Редактируем Беллу Ахмадулину

СЛОВО

«Претерпевая медленную юность,
 впадаю я то в дерзость, то в угрюмость,
пишу стихи, мне говорят: порви!
А вы так просто говорите слово,
вас любит ямб, и жизнь к вам благосклонна», —
так написал мне мальчик из Перми.

И впрямь — в Перми живет ребенок странный,
владеющий высокой и пространной,
невнятной речью. И когда горит огонь
созвездий, принятых над Пермью,
озябшим горлом, не способным к пенью,
ребенок этот слово говорит.

Как говорит ребенок! Неужели
во мне иль в ком-то, в неживом ущелье
гортани, погруженной в темноту,
была такая чистота проема,
чтоб уместить, во всей красе объема,
всезнающего слова полноту?

Звук немоты, железный и корявый,
терзает горло ссадиной кровавой,
заговорю — и обагрю платок.
В безмолвии, как в землю, погребенной,
мне странно знать, что есть в Перми ребенок,
который слово выговорить мог.

Это был отредактированный вариант - из стиха были исключены два четверостишия.

1. В чужих потемках выключатель шаря,
хозяевам вслепую спать мешая,
о воздух спотыкаясь, как о пень,
стыдясь своей громоздкой неудачи,
над каждой книгой обмирая в плаче,
я вспомнила про мальчика и Пермь.

Идет объяснительная малозначительная информация, что героиня ищет выключатель, что это мешает спать хозяевам, что о воздух спотыкается, да еще как пень, так ведь тогда и упасть надо. И поэтесса понимая, что затянула эту описательность, пытается высокой идеей выправить текст - вспоминает книги. Но это вкрапление совсем не к месту. Причем тут ее любовь к книгам, и с таким экзальтированным всхлипом "обмирая в плаче", когда речь шла о стихах мальчика, героиню поразили его слова, и она о нем думает, а не о тех книгах, надт которыми рыдала. 

2. О нет, во мне — то всхлип, то хрип, и снова
насущный шум, занявший место слова
там, в легких, где теснятся дым и тень,
и шее не хватает мощи бычьей,
чтобы дыханья суетный обычай
вершить было не трудно и не лень.

Эта маловнятная описательность того, как героиня ищет слово, которое не получается проговорить, и она уходит все дальше в описательную детализацию, все дальше идут круги по воде... Хорошо сказал Лев Толстой на описательность одного французского писателя, который описывал рыбака, попавшего в штор, который оказался далеко в море и искал спасения. Тот описывал, как капли воды падали и сверкали всеми цветами радуги, и писатель так увлекся этим описанием, что Толстой заметил, что мы любуемся этой картинкой и забыли уже о самом рыбаке... Нельзя нагромождать образы и отрываться от главной идеи - мальчика из Перми.

На наш взгляд, стихотворение только выиграло, когда из него исключились эти два четверостишья, которые как калоши с налипшей грязью мешали идти. Вы можете сравнить сокращенный вариант с полным, и сами сделать для себя выводы: выиграло стихотворение от правки или нет.

СЛОВО
«Претерпевая медленную юность,
 впадаю я то в дерзость, то в угрюмость,
пишу стихи, мне говорят: порви!
А вы так просто говорите слово,
вас любит ямб, и жизнь к вам благосклонна», —
так написал мне мальчик из Перми.

В чужих потемках выключатель шаря,
хозяевам вслепую спать мешая,
о воздух спотыкаясь, как о пень,
стыдясь своей громоздкой неудачи,
над каждой книгой обмирая в плаче,
я вспомнила про мальчика и Пермь.

И впрямь — в Перми живет ребенок странный,
владеющий высокой и пространной,
невнятной речью. И когда горит огонь
созвездий, принятых над Пермью,
озябшим горлом, не способным к пенью,
ребенок этот слово говорит.

Как говорит ребенок! Неужели
во мне иль в ком-то, в неживом ущелье
гортани, погруженной в темноту,
была такая чистота проема,
чтоб уместить, во всей красе объема,
всезнающего слова полноту?

О нет, во мне — то всхлип, то хрип, и снова
насущный шум, занявший место слова
там, в легких, где теснятся дым и тень,
и шее не хватает мощи бычьей,
чтобы дыханья суетный обычай
вершить было не трудно и не лень.

Звук немоты, железный и корявый,
терзает горло ссадиной кровавой,
заговорю — и обагрю платок.
В безмолвии, как в землю, погребенной,
мне странно знать, что есть в Перми ребенок,
который слово выговорить мог.

1965 Бэлла Ахмадулина