Рецептер Владимир Эмануилович, 1935-

О. Ч.
Без дружеского зеркала не знаю,
сложилось ли записанное мной,
доходчива ли исповедь ночная,
а ты — в Москве и реже под Москвой…
Позволь опять прочесть
двенадцать строчек
иль двадцать, продиктованных в ночи
не спящей Лирой,
вдруг, без проволочек,
по телефону, и не замолчи
зеркальной правды: хорошо ли, плохо,
ты это видишь пристальней других…
Нам выпала провальная эпоха,
но мы с тобою все еще в живых…
-=-=-=-=-=-=-

      Пробуждение

Эти сны, эти сонные страны,
эти страшные вправду места
непохожи на сны и романы
и спешат накануне поста.
Слава Благов, Алеша, Сережа
друг за другом приходят ко мне,
проникая сквозь стены, тревожа,
оживая с тоской наравне.
И опять просыпаюсь от крика
своего, и дремучая смесь
правды с ложью, как боль и верига —
тут как тут или здесь и не здесь.
Стас Рассадин и Эмма Коржавин
убеждают вставать и спешить,
но приход пробужденья бесправен,
и пугает обязанность жить.
А спасают для новой работы
от болезней, и страхов, и бед
предрассветной молитвы долготы
и грядущего медленный свет…

* * *

Чинить карандаши — волшебная работа.
Как перья в давний век,
Поприщину под стать.
Заботы одолеть попробует забота,
простейшего труда земная благодать.
А вдруг карандашом
иль шариковой ручкой
ты выведешь слова, как будто бы свои,
но полные уже неведомой подзвучкой,
берущие в строку воздушные слои…
Не бойся, если так…
Гони заботы в шею!..
Теперь ты не один,
с тобою твой двойник,
готовый выступить,
покинувший траншею,
он опрокинет ночь, пленив любой тайник
и самого тебя…
Теперь — не то, что прежде!..
Открыта настежь дверь
в святилище души!..
Теперь ты слово дал
Божественной надежде,
А начал эту ночь, чиня карандаши…

* * *

Книгам тесно на полках,
книги сжаты судьбой.
Мало воздуха в щелках,
жутко книге любой…
А шакалы фейсбуков
и гиены газет
губят празднество звуков,
сводят счастье на нет.
И прошу я у Бога
о свободе для книг;
понимаю, что много,
но для многих живых…