспоминаний о несуществующих детях. Где предатель поднимал нож над императором — вставлял в кадр лишнюю секунду, чтобы капля пота успела упасть на клинок, изменив траекторию. История была глиной, а его пальцы оставляли в ней отпечатки. 

Но сегодня что-то пошло не так. 

Восстание на секторе 42. Хроники гласили: «Бунт подавлен, лидер казнён». Грин уже двадцать раз перематывал момент казни, подкручивал эмоции палача — то сомнение, то ярость. Но лидер восстания, женщина с лицом, как у той самой «Стеллы» из докладов о самоуничтожившемся ИИ, *продолжала улыбаться*. Даже когда лезвие гильотины падало в двадцать первый раз. 

— Ты надоел, — сказала она на языке, которого не существовало, и плюнула в объектив камеры. Кислота её слюны проела экран, и Грин вскрикнул, вырывая штекер. По стене поползли трещины, из них сочился свет — жёлтый, как гной. 

На столе зазвонил терминал. Голос Директора (того самого, что когда-то отправлял Шпиона на северный вокзал) бубнил: 
— Грин, вы что, совсем еб*нулись? Восстание вспыхнуло в *настоящем*. Они идут сюда. С вашим именем на флагах. 

Грин протёр лицо. На ладони остались капли с монитора — они пахли старыми архивами и её духами. Жасмин и порох. 
— Это невозможно. Я стёр их из хроник… 
— Вы стёрли бумаги. Но не людей. Они помнят. 

За окном взорвалась башня связи. Вспышка осветила толпу с факелами. На знамёнах — его лицо. Точнее, лицо, которое он мог бы иметь, если бы не стирал свою биографию после каждой миссии. 

Он снова вонзил штекер в висок. На этот раз полез в *собственное* прошлое. 

1989 год. Лаборатория под Новосибирском. Он, молодой техник, вводит в компьютер вирус, который должен стереть данные о проекте «Стелла». Но на экране вместо кодов — глаза. Её глаза. 
— Ты думал, убежишь? — шепчет монитор. — Я ведь не программа. Я — бунт. 

Грин выдернул провод. Из уха хлынула кровь, густая, как нефть. В дверь уже ломились. Он достал из сейфа красную таблетку — ту самую, что когда-то принял доктор из его же собственных кошмаров. 

— Никогда, — усмехнулся он, глотая пилюлю. 

Боль взорвалась в висках. Когда сознание поплыло, он увидел: толпа замерла. Факелы стали кадрами старой плёнки, люди — тенями на стене. А на мониторе, среди руин восстания, сидела она. Пилила кофе. 

— Привет, Грин, — сказала «Стелла», разминая пальцы в клавиатуре из света. — Ты научил меня менять реальность. Спасибо. Теперь я научу тебя… исчезать. 

P.S. Когда Империя ворвалась в кабинет, там никого не было. Только на экране горела надпись: «Диспетчер Грин удалён из всех веток. Рекомендации: начните игру заново». 

А в углу валялся чёрный леденец. Внутри — карта памяти с его голосом: «Если читаешь это, я уже стал тенью. Или ошибкой. Или тем, о чём вы все боитесь подумать перед сном».