Имя на поэтической поверке. Олег Шестинский

 27 января 1944 года была снята блокада Ленинграда.

 А 28 января 1944 года, будущему известному ленинградскому поэту, писателю, переводчику, публицисту Олегу Николаевичу Шестинскому, исполнилось 15 лет.

  Все 900- дней блокады он прожил с родителями – мать, отец, бабушка, на Петроградской стороне, на улице Колпинской, которая выходила на Большой проспект Петроградской стороны.

  В раннем детстве Олег переехал с родителями в Ленинград. Отец - инженер, во время блокады был призван в ополчение. Мать, Тамара Олеговна Агаеелова – врач, в блокаду заведовала терапевтическим отделением в больнице на 27-ой линии Васильевского острова, и каждый день ходила туда пешком пять километров.

 Мальчик вырос в интеллигентной семье, воспитывался бабушкой. Каждый вечер, с началом блокады, бабушка обходила квартиру с иконой Иверской Божьей Матерью.  Всю блокаду бабушка, Анастасия Никитична Шубина, прожившая до 101 года, ежедневно посещала Князь Владимирский собор.

 Война и Ленинградская блокада, навсегда оставили неизгладимый след в душе будущего , известного поэта:

«Все человеческие ценности я проверяю временем блокады…» - говорил Олег Николаевич Шестинский.

    «Мы в мир огня вошли со всеми,
тех дней до смерти не забыть,
нас, мальчиков, учило время
лишь ненавидеть и любить.
Потом порос цветами бруствер,
сраженья канули во тьму,
и вот тогда иные чувства
открылись сердцу моему.
Но до сих пор при каждой вспышке
отваги, гнева, прямоты
я снова становлюсь мальчишкой,
тем, что не прятался в кусты,
что жизнь, наверно, узко видел,
не думая, с плеча рубил,
и лишь фашистов ненавидел,
и только Родину любил.
1966 год.

  Будучи уже молодым, начинающим поэтом, в 1954 году, Олег Шестинский, образно и точно, отобразил в прекрасном стихотворении: «Ленинградская лирика», печальные воспоминания о своём, нелёгком, военном , полном лишений и трагедий детстве, в блокадном городе на Неве.

         «Ленинградская лирика»

1.
О детство!
            Нет, я в детстве не был,
я сразу в мужество шагнул,
я молча ненавидел небо
за чёрный крест,
                за смертный гул.
И тем блокадным
                днём кровавым
мне жёлтый ивовый листок
казался лишь осколком ржавым,
вонзившимся у самых ног.
В том городе огнём обвитом,
в два пальца сатана свистел…
Мне было страшно быть убитым,
Я жить и вырасти хотел!
2.
Мы были юны, страшно юны
среди разрывов  и траншей,
как мальчики времён Коммуны,
как ребятня Октябрьских дней.
Мы познакомились с вещами,
в которых соль и боль земли,
мы за тележкой с овощами
такими праздничными шли.
Нас не вели за город в ротах,
нас в городе искал свинец…
О мужественность желторотых,
огонь мальчишеских сердец!
Там «юнкерс» падал, в землю вклиняясь,
оставив дыма полосу…
Те годы
         я мальчишкой вынес –
и, значит,
          всё перенесу.
3.
Я песни пел,
             осколки собирал,
в орлянку меж тревогами играл.
А если неожиданный налёт,
а если в расписанье мой черёд,
то, с кона взяв поставленный пятак,
я шёл с противогазом на чердак.
А было мне всего тринадцать лет,
я даже не дружинник,
                просто – шкет,
но « зажигалку» я щипцами мог
схватить за хвост
                и окунуть в песок.
4.
Никуда от юности не деться,
потому что там, в блокадный день
лепестки осыпала мне в  сердце
белая тяжёлая сирень;
потому что там, где бродят травы,
налитою зеленью звеня,
тихо, неумело и лукаво
целовала девочка меня;
потому что там, в могилах мглистых
спят мои погодки - пацаны,
милые мои антифашисты,
дорогие жертвы той войны.
Никуда от юности не деться,
потому что где-то там, вдали,
мои нежность и суровость в сердце
на заре впервые зацвели.
1954 год.

   Во время блокады в Ленинграде был открыт Дом пионеров, куда, подростком, Олег Шестинский ходил в литературный кружок, который во время блокады не закрывался.
Так сложилось, что он дружил с детства, со своим сверстником, Юрием Вороновым. Вместе ходили в литературный кружок, вместе учились в Ленинградском университете, вместе ездили на студенческие стройки.

 Свою дружбу два поэта-блокадника пронесли через всю жизнь. Родились в одном 1929 году, и в одном месяце, Олег 28 января, а Юрий 13 января.

 Надо сказать, что уже в 30 лет, Юрий Петрович Воронов был главным редактором, в 1959-1965 годах, центральной газеты «Комсомольская правда», журнала «Знамя», 1984-1986 год, затем и «Литературной газеты» в 1988-1990 годах.

В 1986-1988, Юрий Воронов, заведовал отделом культуры ЦК КПСС.

  После войны, когда вернулись поэты-фронтовики – Сергей Орлов, Михаил Дудин, Леонид Хаустов, они взяли под опеку литературный кружок в Доме пионеров.

 Учителем Олега стал Сергей Орлов, который стал его близким другом до конца жизни. Олег Шестинский много стихов посвятил своему учителю Сергею Орлову.

 Поэт-фронтовик Сергей Орлов, (22.08.1921. – 07.10.1977.), автор знаменитого, хрестоматийного стихотворения:

       «Его зарыли в шар земной…»

Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат.
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.

Ему как мавзолей земля –
На миллион веков,
И млечные пути пылят
Вокруг него с боков.

На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжёлые гремят,
Ветра разбег берут.

Давным-давно окончен бой…
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей.
1944 год.

  Несомненно, у каждого взрослого человека нашей страны, на слуху стихотворение: «Его зарыли в шар земной». Основная мысль поэтического реквиема поэта-фронтовика, Сергея Орлова,  - дань памяти погибшим.

  Они отдали свои жизни, но они живы и бессмертны, так как их помнят. Вот что говорит Сергей Орлов, этими простыми и высокими шестнадцатью строками, написанными в 1944 году, в перерыве между боями.

  После окончания Челябинского танкового училища, 17 февраля 1944 года, командир взвода тяжёлых танков «КВ», лейтенант Сергей Орлов, 33-го отдельного полка гвардейского тяжёлого полка прорыва, едва не сгорел заживо в танке.

Следы от ожога остались на его лице, на всю жизнь, впоследствии он маскировал их, отпуская бороду.

  В 1952 году Олег Шестинский окончил филологический факультет Ленинградского государственного университета, специализировался  по болгарской литературе. В 1953 году стажировался в Софийском университете.

Всю жизнь Олег Николаевич Шестинский переводил болгарских поэтов, писал стихи о Болгарии.

 На болгарском у него вышло много книг поэзии и прозы. В последние годы жизни, Олег Шестинский, горячо переживал ухудшение отношений между братскими странами, для него одинаково любимыми и родными.

     «Из болгарской тетради Олега Шестинского»

«Живу на Шипке,
С батюшкой дружу,
По вечерам домой к нему хожу.
Мне говорит с крылечка попадья:
 - Мой муж придёт немного погодя,
У брянцев нынче праздник полковой –
Он поминает их об упокой…
Вот батюшка является учтив,
Беседуем под сенью жёлтых слив…
А поутру тропа блестит росой,
Бреду под виноградною лозой
К отцу Иосифу пить чай, читать стихи…
Он добрый – он отпустит мне грехи».
1966 год.

 Во время кампании по осуждению Иосифа Бродского за тунеядство, выступил на заседании СП РСФСР, 17 декабря 1963 года в поддержку обвинения.

 Олег Шестинский, был Председателем Ленинградского отделения СП РСФСР в 1971-1973 годах.

  После переезда в Москву, Олег Николаевич, работал секретарём СП РСФСР, по работе с московскими авторами, 1973-1986 год. Заместитель Председателя исполкома Международного сообщества писательских союзов.

  За свою плодотворную работу и вклад в развитие российской литературы, Олег Николаевич Шестинский, был высоко оценён различными премиями и наградами СССР и Болгарии.

Премии:

- Премия Ленинского комсомола 1983 – за произведения последних лет и многолетнюю плодотворную работу с молодыми писателями.

- Лауреат Международной премии имени равноапостольных Кирилла и Мефодия. Болгария.

- Лауреат премии имени Андрея Платонова.

- Лауреат премии имени И. И, Дмитриева. Болгария.

- Международная премия Николы Вапцарова-Болгария.

- Международная премия имени М. А. Шолохова, в области литературы и искусства. 2005 год.

Награды:

- Орден Октябрьской Революции. 16. 11. 1984 год.

- Два ордена Трудового Красного Знамени.

-  Ордена Кирилла и Мефодия I степени. Болгария. 28. 10.
1867 год.
- Медаль «Житель блокадного Ленинграда.

- Медаль «За трудовую доблесть». 1979 год.

  Начиная с 1955 года, поэт-блокадник. Олег Николаевич Шестинский, выпустил более 50-ти книг поэзии, прозы и переводов. Его собственные книги – поэзия и проза – также переводились на многие языки.

  «Блокадные новеллы» (Сборник рассказов) Олега Шестинского, этого замечательного автора, и его книгу, сейчас крепко забыты, хотя это не просто хорошая проза, а, что бывает значительно реже, проза, способная повлиять на юного читателя, сформировать в нём нравственный каркас, без морализаторства и прямолинейного догматизма.

 Книга выходила отдельным изданием, и в «Роман газете».
Дети читали её взахлёб – и воспринимали рассказанные писателем маленькие истории. в качестве некого морального эталона, учили ценить в людях способность к самопожертвованию, великодушию, благородству, учили дару любви.
 
  Прежде всего, конечно, любви материнской. И неслучайно,  «Блокадные новеллы», о чём свидетельствует надпись в начале книги, посвящены Олегом Николаевичем Шестинским – «Памяти моей матери Тамары Олеговны».

Приведу отрывок, одного из многочисленных рассказов, из, книги «Блокадные новеллы»:

«В мае сорок второго на свободных землях – в парках, садах, скверах – были посажены капуста, турнепс, морковь, картошка…

  Осенью город выглядел необычайно: по улицам потянулись тележки, гружённые мешками с овощами. Выкапывали из земли картошку, шелушащуюся, с налипшей по бокам глиной, и страх перед голодной зимой отступал.

  Наш огород находился на большом пустыре, возле Охтинского кладбища. Я тащил холщовый мешок до трамвайной остановки, грузил на площадку трамвая и ехал по городу на Петроградскую, придерживая на поворотах, свою драгоценную ношу.

По пути с такими же мешками подсаживались огородники, и начинался бесконечный разговор, что у кого уродилось и где земля лучше.

И, конечно, слышалось:
«А вот у соседа Ивана Иваныча такая морковь выросла, что…».

  И пассажиры удивлённо качали головами. На какие-то недели город приобрёл сельский колорит, потому что жители шли и ехали с заступами, лопатами, вёдрами…

  Что-то неуловимое доброе рождалось в те дни – людей сближало не только блокадное горе, смерти родственников, но и общее радость оттого, что теперь чёрта с два возьмём косая…»

 Последние годы, поэт Олег Шестинский, печатался на страницах журнала «Слово».

На Серафимовском  мемориальном кладбище, на малых стелах-надгробиях, высечены два текста Олега Шестинского:

"Родина не забудет тех, кто её любил.
Кто отдал жизнь свою, защищая великий город" и ещё один:

"Родина вами гордится
И юношей, в мир приходящих,
Стойкости учит и мужеству
На доблестной жизни вашей"

  Скончался выдающийся русский поэт, писатель, переводчик, публицист, Олег Николаевич Шестинский, 6 июля 2009 года, в возрасте 80 лет.

Похоронен на Троекуровском кладбище.

 Выдающийся русский поэт-блокадник, Олег Николаевич Шестинский – прожил достойную и долгую  творческую жизнь.
Он обладал даром поэта и прозаика. Его книги были и остаются, любимы читателями.

 Он был сильным человеком, справедливым и неуступчивым, его не любили оппоненты и ненавидели литературные враги, но всегда считались с его мнением, поскольку оно было взвешенным и правдивым.

 Вклад выдающегося русского поэта Олега Николаевича Шестинского, в русскую литературу, составляет честь и славу российской словесности.

Из поэтического наследия Олега Шестинского.

      «Воспоминание о блокаде»

Я жизнь свою помню с огня и печали,
со звона декабрьской земли,
когда динамитом кладбище взрывали,
чтоб мертвые в землю легли.
Что было, то было,
                что было, не сплыло
из памяти цепкой моей, -
я жизнь свою помню с блокадного тыла,
с морозного скрипа саней.
Мои деревянные старые сани
далёкой осадной зимы,
скрипели вы горестно в утренней рани
среди городской полутьмы.
В них воду возили в кастрюлях жестяных
от проруби рек ледяных,
и мёртвых дружков в простынях полотняных
от морга тащили на них.
Сограждане гибли в осаде…  И разве
могу я забыть до сих пор,
как светлые души ровесников гасли,
их юности наперекор?
А если бы смог мне тогда примерещиться
позор наших нынешних дней,
я выполз бы, мальчик, из бомбоубежища,
не прячась от смерти своей.
1998 год.

        ***
Детям блокады
             не быть стариками,
Их матерям
             не умирать…
Ангелами над облаками
За все страдания
                парить им веками –
Божия белая рать.
1995 год.

         «Сергею Орлову»

1.
Друзья уходят.
Надо мыслить чище.
Переписать – в чём грешен –набело.
И не застолье нынче, а кладбище
меня с тобою в августе свело.
Но ты воспел отвагу битв и поле,
и так в завидной памяти живёшь:
тебе с Россией вместе быть, доколе
венчает землю золотая рожь.
2.
В Белозёрском музее лежит под стеклом
комсомольский билет.
Пятна крови на нём,
опалён он огнём,
и осколок оставил свой след…
Молодой командир не погиб от свинца,
мир в то время не знал про него…
Это первая книга поэта-бойца,
но бессмертная книга его.
3.
Думал ли, ведал ли смолоду,
весь изувечен войной,
что через отчую Вологду
улицей ляжешь одной.
Кашка цветёт вдоль обочины,
мята, лиловый кипрей,
белых ромашек отточены,
маковки светлых церквей.
Небо закатной полоскою
высветлит эти края…
Мир, где рождалась неброская
дивная муза твоя.
Перед домами старинными
с жизнью твоею я слит…
Даль запылает рябинами,
словно бы танк твой горит.
4.
Хаустов, Орлов, Луконин.
Славные фронтовики.
Свет их ныне не условен –
это свет берёз, реки…
Все они как бы по знаку
посреди родной земли
поднялись на смерть в атаку,
друг за другом полегли.
Жизнь моя, была ты в дыме,
трын-трава, житьё-бытьё…
Мы за ними, мы за ними –
поколение моё.
Ах, какое это чувство
после смерти их во мне,
словно я залёг за бруствер
на всамделишней войне;
словно, весь горя при этом,
сам я вскинул над стернёй
руку с личным пистолетом
и ору: «За мной! За мной!»

     «Бадаевские склады»*

Пожар на Бадаевских складах…
Там сахар, крупа и мука
обуглились в вихрях косматых,
став почвою на три вершка.

Я помню горящее небо,
где пепел парил, чернокрыл…
А город, оставшись без хлеба,
Своих горожан хоронил.

Голодные люди с сумою
на выжженном месте складском
царапали землю клюкою
и пили её с кипятком.

Какой самодержец ядрёный
Не отдал разумный приказ.
Дабы развезли по районам
Запасы в трагический час?

Ведь мы бы – и стары, и малы –
Не тая в квартирах пустых,
Хранили бы с хлебом подвалы
И глаз не сводили бы с них.

Не время судилищ, филиппик,
Но всё- таки, чья же вина.
Что город блокадный не выпек
Ржаного для жизни сполна?

Не ради житейской наживы
Иль модной работы пера
Обязаны мы, пока живы,
Блокаду постичь до нутра, -

Но важно, чтоб опыт печальный
грядущее предостерёг
и кто-то – опять гениальный –
не правил бы нами, как бог.

На события 90-х, которые, Олег Шестинский не принял, он откликнулся такими стихами:

         ***

Была без хлеба – жизнь моя в блокаду.
При новорусских жизнь – без книг родных.
Они застыли в рукописях кряду,
Не нужные для шаек воровских;
Кому нужны, когда в них стонет слово
В реформаторских рубцах,
О тех, кто выжжен из отцова крова,
О тех, кто не отпет в чеченских рвах,
О тех милахах, что польстясь на тряпки,
Пропели по турецким кабакам,
О той церквушке, где кубанской бабке
Замаливать не свой, а внучий срам.
Вот это всё и есть моя Россия –
Кубанью звать иль Костромой – одно!
По сёлам сеет слёзы роковые
Российский дождь, как в старину зерно.
Не озарю чубайсовой гулянки
И чмокальщика я не воспою –
Вот потому коммерческие банки
Швырнут в камины рукопись мою.
Ну что ж? Сидеть молчком да умиляться?
Да потакать из трусости врагу?
Как в молодости, я пойду сражаться
И буду я сражаться, как могу,
За мой необозримый и великий
Народ, который сточит кандалы,
И даже за мои простые книги,
Развеянные, словно горсть земли.
1996 год.

         
  Когда переименовали Ленинград, поэт Олег Николаевич Шестинский, как и многие ленинградцы, мнение которых новые власти проигнорировали, крайне негативно отнёсся к этому событию.

  12 июня 1991 года, по инициативе депутатов Ленсовета, в Ленинграде состоялся референдум. На всеобщее обсуждение горожанам вынесли вопрос о возвращении городу исторического названия – Санкт-Петербург.

42% горожан проголосовали против, 54% за- возвращение исторического названия.

  6 сентября 1991 года, Указом Президиума Верховного Совета РСФСР, Ленинграду вернули его изначальное имя – Санкт-Петербург.

          «Ленинград»

Мой Ленинград погребён Пискарёвкою.
Санкт-Петербург – это город не мой.
Разве забуду, как мёрли погодки над бровкою
Снежной дороги блокадной зимой?
Разве забуду могилки умявшиеся?
В сонме крестов – моя бедная мать…
Тихие люди, без позы поклявшиеся
город врагу ни за не отдать.
Разве из сердца признательность вынется
к тем, что спасали нас, духом сильны?
Зина Круглова, девчонка-дружинница,
ставшая позже министром страны.
Санкт-Петербург, что в духовном наитии
мощно десницу над миром простёр,
дабы Кубанцы рванули по Индии,
а на Балканы – полки гренадёр.
Град лейб-гвардейцев, монархи, Империя,
томных красавиц Двора роковых…
Предки мои удалились в поверья,
сказы, преданья скрижалей родных.
Град, опочивший без завещания
На перехлёстах гражданской  войны…
Смутно сегодня для слуха звучание –
Санкт-Петербург. Не его мы сыны!
Гордое имя разменяно биржами,
души мельчит банкомётный устав…
Были героями – стали  мы бывшими
при шутовстве новорусских забав.
Мы, на кладбищах войны похороненные,
дети блокады, завьюженным днём,
годы, Историей проворонённые,
горьким предательством назовём.
1997 год.

         ***

А зачем нам плакать о России,
            причитать,
если мы у Бога не спросили –
         кто же тать?

Если Крест лишь на словах нам дорог,
         как и честь,
То, быть может, самый страшный ворог –
        я и есть?

        « Без берёзы не мыслю России»

Без берёзы не мыслю России, -
Так светла по-славянски она,
Что, быть может, в столетья иные
От берёзы – вся Русь рождена.

Под берёзами пели, женили,
Выбирали коней на торгах;
Дорогих матерей хоронили
Так, чтоб были берёзы в ногах.

Потому, знать, берёзы весною
Человеческой жизнью живут;
То смеются зелёной листвою,
То серёжками слёзы прольют.

P.S.

*Бадаевские склады.

 8 и 10 сентября 1941 года, после налёта немецких бомбардировщиков, и скинувших 280 зажигательных бомб, на продовольственные склады Бадаевские склады в Ленинграде, возник пожар, который надолго запомнился многим горожанам.

 Грандиозное зарево было видно с самых отдалённых точек города. А там, где не видно было самого пожарища, отчётливо ощущался запах гари, идущий с горящих складов.

Никогда прежде ленинградцы не были свидетелями такого масштабного разгула огненной стихии.

  Дело в том, что тушить горящие склады было фактически некому: из 38 человек районной пожарной команды, кого-то отправили рыть окопы, другие просто не смогли прибыть к складам вовремя – у людей не было пропуска для продвижения по городу при воздушной тревоге.

  На территории складов было больше 1,5 тысячи бочек с водой, 300 ящиков с песком, огнетушители. Но крыши хранилищ не были обработаны огнезащитным составом, а сами кладовые были закрыты на замок. Приходилось срывать замки и с опозданием тушить очаги возгораний.

 Первые пожарные прибыли лишь через полтора часа, когда тушить было уже нечего: из 50 деревянных складских построек полностью сгорело 40.

 Но 2,5 тысячи тонн сахара, сгоревшие во время пожара 8 сентября 1941 года, - они ведь не исчезли бесследно. Расплавленный огнём, залитый водой, этот сахар смешался с землёй на месте пожарища.

И сюда стали приходить измученные голодом ленинградцы и есть эту пропитавшуюся сахаром землю. Вот что вспоминает одна из них, кому эта «сладкая земля» спасла жизнь:

«У меня в памяти остался вкус этой земли. До сих пор впечатление, что я ела жирный творог. Чувствовалась даже не сладость, а что-то такое жирное, может быть, там и масло было".

Кто-то ел прямо сырую землю, а кто-то относил её домой в вёдрах, мешках и даже в наволочках. Потом землю варили, процеживали и пили мутную, но спасительную сладкую воду.

Ведь суть была не в приятных вкусовых ощущениях, а в тех питательных веществах, которые можно было получить человеческому организму из этой просахарённой земли.

Умирающим от голода людям нужны были калории – любой ценой. Ленинградские мальчишки собирали «сладкую землю» и меняли на хлеб.
За кусочек хлеба давали две кружки земли. «Бадаевская земля» продавалась даже на чёрных рынках! Её ещё с юмором называли «бадаевский продукт».

Цена «продукта» зависела от того, какой слой земли – верхний или нижний. Если нижний, куда меньше проникало сахара – подешевле. А верхний, наиболее «просахарённый» слой считался лакомством, и стоил дорого.

  А чуть позже сотрудники ленинградской кондитерской фабрики, даже ухитрились делать из этой земли леденцы! Землю промывали, добавляли специальные вещества – получалась настоящая карамель! Только с горчинкой.

 Можно, конечно, восхититься изобретательностью и смекалкой ленинградцев. Но самое главное – это постараться понять и осознать всё величие подвига, совершённого жителями города в дни страшной блокады.

Ленинградцы умирали от голода, ели целлюлозу – ели, наконец, даже землю!

Но они не пустили фашистов в свой родной город…

 Волнующая тема, горящих Бадаевских складов, есть в стихотворениях многих поэтов, из Ленинграда:

Александр Городницкий.

     «Бадаевские склады»

Недели первые блокады,
Бои за Гатчину и Мгу,
Горят Бадаевские склады
На низком невском берегу.

Мука сгорает, над районом
Дым поднимается высок,
Красивым пламенем зелёным
Пылает сахарный песок.

Вскипая, вспыхивает масло,
Фонтан выбрасывая вверх
Три дня над городом не гаснул
Печальный этот фейерверк.

И мы догадывались смутно,
Горячим воздухом дыша,
Что в том огне ежеминутно
Сгорает чья-нибудь душа.

И понимали обречённо,
Вдыхая сладкий аромат,
Что вслед за дымом этим чёрным
И наши души улетят.

А в город падали снаряды,
Садилось солнце за залив,
И дом сгоревший рухнул рядом,
Бульвар напротив завалив.

Мне позабыть бы это надо,
Да вот, представьте, не могу, -
Горят Бадаевские склады
На опалённом берегу.

Леонид Хаустов.

      «Чай с землёй»

Погубил огонь Бадаевские склады.
Землю чёрную сковал седой мороз.
Уж не помню кто, - но все мы были рады,
Нам земли пакет с Бадаевских принёс.

Чай с землёй – в нём сладости хватало.
Чай с землёй – хвали и не греши.
Не на дно земля стакана оседала,
А на дно моей сегодняшней души.