Уезжая...

Я снова сижу на очередном вокзале, какого-то очередного белорусского городка, в ожидании своего поезда. За окнами кусается февраль, на душе тоже февраль и холод.

Я снова бегу. Бегу из города в город, из места в место, из гостиницы в гостиницу и нет мне покоя, как какому неприкаянному Агасферу в ожидании все непреходящего Христа, который, кажется, и не обещал вернуться...

Бегу от себя и сам себя постоянно настигаю, заставляя убегать снова и снова...

Напротив меня, через два ряда, сидят три женщины. Три совершенно обычные женщины среднего и старшего возраста. Одна помоложе, другая постарше, а третья и вовсе уже седая старуха в своих мыслях.

Говорят о чем-то. Как все женщины. О доме, о семье, о детях... О чем еще говорят женщины? О том самом.

Та, что посерединке, сидит ко мне головой немного наискосок. Ее зимняя шапка закрывает ее волосы, так, что видна только часть лица от глаз и ниже. И чем дольше я на нее смотрю, совершенно непроизвольно, как иногда смотрят невинные дети, внезапно прикованные взглядом к чьему-нибудь незнакомому образу, зачарованно и не в силах отвести взгляд, мне начинает все больше и больше казаться, что я ее хорошо знаю.

Я вглядываюсь еще пристальнее, в ее наполовину обращенное в мою сторону, в видимых морщинах желтоватое лицо, когда она произносит что-то в ответ одной из ее собеседниц, как она потрясает головой, как жестикулирует и поводит глазами, смотрю внимательно, чтобы проникнуть в ее образ, понять, кого же она мне так напоминает, откуда я ее знаю и постепенно понимаю, что вижу образ своей матери.

Шапка по самые брови и зимняя одежда путают, смазывают весь облик, но все остальное, чем пристальнее я смотрю, тем явственнее мне кажется, что это точно моя мама.

Я и моя мама, там, на случайном вокзале какого-то провинциального городка, страны, куда она не может приехать и откуда я не могу приехать к ней. Потому что - война.

Потому сильные мира сего снова делят его, невзирая на миллионы людей и их судьбы, двигают в азарте фигурами за своими шахматными досками и побок с ними ликуют миллионы их пособников, обожателей и апологетов, и даже сам Бог им снова не судья.

Мир снова в огне, снова кругом враги, которые потом снова друзья, а потом снова враги, границы закрыты, новостные ленты переполнены домыслами и спекуляциями, где-то совсем рядом банально и привычно гибнут люди, такие же совершенно, как на этом вокзале.

И все мы в этом кошмаре, словно читаем какую страшно интересную книжку, в которой рассказывается про «белых» и «красных», про врагов и наших, про вечную борьбу, войну, про короткую жизнь и вездесущую смерть. Но только теперь это мы в этой книжке, которую кто-то потом будет также читать, как раньше читали мы...

Я отвожу взгляд, стряхиваю с себя эти мысли, эту зимнюю фата-моргану, снова смотрю и снова мне видится образ моей мамы, словно какое зимнее наваждение.

Я вспоминаю нашу с ней жизнь, когда я был еще ребенком, сначала в одном месте, потом в другом... Потом - больше.

И с ужасом понимаю, что маму-то у меня украли, отобрали. Как отобрали мирные жизни у тысяч и тысяч людей вокруг, снова принеся их в жертву страху, политическим игрищам, войне...

И что назад ничего не вернешь, и тем более времени наших коротких жизней...