Тарас Шевченко. У бога лежал за дверями топор...

У бога лежал за дверями топор.[1]
(А бог тогда с Петром ходили
По свету чудеса творили.)
Кайсак[2] же, как вор,
На горе большое,
На горе лихое,
Украл тот топор.[3]
Пошёл за дровами
К зелёной дубраве,
Дуб добрый выбрал, да и тюк!
Как вырвется топор из рук —
Пошла по лесу страшна рубка.
Аж жаль глядеть, аж прямо жутко.
Дубы и прочьи дерева́
Столетние, как в точь трава
От кос ложится, а из яра
Встаёт чудовище пожара,[4]
И облак дыма поднялся́,
Святые застив небеса,
И стала тьма, и от Урала
И до Тынгыза,[5] до Арала[6]
Кипела в озера́х вода,
Пылают сёла, города,
Рыдают люди, звери воют
И за Тоболом за рекою
В Сибири прячутся. Семь лет,
Семь лет подряд топор христовый
Рубил со свистом лес дубовый,
И мерк за дымом божий свет
От негасимого пожара.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В воскресный день на год восьмой,
Подобно лялечке святой
Да в распашоночке да в белой,
Святое солнышко взошло.
Пустыня, как цыган, чернела;
Где город был или село —
И головня уже не тлела,
И пепел ветром разнесло,
Былинки даже не осталось.
И только дерево одно
В степи, зелёное, качалось.
И чудом божьим лишь оно
И быть могло объяснено.
Краснеет по глухой пустыне,
На обожжённой красной глине,
Янтак[7] колючий и бодяк,
Да кое-где ковыль с осокой
Чернеет под горой высокой,
Да дикий иногда кайсак
На гору взъедет одиноко
На том верблюдике худом.
Чудно́ становится кругом
В такой момент. Как будто к богу
Взмолится степь. Верблюд убогий
Прольёт слезу вдруг, и кайсак
Понурит голову и глянет
На степь и на Карабутак;[8]
Сынгыч-агач[9] кайсак вспомянет,
Тихонько спустится с горы
И сгинет в глиняной пустыне...

Одним-одно при долине
В степи, у дороги,
Стоит древо высокое,
Забытое богом.
Топором не порублено,
Не жжёно пожаром,
Шепчется оно с долиной
О времени старом.
И кайсаки не проедут
Святого агача.
На долину заезжают,
Дивятся и плачут,
И жертвы ему приносят,
И молят, как бога,
Чтоб по́росли распустило
В краю их убогом.

                [Орская крепость, 1848]


[1] Замысел стихотворения, вероятно, возник, когда Шевченко в составе Аральской экспедиции (экспедиции по проведению съёмки и описания Аральского моря) делал переход от Орской крепости до Раимского укрепления и в степи увидел роскошное зелёное дерево. Шевченко срисовал его под названием «Джангыс-агач» 26 мая 1848 г. Встреча с этим деревом описана также в повести «Близнецы»: «По обыкновению транспорт снялся с восходом солнца, только [я] не по обыкновению остался в арьергарде. Орь осталася вправо, степь принимала по-прежнему свой однообразный, скучный вид. В половине перехода я заметил: люди начали отделяться от транспорта, кто на коне, а кто пешком. И все в одном направлении. Я спросил о причине у ехавшего около меня башкирского тюря, и он сказал мне, указывая нагайкою на тёмную точку: «Мана аулья агач» (здесь святое дерево). Это слово меня изумило. Как? В этой мёртвой пустыне дерево? И уж, конечно, коли оно существует, так должно быть святое. За толпою любопытных и я пустил своего воронка. Действительно, верстах в двух от дороги, в ложбине, зеленело тополевое старое дерево. Я застал уже вокруг него порядочную [толпу], с удивлением и даже (так мне казалося) с благоговением смотревшую на зеленую гостью пустыни. Вокруг дерева и на ветках его навешано набожными киргизами кусочки разноцветных материй, ленточки, пасма крашеных лошадиных волос, и самая богатая жертва — это шкура дикой кошки, крепко привязанная к ветке. Глядя на всё это, я почувствовал уважение к дикарям за их невинные жертвоприношення. Я последний уехал от дерева и долго ещё оглядывался, как бы не веря виденному мною чуду. Я оглянулся ещё раз и остановил коня, чтобы в последний раз полюбоваться на обоготворённого зелёного великана пустыни».
[2] Кайсак (киргиз-кайсак) — дореволюционное название казаха.
[3] Высказывалось предположение, что в основе стиха лежит легенда казахского народа о топоре и святом дереве. До сих пор такой легенды не было выявлено. Вполне возможно, что её создала художественная фантазия поэта, очарованного одиноко стоящим в степи деревом и поклонением ему местных жителей.
[4] Встаёт чудовище пожара... — детализированное описание пожара имеет реальную основу: в 1848 г. Шевченко вместе с другими участниками Аральской экспедиции был очевидцем сжигания казахами сухой травы на больших участках степи с целью подготовки площади под пастбище. Поражённый увиденным, он зарисовал это событие: акварель «Пожар в степи», 1848 г. Описание этого пожара есть в повести «Близнецы».
[5] Море (казах.).
[6] Аральское море. (Прим. Шевченки.)
[7] Янтак — верблюжья колючка.
[8] Небольшая речка. (Прим. Шевченки.)
[9] Одно дерево. (Прим. Шевченки.)



У Бога за дверми лежала сокира.
(А Бог тойді з Петром ходив
По світу та дива творив.)
А кайзак на хирю
Та на тяжке лихо
Люб;нько та тихо
І вкрав ту сокиру.
Та й потяг по дрова
В зелену діброву,
Древину вибравши та й цюк!
Як вирветься сокира з рук —
Пішла по лісу косовиця.
Аж страх, аж жаль було дивиться.
Дуби і всякі дерева
Великолітні, мов трава
В покоси стелеться, а з яру
Встає пожар, і диму хмара
Святеє сонце покрива,
І стала тьма, і од Уралу
Та до Тингиза, до Аралу
Кипіла в озерах вода,
Палають села, города,
Ридають люди, виють звірі
І за Тоболом у Сибірі
В снігах ховаються. Сім літ
Сокира Божа ліс стинала
І пожарище не вгасало.
І мер[к] за димом Божий світ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На восьме літо у неділю,
Неначе ляля в льолі білій,
Святеє сонечко зійшло.
Пустиня циганом чорніла,
Де город був або село —
І головня уже не тліла,
І попіл вітром рознесло,
Билини навіть не осталось.
Тілько одним-одно хиталось
Зелене дерево в степу.
Червоніє по пустині
Червона глина та печина,
Бур’ян колючий та будяк,
Та інде тирса з осокою
В яру чорніє під горою,
Та дикий інколи кайзак
Тихенько виїде на гору
На тім захилім верблюді.
Непевне діється тойді.
Мов степ до Бога заговорить.
Верблюд заплаче, і кайзак
Понурить голову і гляне
На степ і на Карабутак,
Сингичагач кайзак вспом’яне,
Тихенько спуститься з гори
І згине в глиняній пустині...

Одним-єдине при долині
В степу край дороги
Стоїть дерево високе,
Покинуте Богом.
Покинуте сокирою,
Огнем непалиме,
Шепочеться з долиною
О давній годині.
І кайзаки не минають
Дерева святого.
На долину заїзжають,
Дивуються з його
І моляться, і жертвами
Дерево благають,
Щоб парости розпустило
У їх біднім краї.

                [Орська кріпость, 1848]