Несбыточный мой закадычный друг

***

Несбыточный мой закадычный друг,               
люблю тебя вне возраста и пола,
но вакуум мой заполняет круг,
пусты ладони и объятья полы.

Протягиваю руки в высоту,
где журавлей растаявшая стая,
и кажется, что всё ещё расту,
поскольку в снах своих ещё летаю.

Но если обратишь всё это в хлам,
иль сможешь меня заживо оставить,
то жизнь моя с тобой напополам,
она уже отныне не пуста ведь.

Пусть сдавит одиночества бетон,
пусть правды снова нет под небесами...
Всё превратится в музыку потом,
в граниты строк, отлитые слезами.


***

Не бойся слов моих безмерных,               
(а мне так все они малы),
тебе б других – домашних, верных,
что простодушны и милы.

Я подыграть тебе пытаюсь,
не строить замков из песка,
и обрываю с небом завязь,
где нота слишком высока.

Тебе там будет незнакомо,
не так, не там и не о том,
а я хочу, чтоб был как дома,
где всё под твой размер и тон.

Вот потому тебе не виден,
не слышен мой высокий слог,
и так небрежен и обыден
наш ежедневный диалог.

Но череду тех слов банальных
прервёт то пауза, то вздох,
чтобы язык времён миндальных
не окончательно издох.

***

Когда я хочу обратиться
о чём-то житейском к тебе,
слова начинают светиться
и пахнуть цветеньем степей.

И, кажется, что, их роняя,
я тут же упала б без сил,
как будто бы до меня их
никто не произносил.

Но мы так давно уж знакомы,
что я говорю, как и все,
слова торопливо скомкав,
убив их во всей красе.

Я им наступаю на горло,
и мой монолог нарочит.
Любить – это вовсе не гордо,
а горько порою звучит.

***

Как хорошо с тобой в стихах,
а в жизни всё иначе.
Она проходит впопыхах
и ничего не значит.

Я не всерьёз тебя люблю –
в мечтах, в литературе...
Зачем-то пряники куплю,
как ты любил – в глазури.

И тоже так отколупну,
сглотнув на нервной почве.
И вспомню вдруг, как мне луну
ты подарил по почте.

Я сохранила, чтоб порой
ночами любоваться.
А в жизнь, что прячем за игрой,
стараюсь не соваться.

Давай с тобой поговорим
о чём-то пустяковом.
Пусть будет экшен и экстрим
в хрустальный гроб закован.

Пусть будет запертым сезам,
хранится в книжном сейфе,
доступным только небесам,
неведомым доселе.

***

Душе порой нужен роздых.
Покой, а не вечный бой.
Любовь не огонь, это воздух.
Я просто дышу тобой.

Ты можешь быть мне не виден,
я, может, тебе лишь снюсь,
и наш разговор обыден,
но с ним я не задохнусь.

Какие слова простые.
Как дышит звёздами ночь.
Душа без тебя простынет.
Одной ей теперь невмочь.

Смеши меня до упаду.
Ругай меня и хвали.
Мне так, как тебя, не надо
ни воздуха, ни земли.

***

Будь небрежен и запанибратен,
так, как будто в доску я своя.
Пусть при этом что-то мы утратим,
но зато похоже, что семья.

Маленькая милая ячейка.
Не беда, что проживаем врозь.
Ты ничейка, я теперь ничейка,
но друг в друга проросли насквозь.

Я всегда любила щепетильность,
деликатность, церемониал.
Но такая в этом холодильность –
чтоб не целовал, не обнимал!

Я привыкла проживать по струнке,
(вправо-влево шаг – уже расстрел),
и глядеть тайком, глотая слюнки,
в те края, где мир ещё пестрел,

где ещё пустыней и болотом
темечко души не заросло,
где ещё дурных фантазий плодом
кажется Хароново весло.

Будь со мной доверчивей и проще,
не фильтруя вдумчиво базар,
как скворец, беснующийся в роще,
как реки бурлящей бирюза.

Что б такое ни сказал бы мне ты –
пусть из жизни будет, не из книг,
чтоб своею в доску вся планета
показалась нам хотя б на миг…

***

Между своими церемонии,
наверно, вправду не нужны.
Пусть всё находится в гармонии:
бесцеремонно мы нежны,

бесцеремонно обожаемы,
ну, пусть словарь слегка кондов,
ну, пусть не слишком уважаемы,
зато любимы без понтов.

Что церемониться с любимыми,
с тем, кто нам родственник почти,
словами нашими избитыми, –
мол, за обиду не сочти...

Да, не причислена к иконе я,
и мы с тобой не соловьи.
Какие, право, церемонии 
у тех, кто избраны в свои!

Скажу, сдержась почти геройски я, –
мне лестно, что тебе своя,
что говоришь слова мне свойские,
что я чуть-чуть твоя семья.

Но слов хочу, какими молимся,
чтоб не считали их старьём,
чтоб ты немножко церемонился
со мной, как хрупким хрусталём,

чтоб был слегка меня ты нежащим,
щадил, пылинки бы сдувал,
чтоб был в словах не угол режущий,
а обнимающий овал,

чтоб говорил слова миндальные,
что не обидны, не резки,
чтоб были мы немножко дальние,
хотя воистину близки.

***

Мы как давние кенты
час иль два болтали кряду,
и в конце уже вдруг ты –
если что — сказал, – я рядом.

Я запомнила тогда…
«Если что...» а что случится?
Катаклизм, болезнь, беда –
и мой друг в момент примчится.

Но зачем же ждать беды,
дать сбываться тем тирадам…
Наготовила б еды,
щегольнула бы нарядом.

Пара слов лишь на ходу...
Что ж ты их так долго прятал?
Буду помнить и в аду:
«если что — приду, я рядом».

Если вдруг умру — не верь.
Будут знаки — будь же рад им...
Отвори окно и дверь,
ты почувствуешь: я рядом.

***

Я верю тебе на слово,
на губы, глаза и руки,
на память всего былого,
на то, что мы ценим в друге.

Пускай назовут тетерей,
я верю тому, кто близок.
Я верю тебе, я верю
без клятв, бумаг и расписок.

Кто ищет подвоха злого,
страхуется, насторожен…
Я верю тебе на слово.
Я знаю тебя хорошим.

Моё доверие свято,
мне нежно с тобой и дружно.
А если что будет взято –
то значит, так было нужно.

***

Тот, кого я люблю, никогда не бывает виновен,
он превыше грехов, подозрений, досад и обид,
потому что смотрю на него со своих колоколен,
и ничтожная радость во мне во всё горло вопит.

Для него по утрам этот птичий заливистый посвист,
всё ему одному, потому что люблю за двоих.
И навеки на нём теперь этот немеркнущий отсвет,
поцелуи дождя или снега заместо моих.

Он просвечен во мне от макушки до самого детства,
почему-то отмечен и избран меж всеми людьми.
И ему никуда от меня теперь больше не деться,
от кавычек и скобок в себя заключившей любви.

Там, за скобками, много чего не вошло и осталось.
Как руками, его обвиваю зелёным плющом.
И любви никогда не коснётся застой и усталость.
И любимый всегда наперёд и навеки прощён.

***

Мне дела нет до всех избитых истин, –
за что их били, кто и почему.
Мой шаг к тебе навстречу бескорыстен.
Чего не получу – досочиню. 

Я отвергаю логики цепочку,
всех судей посылая за моря.
Платон мне друг. И здесь я ставлю точку.
Платон мне друг – вот истина моя!

А ваша, что оценивают круто,
берёт уже в минуту по рублю...
Люблю Платона я любовью друга,
любовью платонической люблю.

Хоть все законы мудрые нарушь ты,
есть то, что ближе мудрости любой.
Нет истины такой, что выше дружбы.
Нет истины дороже, чем любовь.

***

Среди несущихся в море льдин –
маленькая ладья...
Если подумаешь: «я один» –
вспомни, что есть и я.

Строки как руки стан обовьют
и охранят от бед.
И колыбельную пропоют,
в лампе приглушат свет.

Что тебе дивы морских Мальдив,
пальмы, песок и юг,
если звучит неземной мотив
ветра на струнах вьюг?

Среди данайцев чужих даров,
среди песков и льдин,
средь опустевших в войну дворов
помни, что не один.

Если обманет мирская лесть
и в ответ – никого,
помни, кому-то тут дело есть
до тебя одного.

***

Жар душевной тяги,
жалости в крови
как к птенцу, дворняге,
цветику в траве,

за которых страхи –
только лишь живи! –
горячее страсти
и сильней любви.

Ешь, а то остынет…
Ты моя семья.
Не беда, что ты не
чувствуешь, что я.

Подчинясь заботам,
вить гнездо в груди.
И не важно, что там
будет впереди.

***

Любить свободно, просто, как во сне,
без всяких но и самооправданий.
Свет глаз твоих и свет в моём окне.
И отсветы несбывшихся свиданий.

Из слов твоих хоть снеговик лепи...
Я пристально гляжу в души бинокль:
пространство – вот что нужно для любви,
где паруснику так уж одиноко ль?

Любить – не значит прибирать к рукам,
держать, чтобы не вырвала утрата, –
а курс держать в открытый океан,
откуда больше нет уже возврата.

Ты здесь из сказки, только не моей.
В моей конец печальнее и раньше.
И день мой всё короче и темней,
а твой всё так же розов и оранжев.

Но слава Богу, что он был не скуп,
что поживу ещё на белом свете,
и словно лёгким дуновеньем губ 
любовь свою пускаю я на ветер.

***

Тяну к тебе руки и натыкаюсь на стену…
То был лишь сон… я вспомнила, что ты мёртв.
Казалось бы, сколько можно на эту тему.
Но их не я выбираю, а Бог иль чёрт.

А ты лишь друг… но куда ещё боль я дену.
Как хорошо, что дышим мы в унисон.
Тяну к тебе руки и – натыкаюсь на стену...
И мне хотелось, чтоб это был только сон.

***

Ты поместился весь бы без остатка
в моей судьбе.
Об этом было б горько мне и сладко
сказать себе.

Вошёл бы в душу даже без зазора,
попав в мой след.
Стихи росли бы из такого сора,
что чище нет.

Текла бы жизнь тогда полнометражна,
куда спешить.
И было б нам тогда не так уж страшно
обоим жить.

О где тот мир, что Богом был обещан,
блаженство где ж?
Зачем ещё желания трепещут,
коль нет надежд?

***

Снег идёт бескорыстно, бесцельно,
бесконечный, свободный, большой,
словно он существует отдельно
со своей безземельной душой.

В этом мире и крае суровом
не найти мне родного житья.
Неизвестность под белым покровом.
Чьи-то слёзы под видом дождя.

Разбавляю поэзию бытом,
избавляю любовь от себя.
В этом мире отпетом, забытом,
Бог уже никому не судья.

Но я помню, как мы, сквозь разруху,
расплетая судьбы кружева,
сны рассказывали друг другу...
Разве это не степень родства?

***

Я пишу это не для всех.
Я люблю тебя без затей.
Буду слушать твой голос, смех.
Буду нянчить твоих детей.

Этой жизни моей хана,
но ещё есть другой виток.
Для тебя оживёт она
и распустится как цветок.

В красных шапочках знаешь толк, –
так идёт, что не нагляжусь.
Я, конечно, не серый волк,
но ещё тебе пригожусь.

Всё бывает когда-то вдруг.
Это будет другая жизнь.
Бог спасательный кинул круг
и шепнул во сне: удержись!

***

Хоть вижу наши берега я,
но берег не переступлю.
Я только лишь оберегаю.
Я бережно тебя люблю.

Застыв на миг у тайной двери –
никак тебя не отпущу.
И хоть не очень в Бога верю,
но вслед тихонечко крещу.

И думаю порой над бездной,
что наши детские пиры –
не прихоть-блажь, а часть небесной
какой-то мировой игры.

Зачем-то Богу это нужно,
ему виднее там, чем мне,
чтоб было нежно, было дружно
и даже счастливо вчерне.

***

Планету мне как Принцу не прибрать.
В своём дому бы навести порядок, –
среди стихов, заполнивших тетрадь,
заброшенных одежд, небрежных прядок.

Но мысли вновь стремятся не домой.
Судьба, ты только это подари хоть...
Хочу, чтоб он был счастлив, это мой
каприз ли, блажь, душевная ли прихоть.

Пусть будет счастлив сколь угодно с кем,
беспечною улыбкою искрится
и никогда не мается в тоске
инопланетной Маленького принца.

А я, как тот прирученный дружок,
всё буду ждать шагов, что изнеможат,
и плакать оттого, что хорошо,
так хорошо, что лучше быть не может.

***

К моей любви не липнет грязь,
пылинок нет на ней.
Почти невидимая связь,
но нет её прочней.

Нет ни примет и ни улик,
Мегрэ б в тупик зашёл.
А просто в небе лунный лик
и слова тонкий шёлк.

Кладбищенские соловьи,
пронзающие мглу...
И пальцы длинные твои,
обнявшие метлу.

***

Как важно нам всем в обезумевший век
амбиций, коммерций, инерций,
чтоб у человека был свой человек,
прирученный намертво к сердцу.

Чтоб что-то, понятное только двоим,
от мира чужих отделяло,
казаться единственным и дорогим
далёкому от идеала.

Платону быть другом, друг друга любить,
и выше той истины нету.
Забыть, что такое – предать и убить,
обнять как ребёнка планету.

***

Как мячик на резиночке из детства –
бросай его, а он опять в руке, –
так от тебя мне никуда не деться,
я вечно рядом, хоть и вдалеке.

Как варежка смешная на резинке –
не потеряюсь, сколько не роняй.
Храни меня в души своей корзинке,
я не родня, но я твоя броня.

Любовь моя не ведает кануна,
ни статус свой не знает и ни ранг.
Как жизнь иль смерть меня б ни оттолкнула –
я возвращаюсь, словно бумеранг.

***

Я живу тобою без тебя
и не знаю даже,
слова выпуская воробья,
что моё, что наше.

Иногда его в себе душа,
нежа иль корёжа...
Лечит душу близкая душа,
и калечит – тоже.

Ты привык как к птице по весне,
что звучала нежно,
что была как дождик или снег
просто неизбежна.

И хотя одних с тобой кровей –
в стороне дышала
и своею никогда твоей
жизни не мешала.

Вслушайся в мелодию сюит,
выгляни в окошко.
Там не просто дерево стоит
и не просто кошка.

Что-то вспомнишь из далёких снов,
близкое, большое...
Слов не разобрать, но и без слов
всё поймёшь душою.

И бредёт любовь моя, боса
и простоволоса...
И пока над нею небеса –
нету ей износа.