Первобытные ещё

– Предыстория. Первобытные (ещё) –

#. Когда впервые он увидел море,
Действительно чуть не сошел с ума,
Но впрочем, отошел немного вскоре,
Земли окраина перед ним сама;
          Воды, что пил он, больше не встречалось,
          А тут она одна лишь перед ним
          Бескрайним телом мощно надвигалась,
          А он стоял, как камень, недвижим;
Как пальцев на руках, дней столько брел он,
Волк верный вел, дорогу словно знал;
И духами воды как околдован,
Он заостренную жердину крепко сжал;
          Ноздрями шевелил, а пахло новым,
          Вода едва не доползала до ступней,
          Он плеск спугнуть боялся громким словом,
          Вдыхая воздух глубже и полней;
Он из ручья пил, что всегда холодный,
Пил дождь, в ладонях капельки собрав,
Лакал как кровь лакает зверь голодный,
Он воду собирал с росистых трав;
          Вода…, а здесь измерить невозможно
          Ни взглядом, ни ладонью, ни глотком,..
          И шаг вперед он сделал осторожно,
          Напрягся как перед прыжком или броском;
И двигался он точно поневоле,
В стихию водную осмелившись вступить,
И горсть набрал, а в ней – вкус горькой соли,
И горькую не стал ее он пить;
          Хотел кричать, но был не в состоянье;
          Скулил волк, нет, поскуливал у ног;
          Определял всегда до цели расстоянье,
          Но взглядом охватить простор не смог.

8. Лето было жарким в этом круге,
Круче прежнего, пожарче, чем всегда;
С Псом шли по следам одной зверюги,
Пусть подчас не видя и следа;
          Потому как оба следопыты,
          А след надо взять и прочитать,
          Отпечатались там пальцы ли, копыта,
          Так сказать, чья на земле печать;
Важно, зверь когда, куда стремился,
И размер его, и что за существо;
И еще пропал как или скрылся,
Ну и степень важности его;
          Может, за тобою сам он рыщет,
          Мощный хищник, он на все готов,
          И запутает, и сам тебя отыщет,
          Человеко- или зверолов;
Лап ли, ног остыли отпечатки,
Главная задача есть – найти,
Это не игра детишек в прятки,
Часто жизни равная в пути;
          Жизнь – знак равенства – питье плюс пища,
          И тут тебя кто-то, либо ты,
          И десятки тысяч лет горят кострища,
          Грея души, и сердца, и животы;
Ибо жарится на них дичь видов разных,
И подвидов многих, в том числе
Человеко- (что греха таить) –образных,
Всякое бывало на земле;
          Он следов расплел узлы и петли,
          Почему волк в тишине застыл?
          Если что-то, подал голос бы немедля,
          Умный и обученный он был;
Горячи следы, обжечься можно,
Чьи-то непонятные следы,
Оттого как никогда тревожно,
Это значит в чем-то не лады;
          Волк молчит, но напряжен изрядно,
          Вот поляна, луж грязь и ручей,
          Но известно всем – смерть беспощадна,
          Коль прохлопаешь или поддашься ей;
Замер человек в немом экстазе,
Кровь похоже превратилась в лед,..
Хлесткий звук, щелчок как, и из грязи
То ли дна дух, то ли дух болот,…
          Лапы не барсучьи, ни кошачьи,
          Вместо шерсти кожа с чешуей,
          Пасть длинной в полтела, не иначе,
          Хвост змеиный толстый и большой;
Зубы львиные как будто, но иные,
А в глаза так лучше не смотреть,
На спине пластины костяные,
И разинута пещера-пасть на треть;
          Что за тварь? не тварь, а ужас просто!
          Коль на задние поднимется, тогда
          Станет он в два человечьих роста,
          И тогда кранты, хана, беда,..
И Псу свистнув, будущей собаке,
Неосознанно протяжно завопил,
Дабы избежать смертельной драки,
Во все ноги (а волк лапы) припустил;
          Что это за хренотень такая!?
          В беге он и волка победил,
          От огня он словно убегая,
          Невозможное, казалось, учудил;
Все же что это за страсть земная,
Кто бы знал, ему ответил кто б?
Водяная или грязевая,
Чья это утроба из утроб?!
          Много испытал и всяких видел,
          Не встречал таких покамест тут
          Наш потенциальный прародитель,
          Но как тварь кошмарную зовут?
Голодал, случалось, все бывало,
Сколько раз сырые кости грыз,
И за счастье, хоть и не пристало,
Не гнушался даже мясом крыс,..
          И вдруг сам едва он не попался,
          Знал, ещё чуть-чуть бы и пропал,
          На чудовище такое вдруг нарвался,
          Никогда подобных не встречал;
Думал – расскажу..? - поверит кто мне?..
Мол, глаза у страха велики,..
Вздрагивал он вдруг, детали помня
Возле топей заболоченной реки;
          Волк же, явно, будто горд собою,
          Типа он не первый побежал,
          Грудь вперед и серый хвост трубою,
          Паразиту тому точно б надавал;
Мол, хозяин поспешил малёха,
Но ведь гад был тоже ни мухры,
Ни козявка и совсем не кроха,
И не слаб, короче, не хухры;
          В первый раз Хромой ретировался,
          Волк за многое его ценил,
          И в хозяине своем не сомневался,
          И немножечко подчас превозносил;
Улыбнулся он, хозяин хром, но
Поскакал, как был на четырех,
Правда – чудище в сравненье с ним огромно,
Думал волк, совсем не пустобрех.
 
 9. Око огненное жарит нынче,
Но в пещерах ночами полегче;
Еще раньше подъем за добычей,
Уходить все-таки далече;
          Та зима холодна до жути,
          Помогло, что запасов изрядно,
          До весны не все выжили люди,
          Ведь зима та, ох, как беспощадна;
Такой даже еще не бывало,
Даже вход снегом завалило;
До того, сколько пальцев дней, шквалы,
А с небес все лило и лило;
          И тут резкий холод внезапно
          Охватил и низины и горы,
          А потом чуть морозец ослаб, но
          Льдом сковало равнин просторы;
Сколько зверя тогда померзло,
Кто успел взять побольше, тот спасся;
Было духов тогдашней зимой зло,
Выжил, кто древесиной запасся;
          Вот тогда-то пригрели волчонка,
          Тот приполз, не пришел, к их пещере,
          По щенячьи пищал он тонко,
          Скаля зубы пока не зверя;
И ведь Кошка ему сказала,
Выходил доходягу он чтобы;
Будто больше его она знала,
Как к волкам был подход особый.
          Назад два круга Ока он встретил –
          На болотах она потерялась:
          Между ней и своими - приметил,
          Она многим от них отличалась;
И осанка была ровнее,
И умней его племени самок,
Поразумней, скажем точнее,
Этих, духи простите, поганок;
          И еще, с нею было лучше,
          Их всех лучше, и даже Шкуры,
          И несла в сто раз меньше чуши,
          Не сказать хоть, что все они дуры;
И как с Кошкой, признать, фартануло,
Изнутри – чувство новое - грело,
А его к ней все время тянуло,
И влекло его к ней то и дело;
          И во тьме грота от точки света
          От огня смолы капли горящей
          На черты смотрел и силуэт - и
          Взгляд задерживал на теле спящей;
Для него было что-то в ней ново,
Может, спину прямо держала(?)
И не вдруг, как-то новое слово
В представленье его возникало;
          В звуках дикого речитатива,
          Сквозь рычанье его и мычанье,
          Слышалось: ..кра-со-та…красиво..
          ..ты красива….необычайно….
И теперь, когда шли они рядом,
Вспоминал ту суровую зиму,
Расстояния меряя взглядом,
Для охоты что соизмеримы;
          Кошка в теплой накидке песцовой,
          Сама жилами крепко сшивала,
          Мехом внутрь, вполне образцово,
          Местных многим она удивляла;
Ведь она от них отличалась
И каким-то особым уменьем,
Но особенно отмечалась
Необычным своим мышленьем;
          Плюс походкой какой-то звериной,
          Поступью довольно бесшумной,
          Статью, как он назвал, тигриной,
          И была более разумной;
Он спросил ее: «Там, за чащобой,
В твоих землях все самки такие?»
А она: «Сам дойди, попробуй,
И узнаешь тогда, какие..»
          Ухмыльнулся, ее сложенье
          Привлекало его вниманье,
          Он всегда отмечал – загляденье,
          Днем и ночью, и ранней ранью;
И всегда была Кошка желанной,
Он ушел с ней без сожаленья
От людей и самок их клана,
Из родного его селенья;
          Тонконога, но не худышка,
          Волосы обрезает по плечи,
          И хоть не модельная стрижка,
          Только как-то по-человечьи;
Усмехнулся опять довольно,
На ее глядя телодвиженья,
Улыбаясь вполне невольно,
Рисовал что-то в воображенье;
          Она шла рядом с ним, молчалива,
          А его кровь едва не кипела,
          И он тихо шептал: …ты красива…
          Трепетало сердце и пело;
Когда огненное Око стало
Постепенно за лес опускаться,
Значит, после охоты настало
Время им домой возвращаться;
          А теперь вот жаркое лето,
          Кожаные на поясе фляги,
          Его Кошка придумала это,
          Всё для неандертальца – бродяги;
И со всеми она учтива,
Обратил он (и все) вниманье,
И подумал: ..как это красиво…
Не хватало им этого крайне;
          И еще научила стричь их
          Космы и заросли на мордах,
          Создавая вполне приличных
          Из людей диких, злобных и вздорных;
А когда в их пещерном уюте
Взгляд ее глаз поймал он игривый,
Прошептал он, дикарь по сути:
…моя женщина, как ты красива….
          Нынче неба дневного Око
          Словно рядом пламя пылает,
          Ему с Кошкой своей одиноко
          Никогда не бывает;
Время быстрой рекой протекало,
Люди мир этот открывали,
И забот всем с избытком хватало
В самом многих эпох начале…

10. Впервые взял с собой его Хромой (*)
Как ему пять Лун полных привалило,
После морозов позднею зимой,
И когда снежные курганы подтопило;
          До сих крутился ближе к дому он,
          Себя считая взрослым отчего-то;
          Сложился сам неписаный закон,
          На первую пора идти охоту;
А то, что он вслед бегал за Хромым,
За мелким зверем прыгал он по насту,
Всё игры, свойственные молодым,
Каким он был, поджарый и лобастый;
          В охотах первых проявлял он нрав,
          Без звука лишнего, всегда почти что молча,
          И даже крупного не побоясь, загнав,
          Злость проявлял и беспощадность волчью;
Не зря он волком был, а не из псов
Тех диких стай, что по степям шакалят,
Их хор из лая разных голосов,
Когда какого-нибудь кабана завалят;
          А волки же единая семья.
          Зачем Хромой стал звать его собакой?
          Среди них много сброда и хамья,
          Хоть и среди волков их есть однако;
Затем с двуногими, кто скажет, сколько раз
И с прочими прирученными вместе
От крова шли, пополнить что б запас
Шкур, мяса, коз, овец и прочей шерсти;
          Окрепли лапы, шея, торс и грудь,
          Возникли разные рубцы и шрамы;
          С тропы охотничьей, все знают, не свернуть,
          И не секрет, на ней не редки драмы;
Но драма не всегда, где гибель ждет,
Душа от боли стонет и рыдает,
Прижмет подчас, насквозь прошьет,
И рана страшная уже не заживает.
          Подобное случилось как-то с ним,
          Погодка, как назло, была на славу,
          Призывами охотников гоним,
          С другими в бег, но то была облава
На серых братьев, как и он, волков,
На тех, ему кто всем почти подобен,
На обладателей, как и его, клыков,
И он они как, и жесток и злобен;
          И вот на этих, серых и родных,
          Что в этот год изрядно расплодились,
          Что б стало меньше (и побольше) их,
          С обученными люди появились;
Пришли, чтобы травить и затравить,
Мысль резанула, а двуногий прав ли,
Коль заставляет близкого убить,
Волков подвергнув бойне, но не травле?..
          Двуногий спас его и самочка его,
          Когда почти подох от лютой стужи,
          Когда мороз и рядом никого,
          И застывали кровь, сердца и души,..
Ан-нет, спасли тогда, а в этот раз
Хромой с товарищами рвать своих заставил…
Нет, не заставил, и впервой в отказ
Пошел Пёс вне их, человечьих, правил,..
          И серым показал он коридор,
          Поскольку знал облавы все изъяны,..
          Прорвались, вырвались, их ждал степи простор,
          И кто ушел, зализывали раны.
Им повезло, ведь многие ушли;
А он остался преданным Хромому;
Молчали люди, мол, не всё учли;
Собрав трофеи, потянулись к дому.
          Он вспомнил вдруг, как мельком встретил взгляд
          Волчицы на бегу желто-зеленый,
          Вернувшись мысленно на пару лет назад,
          И был ему он больше чем знакомый;
Был бег, как вихрь, кто не ушел, пропал,
И невозможность потерять мгновенье,..
Конечно, взгляд родных глаз он узнал,
Но лишь от скорости зависело спасенье,…
          Хозяйка с кличкой странной, и пёс с ней,
          Нет, не с хозяйкой, с ее кличкой странной,
          Как поняла она потом, поздней,
          Когда вернулись, то, что стало тайной?
«..я тоже поступила б, как и ты,
Ведь я за твой народ переживала..»
И влаги убрала у глаз следы,
И лоб большой его к губам прижала.

11. Топор в руке, точней, кого-то
Отточенная кремнием лопатка;
Достала Паука икота,
А рядом рыжая Лохматка;
          Паук и есть, как настоящий,
          Схож с ним повадками и внешне,
          По человечьи говорящий,
          Он наш при этом, то есть здешний;
И тут же Таракан с Пиявкой,
Она губастая с рожденья,
Всегда за пазухою с травкой
И будто в вечном напряженьи;
          Однажды рыжая прибилась,
          Тусила с разными, дуреха,
          Но с Пауком определилась,
          С ним было скучно, но не плохо;
С ним было сытно и спокойно,
Хоть кровожаден, говорили;
Вполне он вел себя пристойно,
В отличие от всякой гнили;
          Как раз от них и шло дерьмо то,
          И прочее, и всё паскудство,
          Ворье ли, забияки, моты,
          Их духи лени да распутства;
Еще был Клещ, самец конкретный,
С ним связываться опасались,
В их стане вроде незаметный,
Но с ним бодаться не пытались;
          А потому имел двух сразу,
          Одна - в пещере по хозяйству,
          Вторая по его приказу –
          Все надо так, без разгильдяйства;
Была и третья, но луной той
Пропала, след, увы, потерян,..
…Паук достал своей икотой..
Но Клещ в своих всегда уверен;
          Ее украли инородцы,
          Он знал, последний след читая;
          Знал, с ними встретиться придется,
          И встреча будет непростая;
Знал, что ее уже не будет,
И вряд ли, что еще живая,
Не зря внутри грудины крутит
И бьется, мышцы разрывая;
          И боль немыслима, как жажда,
          Что в знойный день волной нахлынет,
          Такое испытал не каждый,
          Снаружи жар, а сердце стынет;
Познал не всякий это чувство,
Но Клещ узнал, как камень грубый,
Когда то в ступор, то в безумство,
Кусаешь ногти, локти, губы,..
          И после этого во сне лишь
          Ее он видел еженощно,
          Живой как и бесценный фетиш,
          И глухо он стонал и мощно…
Все звали ее просто Птицей;
А он звал Птахой ее малой;
С ней даже не хотелось злиться,
Она все молча понимала;
          Была покладистой и тихой,
          В отличие от жэнщин прочих,
          Однако, не была трусихой,
          Среди дур не крутясь порочных,..
…Паук с икотой не справлялся,
Опять плодов откушал перца,..
А Клещ на редкость улыбался,
Хотя кололо там, где сердце;
          Жизнь коротка так в мире этом,
          Где только сильный выживает
          Под каменным как будто небом,
          Один сказал, что все бывает,..
Они сидели, обсуждали,
В кострище жарилась косуля,
Готовности которой ждали
Мужчины и их красотули;
          Да что решать? итак всё ясно,..
          Икота как, достали гады…
          Клещ знал, что с этим все согласны,
          И действовать пора и надо.
И Пауку и Таракану,
Отужинав, сказал: «Погнали!..
Всех гадского завалим клана,
Об общем помните сигнале..,
          Они за все теперь заплатят,
          Они сейчас за все ответят,
          Пусть много их, но нам их хватит,
          Они не нас, свою смерть встретят!..»
И так два племени столкнулись,
Рубились правый и не правый,
Когда бойцов ряды сомкнулись,..
И тот век тоже был кровавый…
      
#. К нему прибилась собака,
Точнее пёс привязался;
Серый был ранее в драке,
Но как окреп с ним остался;
          А так бы загрызли другие -
          Еще вроде бы не старый, -
          Голодные псы молодые
          Тогда затеяли свару;
Собаки, они не волки,
Волки сразу б убили,
От волчар в этом больше толку,
Так многие говорили;
          Волчьи законы иные,
          Собаки добрее что ли,
          А может менее злые,
          Как будто бы поневоле;
Дики повадки волчьи,
У псов же волчьи повадки,
Волки порвут врага в клочья,
Добычу сожрут без остатка;
          Собаки попроще вроде,
          Понятливее, вернее,
          Все дело в собачьей породе,
          А может быть просто умнее;
Лохматому Серый как друг стал,
Особенно как залаял,
Когда длиннозубый врасплох застал,
Козу человек когда жарил;
          В сумерках поступь пойди-ка услышь,
          А этот на запах крался,
          И подбирался тихо, как мышь,
          Но тут громкий лай раздался,
И человек дубину схватил
И головню из кострища,
Атаку хищника упредил, -
Ушел, лишь блеснули глазища;
          Лохматый тогда с огня дал мяска,
          Но все же вкуснее живое;
          Прогнали клыкастого чужака
          Поскольку их было двое.

12. Солнце поднялось над миром пещерным,
Пламенный глаз смотрел не мигая,
Мир до того этот был темно-серым,
В тьму погружалась часть света другая;
          Здесь же, напротив, как все оживало,
          Полог из шкур черных духи снимали,
          И постепенно светлело-светало,
          Слева степей открывались дали;
Лес дремал справа густою тенью
В час ранний нового жизни рассвета,
Лишь ветерка легкие дуновенья,
Явственнее становились предметы;
          Первые птицы защебетали,
          Люди с домашними выходили,
          И видимы были уже детали,
          Дикие вновь за грядой наследили;
В наших местах хотят обосноваться,
Типа, неплохо освоились мы здесь;
Мы пресекли их попытки прорваться,
Первые кровью своею умылись;
          Их теперь много, размножились круто,
          И агрессивнее стали заметно;
          Вновь и опять их тянет как будто,
          И планы их очевидно конкретны;
Наши пещеры забрать это цель их,
Женщин и всякий скот наш домашний,
Всё то, что нашей земли в пределах,
И наши посевы и наши пашни;
          Мы ограждались, мы отбивались,
          Они пропадали, пусть даже не скоро,
          Но все же они опять возвращались,
          Наши занять чтоб равнины и горы;
Поля невозделанные им не в жилу,
Пещер уют, созданный некогда нами,
Наши жилища и предков могилы
За счастье их затоптать ногами;
          Наших детей воспитать иначе,
          Души отдать божествам, что не наши,
          И затем нас всех под раздачу
          В дурман погрузить, одуряющий фальшью;
За сорок солнц сменилось пять чифов,
У каждого разные методы были;
Труд их, как скажут когда-то, Сизифов,
От них и от нас требовал сверхусилий;
          Мало, неслабые духом, смогли мы,
          Ведь главное – не волевые решенья;
          Бывало, бежали, врагами гонимы,
          Хоть войны выигрывали и сраженья;
А тут на тебе, нечисть хуже напасти,
Решений простых всегда через край,
А они нас поделят, если смогут, на части,
Им добыть чтобы их уготованный рай;
          Наш народ источался в бессмысленных стычках,
          Коли недруги были собратьями нам;
          В своих, ставших пагубными, привычках,
          Несли разоренье своим же домам;
И самки от нас уходили-блудили,
И угасали пещер очаги,
И конечно число и силы копили
Настоящие и живые враги;
          Перейти им границы, рубежи и преграды,
          Это им как раз плюнуть, как два пальца, смогли б;
          И признать надо, что не рожденные чада
          Это тоже неслабый недогиб-перегиб,..
Так Хромой рассуждал, с холма в стороны глядя;
С ветвей птицы рванули и стервятники ввысь;
Расчесал пятерней свои бурые пряди, -
Отчего они вдруг в небеса поднялись?
          Кто спугнул их? Но кто – просто ведь догадаться,
          Кто в тени затаился, кто невидим и нем;
          Вроде тишь и не надо ничего опасаться,
          Будто нет никаких в целом свете проблем.
Панорама такая, глаз-солнце сияет,
Люди смотрят на небо, утро нового дня;
И лучи землю  греют и освещают,
Мы по духу ведь им и по крови родня;
          Солнце, глядя с небес, будет вечно над нами,
          Пусть уйдем все однажды, растворившись во мгле,
          Но и там будем мы с близкими и друзьями,
          Пока только гадая, что нас ждет на земле;
И прекрасны пейзажи, только сверху всё краше,
Как не взглянешь куда-либо – мир – это всё;
И так хочется жить, полной черпая чашей,
Пока есть жизнь у нас, а мы есть у нее……