Спасибо хирургу за жизнь

Ты вернись бы! Хотя бы живой, милый мой, милый мой, милый мой, родной, добрый папка, папулька живой.
Как же я без тебя. Как все мы, а прежде я без тебя.

Он уже никогда не вернётся домой.
Но сердце ребёнка, как матери, верит, ждёт. Сердце не скажет, что его больше нет, надо его больше нет, детский разум ещё не способен понять, вроде бы мал, все об этом ему говорят. Неспособен понять, думают все. Но чем он хуже, он же прекрасно об этом всё знает. 

Сердце родного, оно тоже всё понимает. Оно живёт, ждёт звонка или письма от отца, где узнает он голос отца. Спросит тот голос: «Ну как ты? Так ждёшь, мой сынок?» 

Эти слова сын так искренне ждёт, и эти дороги к детскому сердцу ведут, дороги надежд. Ему не важны расстояния, не важны ссоры, обиды, ему всего важнее в жизни, чтоб отец быстрей к нему пришёл, обнял и к своему к родному плечу прижал.

Все те дороги, которые к детскому сердцу идут, и те самые дороги, они надежду отцу принесут. Хотя все говорят, его уже нет, а он отказывается во всё это верить. Он жив, живёт, я знаю точно! Кричит ещё сильнее: «Он живой». 

И звук дошёл до того адресата, который всё надежду на спасение сам потерял. И он его услыша, крик сына, который раздался не весть откуда, и, превозмогая боль, наш отец услышил, что он говорит: «Не верю, он живой, живой, живой. Я чувствую, что он живой, не верю, детское сердце ни за что не обманешь». 

И адресат, услыша крик малыша, собрался с силами и всё же встаёт, ему осталось пройти совсем немного, и он, превозмогая боль всёже, идёт, идёт, идёт. Идёт к нашей победе. Он сына подвести не мог, иначе как он там будет без него. 

И он дошёл, он и попал в лазарет, хирург, когда увидел меня, то всю надежду сам потерял, а он всё шутит, сказав: «Вот бы мне встать, я бы ещё польку-бабочку вам сплясал».
Хирург сам в шоке, как он ещё живой, а он тут хирурга развлекает. 

Да всё потому, как хирург — женщина, в душе у бойца неважно что, важнее то, что снаружи. Надежду сын отцу дал, а вот солдат надежду хирургу даёт. Так как тут важно с хладнокровием хирургу совладать. Хирург сказал ему, что наркоза, уколов больше нет, понимаешь. 

Но наш боец оптимист, он по-прежнему шутит: «Ну хотя бы спирт, ну или наконец-то водка внутрь есть у тебя?» И первый раз хирург сказал, что есть, и с её уст сверкнула улыбка, которая запомниться ему вовек, а затем наш боец он от болевого сам отключился. 

Когда очнулся, он сперва оглянулся, и на минуту он обмяк, так как возле его ангелы только в халатах стоят. Как он потом расскажет тем самым докторам, что те ангелы были врачи в белых халатах. 

Он прежде хотел встать и примеком на фронт, куда на фронт, ты ещё не отошёл от операции. Ты знаешь, сколько ты тут лежишь? Он, как всегда, хотел пошутить, но на этот раз серьёзно сказал: наверно, первый день. 

Какой первый, ты уже третий лежишь. Так вот тогда почему мне скучно. Но хотел пошевелить рукой, но почему правая есть, а левую он не чувствует, не наблюдает. Другой сказал, что со мной. 

Но наш боец всё сам понимает и, чтоб задать вопрос, что с ним не так, как и все тут спрашивали и не раз. Одни хирурга убить обещают, другие просто молчат. Но вот наш боец не из тех, кто трудностей боится. 

Он выжил после того, как в него граната вскользь прилетела, а осколки его обрешетили. Он не надеялся, что будет живой. А тут он лишь одну руку всего-то он потерял. 

И он от этого всего лишь только шутит. А как у тебя прошёл очередной день? В ответ: ну как обычно, что в реанимации на операционном столе. Надеюсь, ты там не была пациенткой, да нет, ещё одному подарила второй день рождения. 

И тут он сказал то, что она явно не ожидала: а поцеловать вас, то есть тебя, можно? А мы что, переходили уже на «ты»? Ну разве не ты подарила мне жизнь и дала мне второй день рождения, ведь разве это не повод перейти нам на «ты»? 

Поцеловать можешь только я замужем, ну я надеюсь, что уже холостой. Имею я ещё сына, а у меня дочь. Ну хорошо, один поцелуй в щёчку, и он согласился, затем щеку отняла. Тут он произнёс ещё раз: «Спасибо за жизнь тебе». 

Хирург лишь одно ему сказала: «Ты можешь позвонить себе домой». И телефон свой достала, и он позвонил, и трубку снял его сын. Когда услышал этот голос, который он хотел услышать хотя бы в письме, голос отца ему сказал, что он жив и скоро будет, и попросил, чтобы он бабушку позвал, а бабушки нет, есть мама. 

Мама, возмутился солдат. А что она там делает? Она что, не уехала с другим? Каким другим, спросил мальчик? Это был лишь её начальник, который раз лишь повёз её домой. А ты не разобрался во всём и на весь свет обозлился, не разобрался, и тут трубку хватает его ещё жена: 

«Родненький, прости меня, что дала повод во мне усомниться». Ты знаешь, что мы за это время передумали, мы думали, тебя нет, а сын кричал: «Не верю, он живой, живой». Он вспомнил те слова, которые ему буквально подняли и сил дали дойти и не свалиться. 

Прости, что мы могли усомниться в том, что, возможно, тебя больше нет. А ты из тех, кто живой, живой, живой. Главное, что ты живой, неужели ты был зол и не звонил. Он правду хотел сказать, но не смог. Да, зол был на тебя, вот и не звонил, это во-первых, ну а во-вторых, был там, где связи не было, но как смог, то позвонил, вы извините, что раньше я не мог.